— Иди сюда, — тихо, но уверенно позвал Тобирама, и голос его показался незнакомым, новая, неизвестная еще интонация прогнала по коже мурашки. Изуна подался вперед, прижавшись губами к его губам, и почувствовал вкус собственной крови, когда чужой язык ловко проник в рот, обводя гладкие зубы и углубляя поцелуй.

Мужчина толкнул его вперед, заставляя упереться одной рукой на кровать, и потянул за длинные волосы, собранные в успевший растрепаться хвостик.

— Повернись спиной.

Изуна закусил губу, становясь на ноющие, исполосованные стеклом колени, покорно принял нужную позу. Сердце бешено колотилось в груди, и он с замиранием ждал продолжения. Жадными, по-хозяйски грубоватыми касаниями Тобирама облапал его за бедра, оставляя на коже розоватые разводы его же крови, надавил на поясницу, заставляя прогнуться, и довольно хмыкнул открывшемуся ему виду.

Дыхание перехватило, когда он рывком вошел без всякой подготовки, прошлось по телу болезненным спазмом. Изуна дернулся под ним, инстинктивно пытаясь освободиться, но мужчина уверенно сжимал в своей хватке. От жаркого ощущения заполненности словно бросило в жар, и юноша протяжно застонал, ощутив движение внутри, ритмичные, граничащие с грубостью толчки, выбивающие глухие стоны. Больно, но мучительно хорошо. Непривычно, странно… Слишком сильным оказалось вдруг собственное желание, слишком много ощущений смешались в одном моменте, и стало страшно, что он сейчас задохнется. Хотелось остановиться, но не было никакой возможности, парень утратил любой контроль над ситуацией.

Тобирама вбивался в него до предела с каждым новым движением. Грубо прижал рукой его голову, заставляя уткнуться лицом в подушку, так что стало тяжело дышать, окатило горячей волной от удушения. Чужие пальцы сомкнулись вокруг горла, обводя кадык, сжимая и перекрывая доступ кислороду. Невольно вырвался сдавленный хрип, застучало кровью в висках, и тело пробило крупной дрожью.

Было страшно чувствовать такое извращенное, выворачивающее наизнанку возбуждение, несогласованное с логикой, упоительное и жаркое, слишком откровенное, болезненное.

Колени горели, казалось, кожу растерло жесткой наждачкой, резкой болью щипало порезы. Напряжение пробралось по позвонку, заставляя выгнуться навстречу жарким толчкам, и несдержанно застонать. Тобирама заставил отклонить голову, надавливая на подбородок, забрался пальцами в рот Изуны, размыкая губы, и превращая стон в невнятное мычание. Сжал влажный скользкий язык, мешая сглотнуть слюну.

Сквозь марево собственного возбуждения проступило чувство уязвимости, от которого Изуне захотелось взвыть. Вот он, распластанный на простынях, подчиненный чужому желанию, в изломленной позе податливой игрушки. Жалкий, как и говорил Тобирама. Потому что это ощущение полнейшего подчинения понравилось ему и внезапно захватило врасплох. Стоило труда, чтобы не сорваться, и не начать скулить, прося еще, требуя большего. Вкус разделенной в поцелуе крови казался таким влекущим, щекотал язык привкусом железа. В собственном теле было мало места, рвало на части от навязчивого чувства заполненности.

Тобирама склонился, прижимаясь грудью к его спине, больно прикусил за ухо. Он словно нарочно не трогал руками его член, тот болезненно ныл, истекая смазкой и пульсировал, причиняя дискомфорт. Изуне пришлось исхитриться, оперевшись на одну руку, охнув от боли в раненой ладони, и сжать пальцами другой руки свой член, в несколько жадных движений, механических и быстрых, кончить себе в ладонь, иначе, казалось, он бы взорвался. Оргазм ярким всполохом разошелся под закрытыми веками, оставив его обессиленным и еще более податливым под Тобирамой.

Мужчина ощутил, как Изуна сжимает его изнутри, дрожа всем телом, и сам не смог держаться. Хрипло втянув воздух, кончил ему на спину, потираясь об выступающие позвонки у самого копчика. Пихнул парня на кровать, позволяя лечь, и тот застонал от боли, выпрямляя колени, потянулся всем телом.

Тобирама потянулся за его руками, до боли сжал ладошкой, заставляя разогнуть пальцы, все еще испачканные в липкой сперме.

— Ты еще и кончаешь не тогда, когда я скажу, а тогда, когда тебе самому вздумается? — хмыкнул он и прижал ладонь Изуны к его пухлым, искусанным губам. — Вылизывай теперь.

Изуна опустил взгляд, но покорно взял пальцы в рот, обводя гладкую кожу подушечек и собирая собственный пряный привкус на языке. Сперма смешалась с металлическим вкусом крови, и тошнотой подступил ком в горле. Хотелось убежать, спрятаться от всего этого, от самого себя.

А еще хотелось остаться и продолжить делать то, что приказал Тобирама. Потому что сладкая грань между удовольствием и болью только что стерлась в его крепком захвате, и хотелось вновь ощутить нечто подобное, столь же мощное, отталкивающее и притягательное одновременно.

— Боль бывает сладкой, малыш, скоро ты это поймешь, — влился нежный шепот в ухо, после чего Тобирама прилег рядом и устало положил ладони на тяжело подымающуюся грудь.

Изуна только задрожал сильнее и сразу вспомнил свой первый день пребывания здесь, когда его захватила истерика. Сейчас было нечто подобное, но какое-то другое чувство не дало ему зареветь в этот раз.

— Можешь прикрыться одеялом, если холодно, — как-то неестественно мило предложил Тобирама, но Изуна не спешил выполнить и эту его просьбу.

— А как же душ? — осипшим голосом спросил он, после чего прочистил горло и сжался сильнее. Холод все же давал о себе знать.

— Тебя что-то не устраивает?

Изуна несмело накинул одеяло на липкое тело до поясницы. Дальше — испугался, но Тобирама повернулся сам и подтянул его до озябших плеч.

— Спасибо, — пробормотал парень, закрутившись так, что снаружи остался только острый вздернутый нос.

— Это только сегодня… — мужчина махнул рукой и отвернулся на другой бок, подставив большим глазкам равнодушную спину. — Только сегодня…

Машина остановилась на подъездной дорожке у дома. Хаширама всегда неаккуратно водил, с самой юности, вот и сейчас затормозил так, что вещи полетели с коленей Мадары к ногам на резиновые коврики.

— Сука… — процедил Учиха, уже привычно начиная собирать барсетку с коврика. Само собой, что все перемешалось с вездесущим песком. Хаширама не очень часто мыл машину. Неряшливость его с годами никуда не пропадала. — Когда ты уже поймешь, что не надо вдавливать ебаную педаль? Достаточно просто не гнать. Был бы я патрульным, то нахер отнял бы у тебя удостоверение.

— Извини, обычно я езжу один, — рассмеялся Хаширама. — Вот потому-то никто и не жалуется.

— Чувство юмора у тебя, как у местных комиков, что выступают в воскресных шоу, — Мадара мотнул головой, откинув волосы с плеча, закинул сумку и открыл дверь. — Завтра я доеду сам, не нужно за мной заезжать. Надеюсь, что высплюсь и буду в состоянии вести машину.

— Около дома две машины, — как бы невзначай кивнул Хаширама за забор. — Изу в отпуске? Я ехал утром, машина была тоже у дома.

Мадара нервно оскалился и вылез из высокого внедорожника, как обычно измазав только что постиранные брюки, наспех отряхнул их и направился к дому.

— Откуда я знаю? Я отвечал тебе уже на этот вопрос, — даже не повернувшись, ответил он и вошел в калитку.

— Но вы ведь вместе живете… — как-то даже обиженно сказал Хаширама, судя по всему, рулю. Глаза выцепили черный прямоугольник, такой незаметный на черном коврике. — Эй, псих, телефон тебе не нужен, что ли?

Мужчина не удержался и сунул свой любопытный нос, как всегда делал. Разблокировал телефон и глянул в вызовы: сегодня, вчера… ни одного звонка от младшего брата. Это было более, чем странно.

— Что ты делаешь? — раздалось громкое над левым ухом, что Хаширама вздрогнул и ударился лбом об козырек от солнца.

— Ты телефон забыл, — улыбнувшись, он протянул гаджет в открытое окно.

— Я оставлю это без внимания… — пригрозил Мадара, когда пихнул телефон в карман сумки. — Но только на этот раз. Больше я тебе такое не спущу.

— Мне будет больно? — игриво улыбнулся Хаширама в ответ и прищурился.