Исполняя приказ Яны, Юра идёт к сыну и, опустившись на одно колено, вручает большого робота в коробке. Он хотел такого, о чём говорил неоднократно, но сейчас я не вижу особой радости на лице моего ребёнка. Что-то говорит отцу, а потом целует его в щёку, на которую настоятельно указывает папа ‒ сухо, скомкано, без особого энтузиазма.

‒ Он даже обнять меня не захотел, ‒ набрасывается на меня Орехов, как только отходит от Егора. ‒ Ты ему внушила, что папа плохой!

‒ Папа ему сам это внушил, когда в течение года пропадал чёрт знает где, развлекаясь с другой женщиной. Ты уезжал, когда он ещё спал, и приезжал, когда уже спал. Я вообще удивляюсь, как сын тебя ещё помнит, ‒ фыркаю и иду к выходу, рядом с которым расположен туалет, но Орехов подхватывает меня под локоть, выталкивая на улицу.

‒ Ты что-то слишком умная стала, дорогая бывшая жена.

‒ А ты остался всё таким же глупым, ‒ бросаю в ответ, выдёргивая руку из захвата. ‒ Не будем меряться циферками IQ, у тебя их значительно меньше.

‒ После праздника я заберу Егора.

‒ Спроси для начала, хочет ли он ехать с тобой. Уверена ‒ нет.

‒ Это ты, сука, его настроила! ‒ переходит на крик.

‒ Я слова плохого ему не сказала про тебя. Считаю это ниже собственного достоинства. Но ты, вероятно, всем и каждому облил меня грязью, не стесняясь в выражениях, да и мама твоя порядочностью никогда не отличалась.

‒ Рот закрой!

‒ А ты, собственно, мне кто такой? ‒ расправляю плечи и иду на Орехова в угрожающей позе. Не знаю, откуда во мне столько смелости сейчас, но я не желаю, чтобы этот козёл меня оскорблял. Достаточно унижений, гадостей и помоев, вываленных на меня в последний год. ‒ Не смей меня оскорблять. Я тебе не жена, на Лесниковой отыгрывайся, ‒ киваю в сторону на Ирку, которая вышла следом за нами, и теперь мнётся в сторонке. ‒ Хочешь брать ребёнка, подай в суд, который определит график посещений по времени и дням недели. Вот тогда ни у одной из сторон претензий не будет. Всё по суду, Юрочка. Так ты мне сказал недавно?

‒ Если бы ты не подала на раздел имущества, я бы выполнил твои требования. Не пять миллионов, конечно, но тысяч двести бы дал.

‒ Именно поэтому мы разделим твою фирму, как совместно нажитое имущество. По закону. А когда я в неё войду, как партнёр, тебе потребуется намного больше усилий и средств, чтобы уговорить меня продать половину тебе, а не кому-то постороннему.

‒ Это мы посмотрим. Ни хрена ты не получишь.

‒ Суд решит, ‒ бросаю через плечо и возвращаюсь к сыну.

Настроение безнадежно испорчено. Меня потряхивает от разговора с Ореховым и от собственной смелости. Но правильно сказала сестра ‒ мне нужно научиться защищаться, иначе каждый, почувствовав мою слабость, будет пытаться меня раздавить. Юре не позволю. Больше нет. Достаточно миллиарда претензий и оскорблений, которыми он осыпал меня долгое время.

‒ Ты как? ‒ интересуется сестра с жалостью в глазах, понимая, что требуется немало усилий, чтобы общаться с Ореховым, не переходя на крик.

‒ Уже нормально.

Юра всё же остаётся на празднике, но держится в стороне. Егор то и дело подбегает к бабушке, о чём-то с ней щебечет и возвращается в центр зала. Лесникова с безразличным выражением лица наблюдает за происходящим. Складывается ощущение, что её заставили прийти, вынудили быть рядом с Юрой на глазах у всех.

Праздник закончен, торт съеден, а детки с мамами прощаются. Каждая спрашивает об Орехове. Ничего не объясняю, просто и быстро говорю ‒ мы развелись. Остальное никого не касается. Юра уговаривает Егора поехать к нему в гости, но сын отказывается, утверждая, что дома его ждёт Миша и новые игрушки. Я молчу, позволяя ребёнку выбрать. После десяти минут уговоров, Орехов сдаётся и прощается с сыном.

‒ Я хочу провести с Егором выходные.

‒ Если он изъявит желание ‒ пожалуйста. Препятствовать не буду. Если же нет, подавай в суд и жди графика, хотя, там тоже обычно прописывается, что встречи, вопреки желаниям ребёнка, нежелательны. Вперёд.

‒ Су…

‒ Аккуратно с высказываниями, Орехов. Я всё записываю, телефонные разговоры тоже. Насобираю несколько таких записей и пойду в суд, ‒ ядовито выплёвываю, наслаждаясь реакцией бывшего мужа.

Бывшая свекровь тянет сына за руку к выходу, бросая мне:

‒ Ниночка, замечательный праздник для Егорки. Ты умница, ‒ улыбается, кажется, даже искренне, без ядовитого подтекста.

Я ошарашена уменьшительно-ласкательным обращением настолько, что застываю с открытым ртом. Впервые за шесть лет Лидия Павловна так ласково ко мне обратилась. Может быть, свекровь оценила меня по достоинству только после того, как получила другую невестку? Всё, как говорится, познаётся в сравнении. Но мне уже всё равно, мнение Ореховых больше меня не интересует.

Собираем мальчишек, подарки и несколько шаров, надутых ко дню рождения сына. Наши пацаны, довольные и счастливые, несутся домой, чтобы раскрыть и рассмотреть подарки Егора. До поздней ночи не уложим. Кафе почти рядом с домом, поэтому мы не спеша идём домой. Миша и Егор носятся по лужам, измеряя каждую, благо, на них резиновые сапожки, которые предусмотрительно взяла Яна. Измерив глубину одной, они радостно бегут к другой.

‒ Нин, чего раскисла? ‒ толкает меня сестра. ‒ Плюнь ты на них и разотри. Явились на праздник… Зачем вообще звала?

‒ Он отец как-никак.

‒ Вот «никак» самое подходящее слово. Последний год Егор практически всегда только с тобой и был, в крайнем случае, с нашей мамой. Он поэтому и не желает с Юрой время проводить, потому что тот практически для него чужой дядя, который домой являлся только переночевать.

‒ Но папа нужен. Особенно мальчику. Егорка активный, непоседливый, энергичный ‒ наступит момент, когда я не буду с ним справляться и понадобится жёсткая мужская рука.

‒ Найдёшь ты ещё свою руку, ‒ сестра приобнимает меня, схватив под локоть. ‒ Обязательно.

‒ Да кому нужны чужие дети.

‒ Если ты нужна будешь мужчине, и твой ребёнок будет нужен, поверь.

‒ Хочется верить, но пока не получается, ‒ слёзы щиплют глаза, и я сильнее вжимаюсь в Янку.

Обидно, больно и неприятно от каждого слова, брошенного в меня Ореховым. Я не заслужила. Это он обманывал меня, проводил время с другой женщиной, а потом возвращался домой, ложился в постель, обнимал, а я, дура, считала, что всё хорошо. Сказал бы открыто, честно, как есть: влюбился, потерял голову, хочу быть с другой. Я бы переплакала, пережила, переступила бы, но в моих глазах он бы не пал так низко.

‒ Ну всё, прекращай, ‒ сестра останавливается, чтобы смахнуть бегущие слёзы. ‒ Вот смотри, как весело мальчишкам, ‒ кивает в сторону. ‒ Сфотографируй их.

Достаю телефон, берусь фотографировать детей, которые носятся по лужам, как угорелые. Мокрые и грязные, но безумно счастливые, вызывают у меня искреннюю, добрую зависть. Если бы взрослые могли вот так, как малыши, радоваться простым вещам.

‒ Фоткай, Нина! ‒ кричит Янка и несётся к пацанам, заскакивая в лужу.

Брызги разлетаются в стороны, сестра хохочет вместе с ребятами, перебегая из одной лужи в другую. Я улыбаюсь, наблюдая в камеру телефона за происходящим и верю ‒ это просто чёрная полоса, которая обязательно сменится белой.

Ещё неделя пролетает практически незаметно в хлопотах и заботах. Постепенно привыкнув к рабочему графику, понимаю, что всё не так страшно, как казалось в первый день. Проблемы никуда не испарились, но теперь я более быстро ориентируюсь во множестве файлов и цифр.

Мне пришло решение суда, и в этот же день, поставив в паспорте штамп о разводе и получив на руки свидетельство о расторжении брака, я отдала свой паспорт на замену. Совсем скоро я увижу заветное «Савёлова» и вздохну с облегчением. Мне кажется, именно в этот момент наступит долгожданное облегчение, которого я жду почти месяц. Наконец, снимаю обручальное кольцо, которое из символа чего-то монолитного и вечного превратилось просто в кружочек, которому теперь нет места на моём безымянном пальце.