— Мы ужинали два часа назад, — Тобирама обошёл кухню в несколько больших шагов и встал прямо около своего омеги, который не смолился оторваться от еды, сжимая в руке сочный томат.
Складывалось ощущение, что Изуна ел не за двоих, а за троих, или даже четверых. Либо же его морили голодом месяцами, а сейчас дали возможность впервые за шесть месяцев поесть. Выглядело весьма странно.
— Знаю. Но я все равно хочу кушать… — тяжело дожевал он рыбку и по-щенячьи поднял глаза на Тобираму, ожидая ругательства из-за такой самовольности в чужом доме.
— Вот скажи, и как мне после такого на тебя злиться? — Тобирама сам не заметил, как расплылся в нежной улыбке, запустив холодную ладонь в шелковые волосы Изуны, пропуская сквозь пальцы темные водопады волос, убрав их с чужого лица, чтобы не мешались и не лезли в рот. Чего доброго, омега с таким аппетитом и не заметит, как проглотит их.
— А ты не злись… Никогда… — Изуна подставил под чужую ладонь свою румяную щечку и приподнялся со стула, аккуратно скидывая крошки со спальных шорт на пол. Все равно потом уберёт, ведь дома так скучно…
— Малыш, ты сможешь меня простить за то, что причинял тебе боль?
От этого вопроса улыбки пропали у обоих, и наступило нудное молчание, что напрягало уютную обстановку.
— Я не смогу ответить на этот вопрос, — Изуна убрал ладонь Тобирамы от своего лица и опустил глаза в пол. Говорить сейчас это было действительно сложно.
— И какая причина? — неподдельно удивившись и оперевшись руками на стол, Тобирама глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Все-таки сильно он тогда облажался, раз омега задумался над этим, прежде чем ответить.
— Я не могу сказать, что не прощаю… — Изуна тяжело выдохнул и закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он готов был поставить ставку, что сейчас ещё немного и он заплачет. — Но я так же не могу сказать и то, что прощаю. Потому что кто я такой, чтобы прощать тебя?..
Тобирама опустился на колени перед омегой, не спуская с него сочувствующий взгляд. С каждой неделей, прожитой с Изуной бок о бок, Тобирама клялся сам себе, что любит этого мальчишку безумно сильно и не желает никак его отпускать, особенно не желает его делить с кем-то. Потому в таких ситуациях он вовсе не контролировал себя, причиняя боль любимому мальчику. Тогда казалось, что это единственный выход из ситуации, что только так можно присвоить его себе. Тобирама понимал, как сильно он ошибался тогда, ведь сердце этого малыша уже принадлежит ему. Что сейчас он вынашивает их общее дитя, несмотря на то, что не хотел рожать в этом возрасте совсем.
Он ошибался, ошибался и ещё раз ошибался. Больше он этого не хотел.
— Изуна, посмотри на меня… Я стою перед тобой на коленях, — Тобирама уцепился руками за нежные ладони омеги и огладил их онемевшими от холода пальцами.
— Тебе не нужно этого делать. Зачем? — Изуна плотно поджал губы и отвел взгляд от мужчины, считая этот жест слишком интимным, чтобы так просто смотреть на него.
От этого стало совсем неловко обоим. В груди что-то сжалось.
— Я уже говорил, что мы с тобой равны, и ты не должен чувствовать себя униженным… — мужчина прижался щекой к натянутому живому, потерся об него с отцовской нежностью, ладонями поглаживая округлые бока, слишком выпирающие для такого срока.
— Я и не чувствую… — Учиха легонько улыбнулся от такой нежности и поджал губы, приглаживая ладошкой жесткие волосы Тобирамы.
— В последнее время ты боишься меня, и мне от этого немного неловко. Я не могу взять свои обидные слова назад, но я хочу, чтобы ты помнил всегда то, что я преклоняюсь перед твоим даром давать жизнь. И я больше никогда с этой минуты не сделаю вам больно… — мужчина поднял объемную футболку своего омеги, удерживая ее около чужой груди, а сам то расцеловывал живот Изуны, то обтирался об него щекой.
— И не будешь обзывать моего друга? — Изуна улыбнулся от внезапной нежности Тобирамы, оглаживая его голову с особой заботой. Такое за два года отношений у них было впервые…
— Постараюсь…
Это прозвучало так легко, словно действительно было правдой. Эта ужасная атмосфера прошла и стало совсем легко и уютно, как прежде.
— Знаете что, мистер Сенджу? — Изуна хихикнул и сам встал на колени, прижимаясь своими губами к ушку мужчины, чтобы рассказать небольшой секрет.
— Что? — Тобирама заинтересованно подыграл своему омеге, обхватывая ладонями его талию и прижимая к себе как можно крепче.
— Я люблю тебя… — Учиха прошептал это на ухо любовника, обжигая его ухо горячим дыханием.
Тобирама только усмехнулся и поднялся с колен, подхватывая Изуну в подмышках и вжимая его в свою широкую грудь, оглаживая тонкую талию через плотную ткань футболки и особенно останавливаясь ладонями на выпуклом теплом животике.
— А я тебя, Изу… Точнее, вас, — мужчина уткнулся носом в тёмную макушку своего омеги и втянул запах чистых и еще чуть влажных волос, пахнущих столь вкусно и уже по-родному.
— Ты впервые назвал меня Изу… — поднял он взгляд ониксовых глаз на своего суженого, улыбаясь до ушей и прижимаясь к альфе крепче. Сейчас ничего видеть и слышать, кроме своего мужчины, не хотелось. Сейчас они одни в этом мире. Почти одни…
— Тебе нравится так? — тепло улыбнулся Тобирама.
— Очень…
Пожалуй, для всех это Рождество стало самым уютным праздником.
========== 7. Вместе. ==========
Первый день после зимних каникул радовал холодным солнцем, висящим огромным яблоком почти у самого горизонта. Проглядывающее зимой солнце всегда приносит с собой лютый мороз. Тобирама будто издевался над своим омегой, посылая того в дождь, снег или холод на своей машине, а сам пользовался услугами такси. Изуна каждый раз талдычил одно и то же, что он боится, что ему сложно, но альфа его не слушал, ибо нечего в таком положении мерзнуть или мокнуть на остановках общественного транспорта.
На каждом перерыве между занятиями Изуна ждал Кагами на первом этаже, там, где они обычно встречались: у автоматов с едой и напитками. Перемена заканчивалась раньше, чем парнишка успевал прибежать. Изуна даже стал подозревать, что тот избегает встреч, но ведь это глупо, у них не было поводов ссориться.
— Изу! — окрикнул однокурсник и подбежал ближе, тряся перед лицом листом бумаги, на котором был написан только вопрос к предстоящей творческой работе. Изуна закатил глаза и картинно сник, показывая, что вовсе не собирается делать работу за кого-то. — Ты уже написал эту ерунду?
Ну, конечно, а как еще может назвать сочинение недалекий подросток, который учится тут только для того, чтобы учиться, отваливая деньги родителей и тряся однокурсников на предмет ответов на тесты. Учиха не стал говорить, что работа давно сделана, не хотел выставляться, чтобы еще больше не навлечь на себя внимания.
— Слушай, — вздохнул он. — Его нужно сдавать в четверг…
— Вообще-то в среду, — перебил мальчишка и склонил голову, всматриваясь в лицо собеседника, а тот тем временем все искал кого-то в толпе тех, у кого занятия уже закончились.
— В среду? — Изуна был совершенно не заинтересован в этом, а потому спросил просто так, сам привставая на цыпочки и смотря поверх голов. — И что у тебя за вопрос?
Парнишка заглянул в листок и прочитал едва ли не по слогам, будто в первый раз видел буквы.
— Ну, тут похоже о том, можно ли назвать Шекспира женоненавистником.
Прозвучал звонок, и он стал спасением. Изуна бросил пустой бумажный стаканчик от кофе в мусорное ведро и накинул лямку сумки на плечо.
— Можно, — небрежно ответил он себе под нос и стукнул парнишку по плечу, а тот вопросительно взглянул, нахмурив брови. — Пиши, что можно.
Открыв рот и уставившись на Учиху с таким выражением лица, будто тот заговорил на суахили, парень так и остался стоять посреди коридора; впрочем, он и не собирался идти на последнее занятие, потому как им была философия — бесполезный, по его мнению, предмет.
Откровенно скучая на паре, Изуна начинал делать домашнее задание по другим предметам, но похоже, что он уже выполнил все, что можно — результат вяло текущей личной жизни. Он даже задумался над вопросом, что задал ему однокурсник, достал листок, чтобы написать хотя бы вступление, но тут же отвлекся, засмотревшись, как солнце играет на красноватых стволах деревьев. Задумавшись, он рассеянно чертил на полях и через несколько минут понял, что нарисовал пять пар темных глаз. Пришлось срочно стирать их ластиком.
