Отчего-то Кагами с самого утра понял, что все сегодня пойдет не так, как запланировано. Сначала он слишком тепло оделся, а придя в колледж, долго мучился от обильно выделяющегося пота, после чего его едва не стошнило на собственный завтрак, который сам же утром и приготовил, чтобы взять с собой; затем Изуна как-то странно не предложил довезти до дома, точнее, он, конечно, предложил, но, услышав отказ, не настаивал. Дальше все вообще было как в тумане, стоило Мадаре уйти. После не самой замысловатой процедуры Кагами почувствовал, как чертик подскочил к горлу, учащая пульс. Омега так испугался и занервничал, что пришлось найти в домашней аптечке успокоительное, которое, как нарочно, осталось только в ампулах с почти истекшим сроком годности. Не очень умело введя внутривенно положенную подростку дозу, он проспал в ванной гораздо дольше, чем планировал, а потому голова после пробуждения начинала раскалываться пополам.

Почти ползком перекатившись через бортик, мальчишка вылез из полуостывшей воды и замотался в теплый плед. В коридоре было темно. Кагами любил экономить на всем, а потому не жег свет понапрасну, когда был дома один. В полумраке комнаты он почувствовал, как лекарство все еще медленно распространяется по организму, ничуть не начиная отступать и незамедлительно увлекая тело назад в глубокий колодец, из которого он выплыл.

Кагами боролся с чувством сна, заставляя глаза держаться открытыми в темноте, где плавали цветные круги. Он попытался сесть, но его тело как будто превратилось в цемент. Омега совершил поистине титаническое усилие над собой и подвинулся к выступу под окном, пытаясь открыть стекло, чтобы впустить свежего майского воздуха. Как только он сместился, то оказался лицом к окну, буквально уперся в него носом, но открыть сил не хватило. Огни на улице уже погасли, а в темном стекле его отражение медленно растворялось, сменившись светящимся вдалеке небом.

Среди очертаний шпилей и высоких крыш один величественный фасад преобладал в поле зрения мальчишки, виднелась ротонда Капитолия и шпиль монумента Вашингтона. И почему он раньше этого не замечал в своем районе с невысокими домами?

Голова Кагами болезненно пульсировала. Сейчас он сидел на кровати и тыкал пальцем по кнопке вызова, совершенно по ней не попадая. Он должен позвонить Мадаре и сказать, что с ним что-то не то; возможно, он переборщил с успокоительным. Телефон выпал из руки и закатился между подушек. Нет, это слишком эгоистично с его стороны, так разделять братишек, которые явно соскучились друг по другу. Он справится сам. Надеется, что справится. Несмотря на действие успокоительного, его сердце билось изо всех сил. Стучит — значит, живое, значит, еще есть силы работать.

Взволнован? Подумал Кагами сердито. Совсем не взволнован, просто ошеломлен! Адреналин бушевал в организме, сражаясь с успокоительным. Снаружи это выглядело всего лишь как вспотевшие виски и ладони, а вот внутри шла самая настоящая война.

Пятница. Кагами напряг свою больную голову, пытаясь вспомнить на грани потери сознания последние образы — жара на улице, душная комната, влажная ванная — дорога в одиночестве, шаги по кампусу колледжа на цикл вечерних лекций. Это было два дня назад? Нет, это было сегодня. К горлу снова подступила рвота от постоянно сменяющихся картинок и заезженного голоса преподавателя. Острая паника охватила его, когда он попытался вспомнить, что вообще было на лекциях или после них. Он все записал? Скоро экзамены. Желудок незамедлительно вывернуло наизнанку рычащим воздухом, ведь он пуст с самого утра, и стало чуть легче. После мимолетного облегчения боль в голове мальчишки стала почти невыносимой, и все вокруг расплылось. Страшно хотелось пить.

— Да почему же так плохо? — простонал он, воткнувшись мокрым лбом в подушку и снова ощущая тошноту.

От успокоительного становилось все тяжелее, и он почувствовал себя, как будто земное притяжение пытается все сильнее придавить его к матрасу. Кагами боролся с этим и держал голову, пытаясь оставаться бдительным или хотя бы не захлебнуться в очередной рвоте. Теперь картинка в глазах становилась все более расплывчатой, а его мышцы стали такими вялыми, что каждое движение было заторможенным.

Решения, которые мы принимаем в прошлом, строят наше настоящее. Судя по прошлым деяниям мальчишки, он мог преодолеть почти любое препятствие… Кроме одного. Однако, из последних сил присмотревшись к темной улице, Кагами увидел вдалеке мерцающий большой крест со змеей от больницы «Надежды», которая находилась едва ли не в самом центре Вашингтона. Парень почувствовал себя на краю. Это слово «Надежда» расплылось чем-то горьким и поганым во рту. Невозможно было представить сейчас, что именно в этой больнице ему пришлось принять решение, последствия которого ныне угрожали всему, что он пытался выстроить. Врач в голубом халате и с холодным взглядом отточенным движением согласился оказать услугу мальчишке, у которого за спиной не было никого, кто бы подсказал ему не делать поспешных решений. В то время Кагами никак не мог знать, что будет ежечасно об этом жалеть.

Из глаз потекли слезы, но мальчишка вовсе не хотел реветь, просто где-то в глубине было больно, однако действовало успокоительное. Со стороны это выглядело ужасно, словно потерял контроль над собственным телом. Следующие пятнадцать секунд были как в тумане… Он куда-то спускался, потом подымался, снова начало тошнить. Мысли смешивались с картинками, образуя в глазах вихревую карусель. Сердце ухнулось вниз, и Кагами тут же поднял голову, пытаясь открыть глаза. Тщетно. Стало еще хуже. Ему привиделось падение, такое, что все нутро опустилось. На деле же он все еще полусидел в кровати. Стук в голове был почти невыносим.

Воздух накалился до критической температуры, над губой стало влажно, с кончика носа скатилась капля пота. Тело настолько мокрое, будто оно только что покинуло ванную. Кагами рухнул затылком на подушку — стало легко. Кожу облизало слабым ветерком, но это всего лишь оттого, что пот стал испаряться. Сердце успокоилось и застучало ровно, теперь пришел озноб, но пока еще он был приятным. В этот вечер сон не заставил себя долго ждать.

Проснувшись рано утром от телефонного звонка, который разбудил и Изуну, Мадара тут же нажал на кнопку сброса. Только было уже поздно. Ленивое, забавно кряхтящее тельце уютно потянулось и тут же повернулось на другой бок, чтобы получить порцию любимых утренних объятий.

Это был пятый раз, когда Мадара оставался на ночь в доме Тобирамы. Чужой дом постепенно становился не таким холодным и неуютным, как в начале. Мужчина тревожился за своего омегу, тем более, что вчера вечером тот даже не позвонил, чтобы пожелать спокойной ночи — это было для него весьма необычно. Но наверняка у него были на то причины, возможно, уснул после подготовки к годовым экзаменам.

Изуна последним спустился в столовую, где уже вкусно пахло завтраком, приготовленным на скорую руку. Мадара посмотрел на брата с сожалением. Похоже, что ему уже больше, чем самому Изуне, хотелось, чтобы все это закончилось. Не в меру огромный живот заметно тянул спину, а потому приходилось поддерживать поясницу. Невозможно было даже представить, сколько еще выдержат эти худенькие ножки.

Подойдя к Тобираме, Изуна со стоном согнулся ради нежного поцелуя.

— Доброе утро, мой милый человечек, — хихикнув, поздоровался он и тут же потянулся за хрустящими бутербродами со свежей рыбкой. Взял сначала два, затем три, поставив их стопкой, а потом схватил свою любимую именную кружку.

— Помочь сесть? — тут же отозвался Тобирама и встал, но Изуна махнул ладонью.

— Выпью в ванной, — улыбнулся он. — Хочу еще немного поваляться.

Мадара скривился в виноватой улыбке и сжал чашку в пальцах, ведь это его телефон заставил обоих проснуться. Тут же пришло сообщение от Индры, в котором сообщалось, что он хочет встретиться. А ведь Учиха так хотел домой, но снова придется изменить свои планы ради дядьки, который, к счастью, звонил только по делу.