‒ Что, всё по-прежнему?

‒ Да.

Телефон оповещает о входящем сообщении, и мне даже не требуется открывать, чтобы узнать, кто отправитель.

Олег: Ариночка, доброе утро! Пусть у тебя будет прекрасный день! Надеюсь, ты согласишься поужинать со мной?!

‒ Он?

‒ А кто же ещё? ‒ недовольно фыркаю, не отвечая на сообщение. ‒ И как не надоело писать в пустоту? Каждое утро, как часы: идиотская картинка и пожелания на день с кучей восклицательных знаков.

Вспоминаю, как первое время откровенно злилась, получая короткие сообщения Олега ‒ сначала с просьбами простить, а затем с предложением встретиться. Но встретиться не хотелось, как и просто поговорить. Наступает момент, когда отчётливо понимаешь ‒ тебе больше нечего сказать человеку. Нет упрёков, вопросов, претензий ‒ ничего нет. Словно кто-то вытер белым ластиком каждую эмоцию, которую ты когда-то испытывал к человеку, сделав его прозрачным пятном.

‒ И правильно. Он мне никогда не нравился. Со странностями парень.

‒ В каком смысле?

‒ Да в прямом. Правильный до тошноты ‒ любезный, услужливый. Смотри, вот-вот реверанс отвесит.

‒ Насть, реверанс ‒ это по женской части, ‒ смеюсь в голос, представляя озвученную картинку.

‒ Без разницы. Мужчина должен быть с лёгким налётом хамоватости, понимаешь? Когда в глазах окружающих он невыносимый хам, которого хочется послать куда подальше через пятнадцать минут общения, а с тобой заботливый и нежный до визга.

Неосознанно в памяти всплывает образ Глеба: фирменная ухмылочка, резкие высказывания и глубокие поцелуи. Полгода прошло, и я наивно рассчитывала стереть из воспоминаний наглого блондина, с которым провела ночь. Я почти о нём не думаю: немного утром, немного вечером и чуть-чуть ночью. Всего-то…

‒ Проснись и пой!

‒ А?..

‒ Арин, приехали говорю. Выходим. ‒ Настя подталкивает меня, подгоняя в спину.

Илья глушит машину, смиренно ожидая на парковке, когда закончатся наши занятия. Полгода до защиты диплома, работа над которым в самом разгаре, но движется очень медленно. Я по наивности выбрала сложную тему, информацию для которой приходится выжимать по капле из множества источников.

Посещаем две пары и отправляемся к своим кураторам, чтобы обсудить ошибки и нестыковки. Задерживаюсь на несколько часов, обсуждая каждую строчку в работе. Преподаватель терпеливо указывает на каждую ошибку, объясняя, что именно нужно подправить, и отпускает меня с кучей правок.

После неудавшейся свадьбы я стараюсь меньше времени проводить дома в обществе Веры и Кати. И если жене отца достаётся хотя бы скупое приветствие, то сводная сестра исключена из списка людей, с которыми мне приятно пересекаться ‒ минимум общения и существование друг от друга на максимально удалённом расстоянии.

Насколько я поняла, папа предлагал Евдокимову Катю в качестве невестки, но тот наотрез отказался, сославшись на невозможность такого брака по причине отсутствия кровного родства. Вероятно, Олег с подачи отца делает попытки наладить общение, потому что, несмотря на несостоявшийся брак, папа и Евдокимов всё равно создали новую компанию, занимающуюся перевозками по всей стране. Несколько раз мы беседовали, обсуждая возможность прощения Олега, но я оставалась непреклонной, и никакие доводы со стороны отца не помогли изменить моего решения.

Я чувствую, как на меня давят, склоняя к браку с Евдокимовым, и даже Вера пару раз обмолвилась, что ничего ужасного не произошло ‒ все изменяют. Но пока стоически отбиваю все предложения и нападки, которые летят в мою сторону. Мне нужно продержаться полгода, чтобы, устроившись на работу, а ещё лучше уехав за границу, покинуть дом отца и выскользнуть из-под его опеки.

Самое ужасное, что даже мама не может мне помочь. Если бы она жила в Москве, я бы уже давно перебралась к ней. Мне двадцать четыре, но порой я чувствую себя пятнадцатилетним нашкодившим подростком, за которым постоянно приглядывают. Готова мириться с проживанием в доме отца, чрезмерной опекой и закрытой жизнью ради цели, которая для меня превыше всего.

Задерживаюсь в институте настолько долго, насколько могу, но Настя скулит и просится домой. Она понимает всю сложность моего положения, но не виновата в семейных перипетиях, не имеющих к ней отношения.

Бежим к машине, и Илья, увидев нас, заметно оживляется. Даже не знаю, почему мужчина до сих пор остаётся моим охранником ‒ скучно и однообразно. Но за год я не слышала от него ни одного замечания или недовольства. Договор с охранной фирмой заключён на год, и, возможно, после переподписания мне предоставят кого-то другого, тем самым разбив вдребезги сердце моей подруги.

Настя всю дорогу воркует с Ильёй, став после утренней беседы немного смелее и напористее. То и дело одёргиваю её, но, получив многозначительный взгляд водителя с молчаливым намёком «заткнись и не мешай», откидываюсь на сидении и погружаюсь в собственные мысли. С некой долей зависти периодически наблюдаю за парочкой ‒ мимолётные взгляды, тонкие намёки, лёгкие касания, ‒ на моих глазах между ними образовывается тонкая нить, которая, возможно, свяжет этих двоих, и общение перерастёт в нечто большее.

Настя с трудом отрывается от Ильи и, попрощавшись, почти вприпрыжку скачет к своему дому. Я никак не комментирую их общение ‒ не моё дело, со своей бы жизнью разобраться. Прилетает смс, и я сразу его открываю, предполагая, что подруга желает выяснить, не поделился ли со мной чем-нибудь Илья, но разочарованно вздыхаю.

Олег: Красавица, ты подумала? Пойдёшь со мной на свидание?

Закрываю глаза и почти скулю от безнадёжности, не понимая, как ещё, более доходчиво, объяснить человеку, что не желаю с ним встреч.

Я: Нет, нет и ещё раз нет! Даже если ты останешься последним мужиком на этой планете и от нас будет зависеть развитие жизни ‒ нет! Не пиши мне.

Отправляю сообщение, ожидая ответа в стиле Олега, но оно, к моей радости, не приходит. Неужели понял?

‒ Приехали. ‒ Илья не глушит машину, ожидая, когда я выйду. ‒ Напомните отцу, что нужно продлить договор или же аннулировать его. Насколько я понял, ему звонили из фирмы, но он был занят и не перезвонил. Всего-то и нужно подтвердить продление и оплатить счёт. Личного присутствия не требуется.

‒ Да, конечно, ‒ тут же отзываюсь. Мнусь, но всё же решаюсь спросить: ‒ Илья, вам не скучно со мной?

‒ В каком смысле? ‒ Мужчина откровенно напрягается, разворачиваясь на сидении, чтобы посмотреть в глаза.

‒ Ежедневный монотонный маршрут, одни и те же места, лица и события. Никаких экстремальных ситуаций, неожиданных поклонников и погонь. Может, вам скучно? Я пойму и попрошу кого-нибудь другого.

‒ Больше года назад я получил ранение, когда во время митинга толпа набросилась на депутата, которого охранял. Месяц в больничке провалялся, потом реабилитация, после которой мне были противопоказаны физические нагрузки. Работа с вами дала мне возможность полностью восстановиться, так как был не готов отбиваться от толпы, протискиваться сквозь ряды митингующих и бегать за энергичными звёздами. А теперь привык и вполне доволен. Да и ребята не в восторге, когда им достаются такие «скучные» клиенты, ‒ усмехается, ‒ им нужно больше адреналина. Я за год пистолет из кобуры ни разу не доставал. Меня всё устраивает, а вас?

‒ И меня, ‒ улыбаюсь, давая понять, что мы услышали друг друга. ‒ Значит, до завтра?

‒ Всего доброго, Арина Демьяновна.

После разговора с Ильёй становится легче. Правда, не озвучила, что он со мной проведёт максимум полгода, а дальше я планирую покинуть дом и жить своей жизнью, в которой охрана мне не нужна. Изначально это была не моя прихоть, а лишь навязчивая идея отца оградить меня ото всех и всего. Была бы его воля, вообще бы из дома не выходила, как в первый год после смерти Антона.

Лишь за одно благодарна Вере ‒ с её появлением внимание папы сместилось в другую сторону, поводок немного ослабили, и мне было позволено снова вернуться в социум и общаться с людьми. На меньшее я не согласна, особенно теперь, когда долгожданная свобода так близко, манит меня множество дорог и вариантов.