Мы прошли через гостиную, поднялись по лестнице, и во второй спальне обнаружили включенный телевизор. В ту минуту, когда я поднялась на лестничную площадку и заглянула в комнату, я резко остановилась.

Эдди прошел в комнату и спросил:

— Как дела, hombre (исп. — «мужик»)?

Через открытую дверь я могла видеть огромный телевизор Ли с плоским экраном, стоявший на том месте, где раньше был мой старый, допотопный телевизор. А еще несколько рамок, сложенных друг против друга на полу и прислоненных к стене.

Я повернула голову в другую сторону и увидела на полу спальни два больших чемодана, один из них был открыт и, казалось, что он взорвался. Мужская одежда, или, точнее, одежда Ли, была разбросана по всему полу.

Я заглянула в ванную и на туалетном столике увидела открытый нессесер.

Ли переехал.

Я забрела в комнату с телевизором. На моем столе больше не было всех милых, забавных, девчачьих канцелярских принадлежностей, коробочек, безделушек и ярких цветных журналов, которые я собирала, но никогда не пользовалась, аккуратно выстроенных на прикрепленных полках с закрытым ноутбуком. Их теснил огромный монитор с плоским экраном, беспроводная клавиатура, мышь и куча другого хлама, вещи валялись повсюду на столе и полу, и куда ни посмотри торчали всевозможные провода.

Рядом с подставкой для телевизора также стоял огромный сейф.

Ли лежал на спине на моем большом, красном, объемном, глубоком, удобном диване. Все причудливые подушечки, обычно искусно разложенные, были засунуты ему за голову и плечи, в его пальцах болталась бутылка пива, а по телевизору шел бейсбол.

Они с Эдди болтали, но когда я вошла, Ли посмотрел на меня.

— Привет, — поздоровался он.

Я не ответила. Это было физически невозможно.

Я вышла из комнаты и направилась в спальню.

Я смутно осознавала, что Эдди уходит, но смотрела на раскиданную одежду, когда в спальню вошел Ли.

— С Черри все будет в порядке, — сообщил Ли.

Я не ответила. Не то чтобы я не радовалась, как любой хороший человек, что Черри доживет до следующего дня, чтобы иметь возможность заставить простых смертных чувствовать себя неполноценными, просто я была не в себе.

Пройдя вперед, открыла дверцы шкафа. Взявшись обеими руками за самый край вешалок, изо всех сил толкнула их в другую сторону. Для этого потребовалось сверхчеловеческое усилие. Вешалки щелкнули друг о друга, вся моя одежда скомкалась, и мне удалось освободить около полутора футов пространства. Я отступила назад и посмотрела на разбросанную на полу одежду Ли.

Именно тогда у меня случился приступ панической атаки.

Ли обнял меня сзади, опустив подбородок мне на плечо.

— Дыши глубже, — посоветовал он.

Я сделала, как мне было сказано. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

— Теперь лучше? — спросил он.

— Нет, — ответила я.

Он подошел к проигрывателю и перебрал несколько компакт-дисков. Потом я услышала Stereophonics «Dakota». Песня была действительно хорошая. Я начинала чувствовать себя лучше.

Я посмотрела на Ли и глубоко вздохнула.

— Дай мне минуту, и я справлюсь.

Он оставил меня наедине с собой.

Полчаса спустя я уже теряла самообладание. Я освободила в шкафу еще один фут, и на лестничной площадке образовалась небольшая кучка вещей, которые я должна была выбросить много лет назад.

Этого недостаточно.

— Этого недостаточно! — истерически закричала я.

Ли вернулся.

— Знаешь, мог бы и помочь, — предъявила я, уперев руку в бедро.

Он подошел к шкафу, щелкнул парой вешалок и достал мою рубашку с крыльями бабочки, щедро расшитую серебристыми пайетками, которую я носила, когда хотела притвориться Оливией Ньютон-Джон[27]. Это был не мой лучший образ, но я пережила в нем несколько хороших моментов, это была памятная рубашка.

— Даже не думай об этом, — сказала я.

В уголках глаз Ли появились морщинки, и он повесил рубашку обратно, прошелся еще по паре вешалок и вытащил вышитую кофточку с большой прорехой. Раньше она была великолепна, но починить ее было невозможно. Она также видела хорошие времена.

— Ты что, спятил? В ней я ходила на концерт Red Hot Chili Peppers!

Ли повесил ее обратно, вышел из спальни и спустился по лестнице. Он вернулся с двумя открытыми бутылками «Fat Tire», вручил мне одну и снова вышел. Это не очень помогло, но и не было плохо.

Сорок пять минут спустя я взобралась на гору из вещей. На лестничной площадке высилась огромная куча одежды на выброс, кое-какая обувь, сумки и прочий хлам. Чемоданы Ли тоже были распакованы, застегнуты и вынесены на лестничную площадку. В его распоряжении было два с половиной ящика и примерно треть шкафа.

Я лежала лицом вниз на кровати, слушая, как Келли Джонс чертовски здорово исполняет песню Рода Стюарта «Handbags and Gladrags», которую я считала уместной.

Я почувствовала, как кровать прогнулась под весом Ли и его руки коснулись моей поясницы.

— Я заказал пиццу, сгоняю за ней в «Фэймос». Хочешь со мной?

Я покачала головой, и Ли ушел.

Дослушав песню, я врубила «Have a Nice Day», затем выключила проигрыватель, проковыляла в комнату с телевизором и рухнула на диван. Пару минут спустя вошел Ли с коробкой пиццы, на которой балансировали две открытые бутылки «Fat Tire».

— Пожалуйста, скажи, что она с грибами и пепперони, — взмолилась я.

Он улыбнулся.

— И с черными оливками.

Слава Богу.

Мы поели, посмотрели бейсбол, потом Ли унес коробку и пустые бутылки вниз и вернулся с полными бутылками.

Все шло не так уж плохо.

Ли потеснил меня на диване, лег на спину и притянул к себе, подоткнув плед. Я прижалась щекой к его груди, наблюдая за ночной игрой «Рокиз».

Ладно, все было очень даже неплохо.

После принятия столь важного решения я заснула.

Ли разбудил меня, потрепав за плечо, и сказал:

— Пора в кровать, красотка.

Я перекатилась через него и встала с дивана.

Раздевшись по пути между диваном и спальней, заползла под одеяло, одетая только в ярко-розовые трусики, слишком уставшая, чтобы даже почистить зубы.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы заметить, что Ли ходит по комнате, но звуки, которые он издавал, не говорили о том, что он готовиться лечь спать.

— Что ты делаешь? — пробормотала я.

— У меня есть работа.

Я понимала, что лучше не спрашивать, и, более того, я не хотела знать.

Ли выключил свет, наклонился ко мне и поцеловал в висок.

— Будь осторожен, — сказала я.

— Всегда, — прошептал он.

Затем исчез.

Ли разбудил меня, когда ложился в постель.

Я перекатилась к нему, и он прижал меня к себе.

— Все в порядке? — пробормотала я, хотя и не могла представить, что он меня услышал, потому что мой рот в основном прижимался к его груди.

— Да. Засыпай, — ответил он.

Я полежала секунду, почти уплыв в страну грез, а потом тихо спросила, потому что мне нужно было знать:

— Такой и будет моя жизнь?

Его тело напряглось, когда я прижалась к нему, но расслабилось после того, как он подоткнул мне одеяло. Сейчас он снова напрягся от моего вопроса.

— Да, — ответил он, как всегда прямо.

Я глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот.

— Просто пообещай мне одну вещь.

— Какую?

— Когда будешь возвращаться домой, я хочу, чтобы ты будил меня.

Его тело оставалось напряженным еще мгновение, а затем расслабилось.

— Это я могу.

— Спасибо.

Потом я заснула.

Ранним утром я стояла на улице посреди своего двора в обрезанных джинсах и оливково-серой рубашке Ли с надписью «Army» на груди. В одной руке я держала кофейную кружку, в другой — шланг, распылитель был опущен, и я поливала свои цветы.

Я услышала, как открылась дверь, а затем Стиви крикнул: