Албасты́ сидела на скрученной коряге в тени раскидистого карагача. Маленькая с дублёной серой кожей, сущность казалась обломком толстой ветки причудливой формы.

 Другие джинны считали соплеменницу уродливой, потому что не была́ ей дана красота и кровожадность сестёр, настоящих правильных албасты́ – высоких, мощных, с крупными клыками. Их большие груди мешками свисали до земли, а длинные пальцы заканчивались чёрными когтями. И горе тому, кто попадался на пути злобных фурий, – разорвут, сожрут в считаные минуты.

 Эта же албасты́ была горбатой карлицей с впалой грудью и перекрученными, как ветки саксаула, руками. Волосы паклей свисали на глазки-бусинки, нос кривым огурцом почти лежал на щели беззубого рта. В общем, та ещё красавица. Добрые родственники звали её Мок, что означает гадость. Обидное, конечно, прозвище, но албасты́ не роптала и, неся его по жизни, даже испытывала некое мазохистское удовольствие.

 Из-за своей физической немощи она не могла напада́ть на жертву, поэтому питалась страхом, злобой и прочими дурными эмоциями, в избытке исходящими от людей. По иронии судьбы именно нестандартность, за которую Мок презирали соплеменники, помогала ей оставаться незаметной: маленькая, она буквально растворялась в окружающей среде как хамелеон, а ещё умела наводить морок и превращаться при необходимости в серую тряпку. Передвигаясь быстро и бесшумно, албасты́ всегда носила с собой палку-посох, чьи магические свойства не раз выручали из беды. А вот остальным джиннам, таким же как она, сущностям нематериального мира, пришлось убраться подальше: высоко в горы; в бескрайние малолюдные казахские степи; зарыться глубоко под землю.

 Не так давно Мок спустилась с гор, у подножия которых раскинулся посёлок Трикотажный. Он образовался, как можно догадаться из названия, вокруг прядильно-трикотажной фабрики. Посёлок был зелёным, уютным и обрастал хрущёвками, давая возможность людям иметь отдельное жильё с тёплым туалетом и ванной.

 Мок нравилось это место: здесь она сыта́, летом можно ютиться на деревьях, зимой – в подвалах, а со временем, если повезёт, в чей-нибудь дом подселиться. В общем – жизнь удалась!

Наблюдая за спешащими по своим делам людьми, Мок заприметила девушку, которая каждое утро и вечер проходила мимо её летней резиденции – старого карагача. Кокон, видимый лишь джиннам, обволакивал фигуру молодухи. Сначала он был еле заметным, но постепенно уплотнялся, источая запах тоскливого страха, и так манил, так манил…

 В день, когда кокон созрел, Мок решилась и, вытянув палку, покрутила ею над головой проходившей внизу девушки. От слегка подрагивающей субстанции отделилась струйка, зацепилась за кончик посоха и намоталась на него большим шаром сладкой ваты. На всё ушло несколько секунд. Страдалица, поглощённая своими мыслями, даже не замедлила шаг. Мок начала неспешно, растягивая удовольствие, заглатывать добычу. «М-м-м… Какой необычный привкус! А девица-то беременная!» – подумала албасты́ с непонятным ей возбуждением.

***

Елизавета Барановская приехала в Трикотажный по комсомольской путёвке. В школе Лиза была ленивой троечницей, в родной белорусской деревеньке одна перспектива – работа на свиноферме да замужество с пьющим Колькой-трактористом. Выбор женихов небогатый: в белорусских деревнях война выкосила почти всё мужское население, и двадцать лет мирной жизни проблему не решили.

Тётя Лизы, работавшая машинисткой в областном комитете ВЛКСМ, в один из приездов на выходные рассказала о разнарядке в Казахстан, на трикотажную фабрику, где не хватало молодых работниц. Во время войны посёлок, где находится предприятие, был в глубоком тылу. Парней там много, дают комнату в новом общежитии. В общем – это возможность племяннице найти своё женское счастье.

Лиза загорелась желанием быстрее уехать. Отец с матерью были против: лишняя пара рук в хозяйстве очень нужна, но тётка встала на сторону племянницы, и уже через несколько дней поезд увёз Лизу в светлое будущее.

На новом месте сперва всё складывалось удачно. Отучившись полгода в фабричном ПТУ, она начала работать. Было радостно и волнующе: весёлые подружки по молодёжной общаге, танцы, кино, комсомольский задор и святая вера в «прекрасное далёко» с лихвой компенсировали скромную одёжку, дешёвые духи, причёски, густо смазанные сахарной водой за неимением лака для волос. Все были одинаково бедными и счастливыми.

А потом в жизни Лизы появился Талгат – красавчик казахско-татарского розли́ва, чем-то похожий на знаменитого актёра Владимира Ко́ренева. На популярный фильм «Человек-амфибия» с Ко́реневым в главной роли Лиза с подружками ходила пять раз – «всесоюзный сердцеед» завораживающе смотрел с экрана. Как можно было не влюбиться в молодого инженера Талгата, приехавшего на практику, как?! Сначала он мило улыбался при встрече на территории фабрики, потом стал подсаживаться в столовой и провожать до общежития после работы, а дальше всё стандартно… Где и как ЭТО случилось – не столь существенно, важно то, что месячные однажды не пришли.

Дальнейшие события тоже не отличались оригинальностью: в ответ на «радостную новость» Лиза увидела его поджатые губы и кадык, ходящий вверх-вниз, вверх-вниз… Талгат внятно объяснил, что не может привести в семью врачей и журналистов прядильщицу, приехавшую из какой-то деревни. Дружба народов – это, конечно, хорошо, но желание его родителей свято. Они хотят видеть женой своего сына казашку или татарку, к тому же с высшим образованием. И ещё, что очень-очень важно, ради былой любви, – не нужно никому говорить, кто отец ребёнка. Как молодому коммунисту, за такое могут пришить аморалку, исключить из партии, и вся жизнь пойдёт наперекосяк. А от ребёнка лучше избавиться: аборты официально разрешены, они проводятся в плановом режиме. В жизни бывают затруднения, но у каждого из них впереди ещё много интересного, важного, и не надо лишать себя перспектив на будущее.

Гинеколог поставила Лизу перед фактом: если сделает аборт, детей больше не будет. Но как тут рожать? Люди скажут: «принесла в подоле», «родила под забором». Пересуды продолжатся и когда ребёнок пойдёт в садик, школу.

Дорога домой будет заказана навсегда. Сердце холодеет от одной мысли, что скажет и сделает батя, когда увидит внука или внучку. Мало того что нагулянный, так ещё азиат! Что же делать? Повеситься, утопиться, отравиться? Страшно умирать, но и жить не хочется. Тоска, словно льдинка, засела в сердце и колола, обдавая холодом изнутри изо дня в день, из недели в неделю. Срок увеличивался – живот рос.

***

Тогда-то Мок и приметила Лизу. Вот к кому нужно подселиться! Кокон на этой клуше будет всегда, а значит, регулярное питание гарантировано. Надо лишь дождаться благоприятного момента.

– Лизка, здесь такое дело, – в комнату влетела самая близкая подружка, Зойка, – в новом доме на Гагарина уже год, как всех заселили, но, оказывается, осталась одна резервная «двушка». Если без ордера зайти, то потом тебя с ребёнком никто выгнать не посмеет. Ты уже наша с Трикотажки, квартиры дают от фабрики, думаю, что пронесёт. Мне похожую историю рассказали: в другом городе мать с ребёнком самовольно заселились и теперь живут в квартире на законных основаниях. В нашей стране матерей-одиночек с детьми на улицу не выбрасывают, это вам не какая-то там Америка.