Но Кагами молчал, только промямлил что-то неразборчивое и потерся щекой о подушку.

— Поразительный ты человечек, — по-доброму усмехнулся Мадара и прикрыл узкие плечи омеги одеялом, а тот уютно поежился, совсем как Изуна, когда был маленьким. — Не имея за душой ничего, ты умудряешься давать мне больше, чем я тебе, ведь не в деньгах счастье. Как ты это делаешь, а главное почему?

— Потому что я люблю тебя, — послышался совершенно ясный, не заспанный голос, заставивший Учиху распахнуть глаза и едва заметно содрогнуться.

Мадара оторвал голову от подушки, старательно заглядывая в хитро прищуренный глаз Кагами, который заискивающе смотрел на него.

— Так ты не спишь, — улыбнулся он и коснулся губами горячей щеки.

Парнишка смутился. Сон действительно как рукой сняло, ведь таких добрых и трогательных слов в свой адрес он еще ни разу в жизни не слышал. Кагами повернулся к своему альфе лицом и, протолкнув одну свою ногу между его, уютно сжался в теплых руках.

— Я слушаю тебя, — прошелестел он одними губами, тычась носом в грудь.

Сердце мужчины сжалось, гулко отдаваясь в тесной клетке из ребер. Он поймал себя на мысли, что ему жаль этого мальчишку. Но ведь не жалость им сейчас двигала. А что? Если бы кто-то полгода назад сказал ему, что он будет вот так нежно обнимать юного омегу и при этом довольно улыбаться, то Мадара просто выругался бы и рассмеялся. Сейчас он смеялся только оттого, что был счастлив.

— Слушаешь меня, значит? — с добрым укором спросил он. — А ты хитрый, красавчик.

Кагами поерзал и довольно улыбнулся. Взмокший лоб прилип к груди, но оторваться никак не хотелось. Если это сон, то пускай он никогда не заканчивается. Он не хотел проснуться.

— Я красавчик? — глухо пробубнил мальчишка, начиная подозревать, что скулы свело от затянувшейся улыбки.

— Тобирама был прав, — вместо ответа прошептал Мадара, что и заставило-таки Кагами поднять на него вопросительный взгляд. — Ты очень хороший. Я больше не хочу знать, что у тебя там было до меня. Теперь ты здесь.

Кагами нахмурился, очевидно, что его задели слова о Тобираме. По его мнению, это был очень холодный человек, который не способен на добрые слова и ласку. Если Изуна иногда и опровергал второе, то в первое точно уж никак не верилось. Мог ли он действительно такое сказать о подростке, которого однажды взял силой, а затем смеялся над его бедностью и ничтожностью?

— Серьезно? — неверующе обратился он. — Он так и сказал?

Мадара прикрыл глаза и кивнул, а когда снова взглянул на своего омегу, то заметил даже в темноте, что взгляд того смягчился. Вряд ли он до конца поверил, но спорить явно не хотел. Мужчина мягко коснулся подушечками пальцев припухших век мальчишки, а затем обвел едва заметные мешки под глазами.

— У тебя добрые и всегда до боли грустные глаза. Не сомневаюсь, что они видели очень много.

В ответ Кагами искренне улыбнулся и положил свою ладошку на лицо альфы, оно сейчас было другим. Обычно серьезный и хмурый мужчина сейчас действительно походил на довольного и самого доброго котика, который с упоением потерся об ладонь и готов был урчать от прикосновений.

— А мне нравится твое лицо, — улыбнулся омега и обвел губы большим пальцем, плавно перетекая на скулы и глаза с целым ворохом ресниц. — Такие красивые губы, аккуратный нос, как у Изуны… А эти скулы… Одно неверное движение, и можно порезать палец.

Им обоим были чужды такие разговоры в постели. Было заметно, что оба делают это впервые, но не было неловкости, будто разговариваешь с родным человеком, который никогда не засмеется над тобой и не выдаст никаких тайн. Мадара взял узкую кисть и крепко приложился губами к ладони, видя заметно наплывающую краску на щеки подростка.

— Глупышка, — ласково прошептал он, целуя в лоб. — Это я должен делать тебе комплименты.

— Но мне приятно это делать, — перебил Кагами, сам замечая, как горят кончики ушей.

Мадара вздохнул и сочувствующе потрепал по волосам, приятно утопая в их мягкости.

— Ты пытаешься казаться взрослым, — вздохнул он. — Но ты еще такой ребенок. Лучше бы ты дольше оставался таким…

— Рядом с тобой хочется быть ребенком, чтобы ты обо мне заботился, — Кагами вновь попытался прижаться, чувствуя, что сейчас потекут неконтролируемые слезы. — Я вижу, что ты скучаешь без Изуны… Нет, — помотал он головой и осекся. — Я вовсе не пытаюсь тебе его заменить…

— Как ты делаешь эти кудряшки? — чуть дрогнувшим голосом настойчиво перебил его Мадара, прекрасно понимая, что если мальчишка сейчас не замолчит, то будет стыдно за свое умение становиться слишком мягкотелым при упоминании о брате.

Кагами опешил и поднял голову, глупо хлопая ресницами и смотря на делано заинтересованное лицо альфы.

— В каком смысле?

Но мужчина продолжал гнуть свое, как бы нелепо оно ни звучало.

— Сколько времени ты тратишь, чтобы утром сделать прическу?

Омега запустил пятерню в свои волосы и потянул прядки, пытаясь на них взглянуть.

— Я их не делаю, — растянул он слова, не отрываясь от незамысловатого занятия. — Они просто есть.

— Вроде как от природы?

— От мамы…

Даже не смотря на тягучим звоном зависшие в воздухе слова, оба услышали, как одновременно шумно и судорожно вдохнули, будто чего-то испугались. Кагами сжался и стыдливо опустил голову, понимая, что сболтнул лишнего. Эту страницу истории он пытался забыть всю свою сознательную жизнь, а потому и вырвал ее с корнем. Будто бутылка, выброшенная на берег, она снова прибилась к ногам и настойчиво била по пяткам, заставляя вспомнить все. О чем уже говорили пальцы, сами потянувшиеся, чтобы намотать на них чужие длинные волосы… Черные, чуть волнистые, почти как у нее — у мамы.

— Ты говорил, что не знаешь своих родителей, — аккуратно поинтересовался Мадара, сделав свой голос настолько тихим, что оставался едва слышимым за бешено стучащим сердцем подростка. — Не хочешь со мной поделиться?

Кагами нехотя переносился в тот зимний день, уже видел все, будто это происходило сейчас. Старые обои на стенах, обшарпанный от времени пол, запах какой-то стряпни с кухни, перемешанный с запахом прокуренных занавесок. За окном бушевала метель, готовая ворваться в дом через кое-где треснутые стекла. Свист в щелях иногда перебивал крик отца, сокрушающегося на мать. А причина криков всегда была одна: отец напивался и обвинял мать в измене, не желая признавать сына своим.

— Я помню, что отец всегда пил и избивал маму, обвиняя ее в измене, — тихо начал Кагами, прикрывшись одеялом с головой, стараясь, чтобы его никто не видел, а точнее, не видел его пустых глаз и постыдных слез. — Это была обыденная тема у нас дома. Кажется, он так и не поверил, что я его сын. Мне было шесть лет, когда я видел родителей в последний раз. Это был один из самых холодных дней зимы… Ненавижу зиму.

Мальчишка замолчал, пытаясь собраться с мыслями. Под щекой становилось мокро, а Мадара делал вид, что не замечает этого. Он прекрасно понимал, как омеге стыдно показать свое лицо заплаканным, как ему непривычно быть таким жалким, ведь он всегда старался казаться сильным, даже несмотря на упреки и язвы Тобирамы.

— После очередной ругани отец забежал в кухню и попытался меня ударить, а мама схватила в охапку, стремясь защитить. Послышался такой удар, будто разбилась чашка, а потом мы бежали наверх и закрылись в комнате, — снова сделав паузу, Кагами сильнее прижался, пытаясь скрыться от мира рядом с любимым человеком. Пальцы же продолжали накручивать чужие волосы. — Я помню, как лежал на кровати и наматывал на палец ее волосы. Мама попросила рассказать ей мою любимую сказку, — мальчишка вымученно улыбнулся. — Я многого не помнил, а потому выдумывал. Она красиво улыбалась… А потом мы уснули.

Мадара ждал продолжения, но омега молчал, только пару раз вытер потекший нос, старательно делая вид, что все нормально. Прошла минута, затем три, но тишину Кагами так и не нарушил.

— Где она сейчас? — хриплым голосом спросил мужчина.