«В предчувствье великих событий….» В предчувствье великих событий, Под синим шатром небосвода, Не спите, евреи, не спите, На дымных дорогах исхода. Зажгите светильники срочно, Молитесь душой неустанно, А вдруг наступающей ночью Откроется высшая тайна? Пусть зов милосердный услышат, Все те, кто открыться готовы, Сойдет, как спасение, свыше, Создателя мудрое слово, Его вы даруете детям, Связав бесконечные нити… На нашей тревожной планете Ищите друг друга, любите. «Менора – пробужденье рода…» Менора – пробужденье рода, Она опять горит в семье. Лучи нисходят с небосвода, С душой сливаются моей. Так, завершив круги исканий, К истокам нас вернул исход: Свет покаяний, оправданий, — Любовь, которая спасет. «Там, где холмы сошлись в дозоре грозном…» Там, где холмы сошлись в дозоре грозном Среди бескрайней тишины песков, Сухой венец иерихонской розы: Колючий узел – вместо лепестков. Но если дождь сорвется градом капель, В бесплодный грунт ударят семена! Упрямый шар через пустыни катит, Так жажда жить – жестока и сильна. Не украшенье праздничного сада — Звезда ветров, гнездо уснувших змей! Скиталец-куст, кочевников отрада, Бессмертный дух перекати-полей. «Пусть будет ваш дом, как шатер Авраама…» Пусть будет ваш дом, как шатер Авраама, С любой стороны для пришельцев открытый, Пусть всех привечает счастливая мама И в сердце хранит ослепительный свиток. Пусть станет отец мудрецом и провидцем, Щитом и главой многославного рода, Пусть милость Творца через души струится, Детей собирает любовь с небосвода. «Оставив сердце в Иерусалиме…» Оставив сердце в Иерусалиме, Бежать в Гавану, Тегусигальпу, Надеясь, время обеты снимет, Пить эту жизнь не глотками – залпом! Потерь, падений не счесть на карте, Где нас ровняли под всех, кроили, Но поднимались мы многократно, Чтоб просиять – в Кордове, Каире. И в этой жизни – сильна десница, Пока язык не присох к гортани, Судьба о встрече с тобой молиться, Бросаться в бездны воспоминаний. Куда бы ветром ни заносило, В каких морях ни срывало парус, Но сердце бьется в Иерусалиме, Где песня с небом соприкасалась. «В бесконечную ночь из холодного мира взирая…» В бесконечную ночь из холодного мира взирая, Я к тебе возвращаюсь, твое одиночество пью. Среди сумрачных скал открывается небом Израиль, Поднимает сознанье над серым кружением вьюг. И в морозные дни обжигает дыханьем Мегиддо, Пробуждается память, торосы крушит изнутри. На отчаянный зов откликается мудрость магида, Голос тысячи предков с любовью поет, говорит. Я хватаюсь за жизнь! Ледники перетоплены в слезы. Пламенеет под сердцем тугая звенящая нить. Мой нечаянный дар для того был задуман и создан — Искупительный север с восточной звездой породнить. «Я знаю, кто спираль судьбы исправил…» Я знаю, кто спираль судьбы исправил, Пути чужой кометы искривил, Когда горел и плавился Израиль В твоей холодной северной крови, И ты боролся с небом, как Иаков, Не принимал возможности иной… Я в мириадах ангелов и знаков Стояла молча за твоей спиной. Уже казалось, неизбежно – падать, Я никогда тебя не подниму… Но дух сиял, как горняя лампада, В бреду и страсти, в муках и в дыму. И все попытки сдаться были тщетны, Господь провел среди валов и льдин К одной любви, его земле заветной, Которая открылась впереди. «Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!..» Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам! Свет великой любви бесконечным потоком рассеян. Бродят хмурые тени по древним библейским холмам, Воскрешая на ощупь молитвенный путь Моисея. Из источника в скалах задумчиво брызнет вода, Восхищенный свидетель ударов змеиного жезла. О блуждающих звездах пустыня грустит иногда: Идумейская боль глубины сопричастья, блаженства. Тот отрезок судьбы мне божественной милостью дан, Чтобы пропасть паденья утраченной силой восполнить. Через многие скорби вернуться душой в Ханаан, По следам праотцов – всех увидеть и вспомнить. «Ветер режет морщины в медных сумерках моря…» Ветер режет морщины в медных сумерках моря, Обнимает прибоем, облака бороздит. Пусть меня близость неба воскресит и омоет, Прижимаюсь к Израилю, его теплой груди. Обо всех вспоминаю, собираясь из пепла Уничтоженных штетлов, ржавых концлагерей, Эту музыку нежную в детстве слышала где-то, По струне моей памяти возвратись поскорей. Нас навек успокоят ночи теплые, длинные, В них блуждает зарницами дальний плач скрипача. На губах горечь времени и еврейского имени, Как же трудно о будущем разучиться молчать. |
