«Статья “Против буржуазного либерализма в литературоведении”, напечатанная в газете “Культура и жизнь”, нашла широкий отклик в ленинградских вузах. Этому вопросу было посвящено партийное собрание на факультете русского языка и литературы в Педагогическом институте имени Герцена. Вчера [30 марта] закончилось двухдневное собрание коммунистов филологического факультета Университета.

В прениях по докладу доцента А. Г. Дементьева выступили научные сотрудники, преподаватели, аспиранты и студенты, в том числе доценты А. Западов, П. Хавин, кандидаты филологических наук Г. Бердников, Н. Вулих. Выступавшие единодушно отмечали своевременность и важность вопросов, поставленных газетой “Культура и жизнь”. Практика педагогической и научной работы на факультете страдает серьезными недостатками, которые тормозят развитие литературоведческой науки, мешают правильному воспитанию студенчества.

Указывалось на особенное неблагополучие в области исследования и преподавания фольклора и древнерусской литературы. Говоря о фактах раболепного отношения к методу буржуазного литературоведения, к концепциям Веселовского, участники собрания подчеркивали необходимость шире развернуть критику и самокритику.

Коммунисты-филологи единодушно одобрили статью газеты “Культура и жизнь” и поставили перед собой задачу добиться искоренения имеющихся недостатков»[193].

«31 марта статья газеты “Культура и жизнь” была обсуждена на открытом заседании Ученого совета Института литературы Академии наук СССР. С докладом выступил заместитель директора института профессор Л. А. Плоткин. По докладу развернулись оживленные прения»[195].

«Если говорить о литературоведческом выражении этого космополитизма, то надо признать, что выражением его в литературоведении является методология и теория Веселовского и его школы компаративизма.

По сути своей теория и школа Веселовского космополитичны, потому что он исходит из представления о литературе, как абстрактном носителе идей, рождающихся не на национальной почве, а где-то в межнациональном пространстве. Эта теория космополитична, потому что не социальная практика, не классовые особенности, не историческая конкретность, с точки зрения этой школы, являются почвой для возникновения народного творчества, не книжная литература, а международное общение, где национальные особенности и национальные традиции совершенно стираются и вытравливаются.

Надо сказать, что школа Веселовского была бы покрыта пылью и сдана в архив историко-литературных знаний, если бы в конце 30‐х гг. не были предпринимаемы очень широкие и энергичные шаги для гальванизации этой школы. Создана была легенда о Веселовском, о том, что он органически связан с революционными демократами. Должен сказать, что немалую роль в создании этой легенды сыграл М. К. Азадовский. Была создана легенда о том, что Веселовский чуть ли ни стихийный марксист, что он без пяти минут марксист, что учиться у него нужно и нашему поколению, что он стоит у колыбели нашего литературоведения, и преклонение перед Веселовским было так велико, что даже Г. А. Гуковский, который сам заявил, что не так много читал Веселовского, счел необходимым заявить, что Веселовский – основоположник нашего литературоведения»[197].

«В. А. ДЕСНИЦКИЙ. Я начинаю первым покаяние. Всякое покаяние трудно, но в нем есть и хорошая сторона, потому что оно дает облегчение. Раньше я не мог выступить. Все мое участие в этой дискуссии – статья, появившаяся в 1938 г. Хотя, судя по печати, кой у кого должно было получиться впечатление, что статья написана чуть ли не теперь. Статья, как сказал Л. А. Плоткин, раскритикована. Но вот что в результате случилось: я, пожалуй, чуть ли не впервые в своей жизни оказался в очень почтенной компании академической, самой высшей марки учености, попал в компанию с Шишмаревым, Жирмунским и tutti quanti, и у меня возникает вопрос: правильно ли это и нужно ли это было меня раскритиковывать именно так? Хотя это может быть утомительно, и многим знакомо, но я позволю себе несколько мест прочитать из этой моей статьи по вопросу о Веселовском…»[198]

«Я сказал бы, что вопрос гораздо шире, чем простой перечень нас грешных. Вопрос идет о постановке вообще. Получается, что западноевропейская литература воспринимается как литература особо высокой цивилизации, которая стоит особняком, и на основе этой цивилизации и развертывается космополитизм. Это не намерение авторов. Это не их вина. Но факт остается фактом»[199].

«Профессор В. А. Десницкий, указывая на то, что теория Веселовского враждебна марксизму, не дал, однако, четкой оценки своей ошибочной статьи о Веселовском. Собрание не было удовлетворено его выступлением. В специальном обращении к Ученому совету В. А. Десницкий признал свое выступление ошибочным»[200].

«ЖИРМУНСКИЙ. Мне кажется, что мы все согласны с Л. А. Плоткиным, что статья в газете “Культура и жизнь” должна явиться для нас основополагающей, как и вся недавняя философская дискуссия и все решающие указания партии по вопросам науки, литературы и искусства.

Какое искусство нужно нашей великой эпохе? Не узко формалистическое, эстетически вычурное, понятное только узкому кругу специалистов, а искусство подлинно народное, проникнутое духом социалистической рациональности.

Какая наука нам нужна? Об этом сказал т. Сталин – наука, которая не отдаляется от народа, а готова служить народу добровольно и с охотой.

Какой должна быть наша советская литература? Она должна быть не академической в дурном смысле слова, не формалистической, отгораживающейся от жизни и ее требований, – наукой каждого, наукой для науки, она должна быть деловой, идейной, партийной в оценке явлений прошлого и настоящего. Современная литература должна служить идейным выражением читательской массы и прежде всего, конечно, молодежи, она должна помочь и писателю в его творческой работе. Вот почему марксистское литературоведение, как новый этап в развитии науки, в известном смысле, как говорил т. Жданов, продолжает традиции русской демократической критики, а отнюдь не русской буржуазной науки прошлого, буржуазно-либеральной или консервативно-реакционной.

Вот почему я считаю, что я и некоторые мои товарищи действительно совершили ошибку, когда мы сами ориентировались или ориентировали литературоведение к традициям университетской науки прошлого и в первую очередь на наследие Веселовского. Такое обращение к традициям либеральной науки прошлого приводило к сознательной или бессознательной идеализации этого прошлого, к юбилейной апологетике, а в ряде случаев к вольному или невольному повторению старых ошибок, особенно вредных в условиях нашего времени. Я имею, прежде всего, в виду либеральный космополитизм, казавшийся в прошлом многим наивным людям из нашей среды только невинной забавой абстрактной учености, но обернувшийся в демагогическом использовании американских империалистов в реальную угрозу свободе и национальной независимости всего мира. Поэтому и свою позицию в дискуссии о Веселовском я должен признать неправильной в политическом, а следовательно, и научном отношении.

Я хочу коснуться вопроса, который ближе всего мне – вопроса о компаративизме, о так называемой теории зависимости, вопроса, который вызвал к себе особенно настойчивое внимание нашей печати. Характерно множество имен, которые упоминались в нашей полемике, и разнообразие этих имен. Тут упоминались и П. И. Лебедев‐Полянский, и В. Ф. Шишмарев, и Эйхенбаум, и Томашевский, и Азадовский, и Мануйлов, и М. П. Алексеев и многие другие достаточно крупные литературоведы нашей страны. Это объясняется почти универсальным характером этой научной болезни. Я думаю, что этот вопрос тоже ясен. Наследие буржуазной науки прошлого мы не преодолели до конца. Мы не преодолели созданной буржуазным либеральным западничеством теории европоцентризма в исторических науках, той ложной теории, по которой будто бы вся история творилась на Западе, а Россия, русская наука и культура жили лишь отраженными лучами западной истории и западной культуры, тогда как на самом деле уже русская литература заняла передовое и влиятельное место в развитии мировой литературы.

Для меня ясна и методологическая сторона этого вопроса. Я считаю, что правильно указывается связь компаративизма с империализмом. Я хотел бы подчеркнуть общественную и политическую сторону этого вопроса, но она всем достаточно ясна: низкопоклонство перед Западом, отрицание самостоятельности русского национального развития, а в конечном счете тот буржуазный космополитизм, о котором мы говорили сегодня и будем говорить неоднократно. Сознательный или бессознательный? Конечно, в огромном большинстве случаев без всякого субъективного злого намерения, тем более политического. Но вопрос о намерениях, это – частное дело литераторов. Важны объективные результаты того, что они сделали. Я хочу привести конкретные примеры. Один пример, это наша “История западной литературы”. К американскому тому я мало причастен и отвечаю за него, главным образом, потому, что мое имя стоит в редакционном списке, но за английскую литературу в такой же мере, как и за французскую я считаю себя вполне ответственным, потому что фактически в отношении английской литературы был главным редактором этого издания, как и в отношении французской. “История западной литературы” – это замысел А. М. Горького, который в свое время дал поручение сделать эту работу для широких читательских народных масс, и тогда же с этой целью, когда он был директором нашего института, и был организован наш западный отдел. Теперь, когда я смотрю “Историю французской литературы” и “Историю английской литературы”, я должен сказать, что по отзывам печати, особенно о французской литературе, не было особенно острых, критических отзывов, которые особенно остро затрагивали бы существо, содержание этой книги. Но книга, может быть, не плохая, оказалась испорченной этими постоянными концовками каждой главы, обращенными в сторону западного влияния. А между тем, эти концовки не случайность. Мы имели, может быть, хорошее намерение, мы хотели указать на связь русского литературного развития и западного литературного развития, мы хотели повернуть западную литературу так, чтобы как-то было бы сказано о том, как она воспринималась, обобщалась и понималась в разное время русскими людьми, но мы сумели сделать это самым элементарным и неправильным способом, в результате которого оказалось, что все западные писатели, большие или малые, имеют целый хвост русских последователей, относительно оригинальности которых [необходимо] с этой точки зрения пересмотреть все подготовленные нами к печати тома французской литературы, испанской литературы, пересмотреть внимательно, критически, не считаясь, что того или иного автора обидим своим критическим отношением. Очень правильна точка зрения К. Н. Державина, который раньше, чем выпустить испанский том, считает необходимым показать этот том культурным работникам испанской компартии, чтобы знать, в какой степени этот том будет реально полезен или вреден.