— Волшебный меч! Хо-хо, я бы не прочь позаимствовать его для себя, — взвизгнул Полухвост.

— Остановить повозку! — приказал Слэгар.

Повозка тотчас встала. Шелковая маска вновь начала бурно вздуваться и опадать от яростного дыхания Слэгара.

— Не смейте прикасаться к этому мечу! Только мыши Рэдволла могут использовать его чудесную силу. Наверное, на нем какое-то заклятие. Для нас он был бы погибелью. Ваше дело — захватить рабов. Вы меня слышите? Вполне достаточно и того, что мы украдем его сына. Если будете действовать по моему плану, нам удастся удрать со всей добычей.

Наступила зловещая тишина. Лишь пыль клубилась на дороге в том месте, где остановилась повозка. Бандиты неуверенно переглядывались.

Украсть сына такого воина — так вот какую месть задумал Слэгар! Отомстить грозному воину с чудесным мечом, который настолько силен, что способен защитить целое аббатство.

— Вперед, пошевеливайтесь! — прикрикнул Слэгар. Испуганные бандиты вновь принялись тянуть и толкать.

— Выполняйте, что вам ведено, и я сделаю вас богатыми, — подбадривал их Слэгар, — Вы же меня знаете, я — Слэгар Беспощадный, я — Хитрейший. Нет на свете более ловкого работорговца, чем я. Я буду сыт своей местью Рэдволлу, а вы разбогатеете, когда мы продадим рабов в таком месте, куда за нами никто не решится последовать.

— А где мы продадим рабов, хозяин? — Хорек Морщатый сам испугался вопроса, сорвавшегося с языка. Он судорожно сглотнул комок в горле, жалея о сказанном.

— В царстве Малькарисса!

Отчаянный стон пронесся над бандой работорговцев. Слэгар говорил о царстве кошмаров.

Надаз, облаченный в пурпур Голос Хозяина, выходил из глубин подземного сооружения, ведя за собой отряд одетых в черное крыс. Мощеные ступени лестницы, витками лепившейся к стенам ущелья, поднимались из зеленой туманной бездны к широкому, освещенному факелами уступу. Одетые в черное остановились, Надаз двинулся дальше и оказался перед статуей Малькарисса. Когда-то в стародавние времена ее высекли в известняковом столбе, возвышавшемся на краю уступа. Толстый столб', образовавшийся из древнего сталактита, тянулся с площадки вверх, врастая в высокий сводчатый потолок пещеры. В нем было выточено ужасное белое изваяние хоря с зубами из кристаллов горного хрусталя и глазами из черного как ночь турмалина. Пламя факелов, вставленных в огромный светильник в форме кольца, освещало фигуру кошмарного идола. Надаз склонил голову и запел:

Малькарисс, Владыка бездонных пустот, Властитель провалов черных, Я Надаз, Хозяина Голос, я тот, Кому твои слуги покорны. Услышь меня, мрака ночного Король, Что нашею правит судьбой, Властитель пещер под земною корой, К тебе мы приходим с мольбой.

— Говори, Надаз. Скажи, что мое царство готово. — Голос Малькарисса более походил на сдавленное шипение, прорывавшееся сквозь ряд неподвижных кристаллических зубов статуи и отдававшееся эхом в каменных сводах.

Крыса в пурпурном облачении молитвенно простерла к нему лапы:

— Владыка Малькарисс, камни не сдвинутся сами с места и не обтешут сами свои бока, чтобы блоками лечь один на другой. Недавно умерло еще четыре раба. Нам нужно больше работников, крепких лесных жителей, которые могли бы трудиться много сезонов.

Надаз замер в ожидании ответа хозяина, не смея взглянуть в его ужасные турмалиновые очи.

— Разве в моих подвалах нет больше пленников?

— Господин, подвалы давно опустели.

— А что у длиннохвостых на реке? Никто больше не пользуется этим путем?

— Нет, господин, никто не решается взобраться на высокое плато и зайти в сосновый лес.

— Значит, вы должны обходиться теми, кто у вас есть, и заставлять их работать больше. Переговори с Камнекрапом. Пусть поищет лиса в маске. Он ушел уже два сезона назад.

Наступило продолжительное молчание. Лишь стены пещеры, усеянные крупицами слюды, искрились и мерцали в свете факелов, да одетые в черное крысы неподвижно застыли на верхней ступени лестницы, ожидая, пока вернется Голос Хозяина. Наконец Надаз склонился перед статуей:

— Малькарисс, слушаю и повинуюсь!

Он повернулся и, стремительно пройдя сквозь строй одетых в черное, повел свой отряд обратно, вниз по мощеным ступеням. Вскоре они скрылись из виду в зеленом тумане, поднимавшемся из глубин. Оттуда, с самого низу, донесся бой молота и скрежет тесаков, грохот перетаскиваемых глыб и удары хлыста, смешанные со слабыми, мучительными стонами рабов, молодых лесных жителей, заточенных в подземелья для непосильного труда.

Статуя огромного белого хоря осталась одна, освещаемая пламенем факелов. Глубокий вздох вырвался из ее пасти:

— А-а-ах-х, мое царство!

В Рэдволле мерно ударили колокола, и над лужайками полились звуки песни, исполняемой хором мышей:

Все братья и сестры, сходитесь для пира, Столы угощеньем полны, Отпразднуем ныне восьмой сезон мира В Рэдволле, где мы рождены. Под звон колокольный в ночи Окрест наша песня звучи. Споем песню эту мы звонче к рассвету, Лишь солнце расправит лучи.

Нежные звуки разносились и таяли в теплом вечернем воздухе, и вся лесная братия вместе с обитателями Рэдволла поспешила занять свои места у стола на своем долгожданном празднике.

Такого торжества еще не бывало в Рэдволле!

Восемь длинных, положенных на козлы столов были расставлены широким восьмиугольником и покрыты тончайшим белым полотном, застланным сверху желтоватыми плетеными ковриками из тростника. Искусно составленные цветочные композиции наполняли воздух вечерними ароматами левкоя и ро^, лютиков и анютиных глазок, жасмина, люпинов и папоротника. Все приборы были разложены и помечены ленточками с аккуратно выписанными именами. Кувшины с нагретыми цветочными водицами испускали ароматный пар в ожидании, когда к ним протянутся разгоряченные лапы. Здесь не было главного стола или особо почетных мест, и самый скромный лесной житель мог оказаться рядом с самым прославленным: белки сидели локоть к локтю с мышами, выдры — хвост к хвосту с полевками, а кроты старались избежать тесного соприкосновения боком о бок с ежами. Все казалось замечательным, чего нельзя было сказать об угощении…

Оно было выше всяких похвал!

Правило было одно — начинать с любого кушанья, какое душе угодно, и заканчивать когда пожелаешь. Ни в чем здесь не было стеснения, и каждый должен был заботиться только о том, чтобы его соседи с обеих сторон отведали всякого блюда.

— Тэсс, попробуй сладких каштанов.

— Спасибо, Матти. А вот, положи себе этих миндальных вафель с розовым кремом на концах. Я их сама только сегодня сочинила, и они превкусные.

— Урр, передайте мне этот бисквит, я очень люблю бисквит. Что же вы, господин аббат, вы и кусочка не попробовали. Дайте я положу вам этот салат, и бутерброд с сыром, и немного пудинга.

— О, сразу все вместе? Спасибо, Кротоначальник, это очень любезно. А ты отведал моего красносмородинового пирога?

— Бэзил, ты нынче что-то немногословен.

— М-м-м-м, действовать, приятель, вот что сейчас нужно.

— Попробуй моего лесного пирога, Матиас. Клянусь мехом, не Бэзил ли это там, за огромным блюдом с едой?

— Благодарю тебя, брат Руфус. Подлить еще орехового пива? Ха-ха, так и есть. Всякий раз, как его уши показываются над этой горой кушаний, он наваливает на нее сверху еще. О, друг мой, не сомневаюсь, что он выдохнется еще до конца вечера. Эй, Бэзил, не отступай, старина!

Аббат поднялся и постучал по столу деревянным половником:

— Пожалуйста, тише. Милости просим, и дайте дорогу монаху Гуго с рыбой.

Карп был доставлен на низкой широкой тележке. Гуго никому бы не позволил помочь себе. Обмахиваясь зажатым в хвосте щавелевым листом, он наконец перевел дух:

— Аббат, прошу молитву о рыбе.

Все отложили еду. В наступившем благоговейном молчании Мордальфус простер лапы над карпом и произнес нараспев:

Кто имеет зуб и коготь, у кого усы и мех, Все, кто входит в наши двери, — угостим сегодня всех, Фрукты, листья и орехи, все растения и травы, Клубни, ягоды, и корни, и душистые приправы, Жизнь у рыбы серебристой мы отнять решились, право, Лишь затем, чтоб угощенье было всем гостям по нраву.