— У-у-у, как всё запущенно! До такой степени напиваешься, что события уже выпадают у тебя из памяти? Самохина, а ты в курсе, что женский алкоголизм неизлечим?

— Да ничей алкоголизм неизлечим! — машинально ответила я. — Бывших алкоголиков попросту не бывает, дай им только шанс…

— По себе знаешь?

Я пробурчала:

— Ну выпила немножко коньяка для согрева после той «опупеи» с Пакетищем, так вроде употребление спиртных напитков в России еще не запрещено… Погоди, а ты-то вообще откуда об этом узнал?

Артем картинно развел руками.

— Откуда! Очень трудно было догадаться, ага, когда ты всю ночь мне названивала и требовала придумать тост для каждой своей следующей рюмки! И чтобы я еще параллельно составлял тебе компанию, не можешь же ты просто чокаться с зеркалом!

— Ну ты и… заврался! — уверенно сказала я. — С чего бы вдруг я тебе звонила?

— Так и мне бы очень хотелось это знать: какого… ты мне сегодня спать не давала?

— И вообще, не настолько уж я была пьяна, чтобы звонить в ночь-полночь кому бы-то ни было! — выпалила я и вдруг вспомнила о бутылке джина, которая с утра — пустая и чистая как стеклышко! — зачем-то чинно стояла в сушке для посуды на па́ру с такой же бутылкой коньяка. Неужели мне вчера не хватило, и я добралась до джина, оставшегося с последнего визита Стаса?! Не знаю, из чего и как производят этот напиток, и даже знать не хочу, но именно с него меня уносит просто на раз-два, уже проверено!

Видимо, на моем лице отразился весь ужас понимания, потому что зорко за мной наблюдавший Артем кивнул:

— Похоже, начинаешь вспоминать?

— Ох! — Я рефлекторно закрыла лицо ладонями: по-детски спряталась «в домике». В голове — полная пустота. Просто абсолютный ноль. Космический. Раздвинув пальцы, осторожно поглядела на Черкасова одним глазом. Спросила с последним остатком надежды: — Артем, а ты точно не врешь? Или просто отыгрываешься за то, что я на тебя вечером наорала?

Черкасов покивал с таким необычным выражением лица — сочувственным — что я окончательно пала духом.

— Не вру. Точно.

Я длинно вздохнула, сжала руки в кулаки. Спросила мужественно:

— И что такого я тебе там наговорила?

— У меня все телефонные разговоры записываются. Хочешь послушать?

— Ну да…

— Точно-точно уверена, что хочешь? — весело вопросил Артем. А чего б ему не веселиться, не он же ночью ругался, пил и чокался по телефону…

Я следила за рукой, потянувшейся к мобильнику, как кролик за удавом, но едва Черкасов нажал на экран, завопила:

— Нет!!

Вздрогнувший Артем аж телефон выронил. Ворча, наклонился, отыскивая его на полу:

— И незачем так орать, теперь оглох на левое ухо… Испугалась того, что можешь услышать?

— Нет, я потом, как-нибудь попозже, — промямлила я. — Сейчас некогда, рабочий день же…

— Ну да, — согласился Артем. — Если слушать всё подряд, там на несколько часов точно наберется! А давай только самые яркие эпизоды продемонстрирую? Некоторые уже сегодня утром по второму разу переслушал. Самые полюбившиеся, а? Или могу выдать сухие выжимки, цитаты, хочешь?

Колеблясь, я глядела в его невинные глаза — в них светилось исключительно участливое любопытство. Знаю-знаю, что он там может «выжать», с его-то натурой-язвой! И ведь еще соврет — недорого возьмет! Буркнула, наконец поднимаясь с кресла:

— Нет уж. Лучше просто сотри всё нафиг, нечего такой дорогой аппарат засорять всякой пьяной ерундой!

— А-а-а, так память к тебе все-таки возвращается! — фальшиво удивился Артем.

Я утомленно вздохнула.

— Ну а что еще может нести по телефону пьяная женщина в двенадцать ночи…

— Последний звонок был полтретьего, — педантично уточнил Артем.

Блин! Оказывается, не одна я сегодня не выспалась.

— …тем более! Не в любви же я тебе признавалась, в самом-то деле!

— Да, слава богу, этого от тебя ни в пьяном, ни в трезвом виде не дождешься! — Черкасов со стуком кинул мобильник на стол. Я пригорюнилась.

— Ну вот честно не знаю, что тебе еще сказать… только снова извиниться?

— Угу, и пообещать исправиться. Да нужны мне были твои извинения! — сухо отозвался ведущий. — Просто больше так не делай. И, Самохина, бросай ты уже пить! Алкашка.

— Брошу, — понуро согласилась я. Сейчас я была готова выслушать определения и куда крепче. Заслужила. Добрела до двери и только тут до меня дошло…

— Погоди, а почему ты просто-напросто не вырубил мобильник сразу, а? Или заблокировал бы от меня вызовы — и спи себе спокойно. Зачем каждый раз трубу брал?

Артем ответил не сразу: или не ожидал вопроса, или эта идея самому только что в голову пришла. Поглядел в монитор, словно ища на экране подсказку, и произнес сухо:

— Ты там то хохотала, то завывала, я и подумал: Самохина или в полном пьяном неадквате, или что-то серьезное приключилось, еще что-нибудь с собой сотворит невзначай…

Я глядела на Черкасова во все глаза.

— Сотворит? Ты что, испугался, что я покончу жизнь самоубийством? С чего вдруг?

— Откуда мне знать? — отозвался он раздраженно. — Может, тебя опять какой-нибудь мужик бросил!

Я вспомнила свои вчерашние мысли: да кто его знает, может, и в самом деле уже… Переспросила машинально:

— Опять? Что значит — «опять»?

И увидела крайне редкую картину — Черкасов покраснел. Но краснеет Артем очень своеобразно: одними ушами, как будто кто-то его за них только что от души оттаскал. Буркнул, отворачиваясь к монитору:

— Короче, всё, разговор закончен! Иди работай, Самохина, и больше не греши!

Аминь.

Но я еще добрых полминуты стояла, глядя ему в затылок: Черкасов делал вид, что меня не существует не только в его кабинете, но и вообще в мире, вон, уже за телефон взялся, но уши-предатели пламенели все ярче — еще чуть-чуть, еще какой-то миг, и просто вспыхнут! Не желая, чтобы наш ведущий так бесславно испепелился, я наконец ушла.

Дверь закрыла очень аккуратно именно потому, что хотелось шарахнуть изо всех сил — чтобы аж осколки во все стороны. Зато тут же нарычала на сунувшегося с каким-то вопросом Макса; тот, бедолага, с открытым ртом проводил меня взглядом, пожал плечами, пробормотав что-то вроде: «ну нет так нет», и вернулся к себе в кабинку. Он у нас вообще флегматик, философ, и ни с кем по жизни не спорит и не ссорится, клиенты его любят. Обзавидуешься!

А я с размаху плюхнулась в свое кресло и рассеянно уставилась в монитор, который все еще украшали разноцветные столбцы спецификации.

Конечно, он знал. Да все вокруг знали, что тогда Ищенко меня бросил! Никого не обманули ни тщательно отрепетированный, полный сдержанного достоинства (как я считала) ответ: мол, разошлись из-за разницы в жизненных ценностях; ни легкомысленная отмашка: а, да надоел мне уже Витька за эти два года до смерти! Подруги, конечно, были в курсе, утирали мои слезы-сопли, материли Ищенко, пытались знакомить меня с другими парнями «этому гаду назло»; мама осуждала, что не сумела удержать такого «прекрасного молодого человека, вот всё у тебя через энное место»; а однокурсники на эти мои речи лишь понимающе кивали, неловко улыбались и отводили глаза… Тактичные!

И Черкасов, оказывается, тоже был тактичным. До сегодняшнего дня. Или все случившееся у нас с Ищенко в институте его попросту не интересовало, это же только мои проблемы? Лишь вот сегодняшней ночью внезапно вспомнил…

Интересно, что же я ему такого несла? Если на самом деле несла? Может, наоборот, решила возродить детское хулиганство — звонить и молча, таинственно дышать в трубку? Надо все-таки заглянуть в его мобильник, но Артема при этом надо как-то нейтрализовать, не в обществе же такого ехидного комментатора прослушивать женские пьяные бредни? В моем-то случае одними красными ушами не обойдется: либо удеру куда глаза глядят, либо со стыда сгорю прямо на месте. И вообще, надо компромат стереть! Напрочь. Даже не слушая. Или послушать, а потом стереть, а то ведь так и не узнаю, мучиться буду… А вдруг наш ведущий вообще начнет меня этими записями шантажировать? Да ну, на фиг оно ему сдалось, чего с меня взять окромя анализов…