Дым холокоста «Именам не стереться…» Именам не стереться. Даже в черной пустыне — Пламенеет свеча. У меня через сердце Льются слезы Хатыни, И чужие младенцы В моем чреве кричат… Обгоревшие кости Жаждут поминовенья! Их мольба леденит. Горький дым Холокоста — Всем набат от забвенья: Это очень непросто — Оставаться людьми. «К ответу наше поколенье требуют…» К ответу наше поколенье требуют Все узники, чьи души высоки: Мне разрывают сердце трубы Треблинки, Освенцима свинцовые тиски! О, сколько вас, доныне неоплаканных, Зарытых в рвах, пропавших в лагерях! Иду за вами – темными бараками, Где безнадежность, отчужденье, страх. Спускаюсь в бездну ужаса кромешную, И рассыпаюсь пеплом из печи. – Скажите миру правду безутешную, Чтоб не рождались снова палачи. Вновь крик летит из душегубки газовой: – До повторенья катастрофы шаг! — Предупреждают те, кому обязаны Мы радостной возможностью дышать. – Не допустите повторенья, правнуки! — Мы отвечаем строгому суду И каждый миг стоим на вахте памяти, Предотвращая новую беду. «В нас прошлое живет непредсказуемо…» В нас прошлое живет непредсказуемо: Однажды отзываются в сердцах Все войны, испытания, безумия, Вновь пробуждая позабытый страх. Чужие всхлипы горькою оскоминой Застыли в глотке, не дают уснуть. Читаю в судьбах древнюю историю И прохожу с другими трудный путь. Мне эта правда день и ночь мерещится, Воспоминанья предков бьют в набат. Так состраданье – подвиг человечности — Предотвращает новый всплеск утрат. «Весенний день – ни мира, ни войны…» Весенний день – ни мира, ни войны, На фронте дар случайный – передышки, Ты вдруг оглох от этой тишины И только листья на березах слышишь. Мальчишка, за тобою целый взвод, Броня горит и плавится на танках. …Тебя душа к поэзии зовет И не желает помнить об атаках. Вдали от дома и родной семьи, О чем-то грезишь, сердцем отдыхая, Летят стихи неровные твои — Бездомных птиц испуганная стая. А ночью грянет бесконечный бой, И ангел смерти будет снова рядом, Но ты храним счастливою судьбой И Тем, чья близость, – высшая награда. «Так предначертано заранее…» Так предначертано заранее Небесной книжною судьбой: Когда стреляют по Израилю, То попадают в нас с тобой. И наши города разрушены, И наша льется кровь везде: Не оставайтесь равнодушными К сегодняшней чужой беде! Тот, кто ракетами не брезгует, Готовит смерть для остальных. Горящие дома еврейские Предупреждают всех живых, Что перед Богом мы ответчики За маленький и хрупкий мир. Стреляют вновь – по человечеству! Очнитесь, будьте же людьми. «Я как будто застряла где-то…» Я как будто застряла где-то И вернуться хочу скорей Из объятых пожаром гетто, Через трубы концлагерей. Там, со всеми, кто был раздавлен, Перемолот, сожжен в труху, Часть судьбы моей – боли давней — Перед вечностью на духу. В каждом сердце – беды осколок, Нам расстрельные рвы тесны. Как же труден, тернист и долог Покаянный путь у страны! Мы доныне несем расплату За забытые имена. Может быть, в поколенье пятом Будет память воскрешена. К справедливости, а не мщенью Призывает огонь свечи. И за всех я прошу прощенья, Кто сегодня, стыдясь, молчит. «Не сходя с оскверненной земли…» Не сходя с оскверненной земли, Я к тебе через мысли летела. …Озирая костры и расстрелы Желтоватые звезды взошли. Постижения глубь холодна, Затихает в ночи гомон птичий. Искупленья свершился обычай Опустилась на мир тишина, — Захоронены в ней голоса, От скорбей замолчавшие струны, И будить их до времени трудно, Прошлым вехам судьба – угасать. Но тебя я во тьме различу, Наполняя пространство звучаньем, Поборю непрерывность молчанья, Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес. |
