— Ты ведь понимаешь, что эта кроха, живущая в тебе, скоро начнет расти очень быстро, — повернувшись набок, Мадара протянул руку, чтобы хотя бы пальцами коснуться живота омеги, но тот стыдливо прикрылся одеялом, скрестив руки; ему льстило такое внимание к себе. — Сложно будет скрывать твое положение, а потом и вовсе невозможно.
Кагами нерешительно кивнул, он все понимал, да только этого понимания слишком мало, оно уверенности в то, что Изуна останется другом, не вселяет. Но и Мадара прав, что дальше будет только хуже. Мыслей избавиться от ребенка у омеги больше не было, да и это не причина, иначе он рисковал бы остаться на улице. Кагами понуро опустил голову.
— Изу такой капризный. Я боюсь, что он обидится.
Излишнее волнение для беременных крайне вредно, и Мадара это понимал. Он прекрасно видел, что мальчишка стоит между двух огней, а то и трех. Но теперь отчетливо понял и еще одно: стеснение — это временное явление из-за перепадов настроения. Учиха решил, что примет весь удар на себя и попробует сгладить возможный конфликт с братом. Лучше поздно, чем никогда.
— Хочешь, я с ним поговорю? — спросил он тихо.
Но Кагами яростно замотал головой и сильнее запахнул на себе одеяло, будто замерз.
— Нет уж, — отрезал он четко. — Хотя бы тут я не хочу прятаться у тебя за спиной. Все же он мой друг и… Ты уже знаешь, что между нами многое было.
— Ну и правильно, — кивнул Мадара и со стоном поднялся на ноги. — Можешь еще поваляться, но к часу Тобирама будет тебя ждать у себя дома, мы с братом будем чуть позже.
Неподалеку от станции вашингтонского метро Фаррагут-Уэст, расположенной на северо-западном краю столицы, около реки Потомак, находится больница Джорджа Вашингтона, в которую и попал Изуна только потому, что его брат служитель порядка. Крайне несправедливо, что в приличные места люди попадают лишь по знакомству. Вытянутое здание с полукруглым стеклянным фасадом встречает в первую очередь бюстом самого отца-основателя. Зеленый сад во внутреннем дворе больницы цвел в основном фиолетовыми цветами, по запаху напоминающими лаванду, а широкие лиственницы помогали укрыться от солнца в душный полдень.
Мадара прождал брата больше часа, пытался позвонить, но тот не брал трубку. Оно и понятно, ведь ему сейчас явно не до этого. Оставалось только слоняться от одной лавочки к другой и кусать губы и щеки изнутри от недостатка никотина. Мадара обещал, что бросит курить, и он отчаянно пытался. Можно было хотя бы на работе позволить себе такую вольность, но это было самообманом. И если уж мальчишка, которого врачи окрестили бесплодным, смог забеременеть, то он точно сможет отказаться от своей поганой привычки, прилипшей с самой ранней юности.
Изуна, прихрамывая на одну ногу, появился с кульком на руках и в сопровождении лечащего врача примерно в половине первого. Мадара даже не задумывался, а сразу подбежал и схватил невесомый сверток, пригретый июньским солнцем и мирно посапывающий крошечной пуговкой носа. Ему не впервой возиться с малышами, ведь ему самому было двенадцать, когда мать покинула этот мир, оставив младшего сына практически на попечение старшего, пока на горизонте не объявился Индра, желающий помочь единственным родственникам, так как Таджима не особо тратил свое драгоценное внимание на детей.
Обняв брата и устало воткнувшись в его плечо в знак приветствия, Изуна тут же побрел к машине, стоящей за воротами. Парнишка не проронил и слова, и Мадара не на шутку взволновался таким поведением. Слишком странно было видеть человека, носившего ребенка девять месяцев, привыкшего к нему так, что кидался на любимого с ножом, не желая никому отдавать, а теперь молча отдавшего младенца старшему брату.
Женщина-врач тронула за плечо застывшего мужчину и протянула ему сумку с вещами Изуны, а тот только кивком попросил бросить ее на землю.
— Что это с ним? — взволнованно спросил Мадара, провожая брата взглядом.
— Не переживайте, у них такое бывает, — отозвалась женщина и миловидно улыбнулась повернувшемуся к ней мужчине. — Некоторые так свыкаются со своим положением и с особым отношением к ним, что потом им трудно принять тот факт, что они стали, как все. Мое имя Цунаде, а вы…
— Мадара…
— Учиха, — кивнула она и встала плечом к плечу. — Я знаю вас и знаю, что произошло с вашим братом. Вероятно, вы еще помните моего мужа с его поганой псиной. Я лично следила за самочувствием Изуны с того момента, как он встал на учет в нашей больнице. Рада, что все для него прошло настолько гладко, он немного хромает, но эта боль скорее психосоматическая. Сам процесс родов травмировал его, ведь он один из немногих, запретивших резать себя.
Мадара выслушал Цунаде молча, глупо приоткрыв рот маленькой щелкой. Он смотрел на ребенка, словно зачарованный, и не мог поверить, что брат согласился терпеть эти боли ради того, чтобы сохранить красоту тела. Изуна действительно капризный ребенок.
— Не переживайте, — ответил он наконец. — Теперь у него все будет хорошо, пойдемте, поможете мне положить малыша в машину.
— Просто поговорите с ним, думаю, что он элементарно по всем вам соскучился.
Трудно было с этим не согласиться, и Мадара очень боялся предстоящего разговора, действительно боялся, как мальчишка. Ввиду такого странного, полусонного состояния брата, неизвестно было, на что тот способен.
За окнами деловой центр города быстро сменился на невысокие дома с огромными лужайками. Изуна отсутствующим взглядом провожал играющих детей, резвящихся под струей воды из шланга собак, но едва не схватился за ручку двери, чтобы выбежать, когда увидел скачущий красный мяч, вылетевший на дорогу прямо под колеса. За мячом бежал мальчишка со смешным ежиком на голове, почти как у самого Изуны. Мадара резко нажал на тормоз, и мальчишка как ни в чем не бывало резво перебежал на другую сторону дороги, схватил свой мяч и кинул его через всю проезжую часть своему крикливому другу.
Мадара застыл на какое-то время и потер ладонями лицо, а затем повернулся к брату, на котором не было лица. Изуна почти лег на сиденье, стараясь скрыться от ужаса и хватаясь одной рукой за конверт с малышом, а второй за спинку переднего кресла.
— Все хорошо? — трясущимся голосом спросил Учиха, протягивая руку между сиденьями, чтобы коснуться колена брата.
Изуна молча кивнул и зачесал на макушку отросшую челку со лба.
— Я испугался, — на выдохе ответил он и мотнул головой на парнишку, побежавшего обратно к друзьям. — За него испугался.
Поставив лицо под струю холодного воздуха, Мадара прикрыл глаза и подождал, пока в руках успокоится дрожь, после чего вновь взялся за руль и нажал на газ. Он понимал, что если сейчас не выпьет чего-нибудь из крепкого алкоголя или не закурит сигарету, то точно сорвется на крик. Рядом сидел брат, который после родов воды в рот набрал, в доме у Тобирамы сидел беременный и крайне напряженный Кагами, который тоже нервничал, а еще в голове постоянно зудела мысль о том, как сейчас отреагирует сам Тобирама, ведь наверняка ему придется не очень легко. Как много для него одного. Мадара глянул в салонное зеркало и столкнулся в нем с легкой улыбкой Изуны, сам невольно улыбнувшись. Это отпустило даже лучше, чем порция никотина.
— Ну что, готов? — спросил он, когда парковался за забором дома Тобирамы. Мужчина заметил, как кто-то нетерпеливо подглядывал из-за штор кухонного окна, но тут же задергивал их и исчезал.
Изуна в нерешительности пожал плечами и взглянул на сопящий носик и прикрытые полупрозрачные веки, расчерченные паутиной тонких вен. Мадара наблюдал, как брат прислонял свою ладонь к маленькому личику и долго смотрел на контраст кожи. Изуна хоть и был обладателем фарфоровой кожи, но успел немного загореть за целых три недели лета, на фоне его руки кожа младенца казалась цвета снега.
— Разве к этому можно подготовиться? — пролепетал он почти шепотом. — Мне сорока недель не хватило, а тут каких-то двадцать минут прошло после выписки из больницы.
Мадара повернулся вполоборота и встретился с братом взглядами, с такими большими бусинами, еще по-детски наивными.
