— У меня нет друзей… — подал он голос, и я понял, что мы зашли в тупик.

— Хорошо, — я прокашлялся и сделал свой голос нарочно низким, будто пытался его напугать. — Тогда представь, что я злобный грабитель, который залез к тебе в квартиру, а теперь стоит у плиты и пытается приготовить обед, потому что жутко проголодался.

В конце я сам не удержался от смешка, взял в руку лопатку, чтобы перевернуть мясо, и едва не выронил ее, когда услышал за спиной низкий смех. Он был настолько приятным, что пробрал меня до мурашек. Но самое главное, я был уверен, что смех был искренним.

— Но так не бывает, — хохотал паренек и будто ожил.

Я обернулся и буквально оказался сражен его улыбкой. Я мог бы поспорить на что угодно, что красивее улыбки я еще не видел. Ровные зубки, отчетливо выделяющиеся клыки, которыми он так очаровательно прикусил нижнюю губу. В тот момент я готов был душу продать, лишь бы он еще раз так улыбнулся.

— Но я же здесь, — улыбнулся я, так и не оторвав взгляда.

— Ты не похож на грабителя.

— Хорошо, тогда я тот самый злодей, который приходит по ночам и похищает человеческие души, — я уже откровенно смеялся, делая свой голос еще ниже, и даже нечаянно зарычал, чем вызвал еще больше смеха.

— С таким голосом ты можешь похитить только чье-то сердце.

И вот тут все же я выронил приборы на пол, в глазах потемнело, и я не сразу заметил, что Чангюн подорвался с места, обеспокоенный громким звяканьем. Я успел остановить его прежде, чем он наступил бы на масляную лопатку. Сжал пальцами худые плечи и по привычке решил заглянуть в глаза.

— Все в порядке, не бойся, — выговорил я, сам себя не слыша. В голове моей пронеслось только одно слово «мертвые», почему-то именно оно пришло мне на ум, стоило столкнуться со стеклянным взглядом. — Прости, но такого мне тоже слышать еще не доводилось…

Чангюн будто почувствовал, что я на него смотрю, и повернул лицо в сторону окна, а потом и вовсе закрыл глаза. Мне стало неловко. Я обратил внимание на то, как сильно сжимаю его плечи, как он скромно пытается ими пожать, чтобы выбраться из моих рук, спохватился и отпустил его, тут же нагнувшись за упавшей лопаткой.

— Обычно люди хвалят внешность, — тихо ответил он, пятясь обратно на стул. — А я немного отличаюсь от обычных людей. Прости, если для тебя это странно…

Наверное, я был слишком озабочен ухаживаниями своего коллеги, который иногда совсем не стеснялся даже проявить ко мне вполне физический контакт. Я подумал, что Чангюн мог бы заигрывать со мной, но он всего лишь пытался говорить со мной на своем языке.

Я помыл лопатку, достал ложки и тарелки, принявшись раскладывать приготовленный обед. Честно сказать, есть мне уже не хотелось. Я чувствовал себя таким дураком, словно пытался у немого узнать, где находится библиотека… в час ночи…

— Нет, нет, ты можешь не стесняться что-то говорить, — ожил я, вспомнив, что так ничего и не ответил.

Чангюн кивнул, убрал руки со стола, словно почувствовал, что я готов поставить туда тарелку, а потом горько вздохнул. Его пальцы коснулись палочек для еды и снова скользнули под стол. Я был уверен, что обидел его.

— Наверное, именно поэтому я и привык молчать.

Я ничего ему не ответил, но чувствовал себя очень виновато, даже во рту стало кисло. Я уселся на полу по-турецки, поставил тарелку на колено и откровенно наблюдал за тем, как Чангюн осторожно трогает горячий пар ладонью, легонько касается ломтиков говядины и отварного картофеля. Он нашарил на столе стакан и наполнил его водой, предварительно опустив в него указательный палец, чтобы не перелить через край. Все это казалось мне до безобразия интересным. Даже то, как он держал палочки, а второй рукой искал еду на тарелке, было очень любопытно.

— Расскажи мне о себе. Как так вышло, что ты остался один? — не выдержал я тишины, тыкая палочками в остывающий обед. — Я знаю, что тебе должны помогать власти страны.

Мне стоило бы догадаться, что вопрос был бестактным, но почему-то тогда я подумал, что это вполне могло подержать нашу беседу.

— Они и помогают, — вполне спокойно ответил он, откладывая в сторону приборы. — Я не плачу за квартиру, получаю пособие и пользуюсь льготами. Я почти ничего не могу сам и часто боюсь, что они откажутся от меня, хоть и знаю, что этого не произойдет. Ты ведь понимаешь, что меня очень легко обмануть.

— Понимаю, — согласился я. — Я очень хочу, чтобы ты поверил мне, ведь я… тоже в какой-то степени виноват перед тобой. Я не пытаюсь этим всем извиниться и, честно говоря, я давно не находил себе новых друзей.

— Можно мне еще? — перебил мою исповедь скромный шепот.

Я привстал, непонимающе огляделся и только тогда, когда увидел, что паренек склонился над пустой тарелкой, понял, что он просит добавки. Выходило, что ему либо понравилась моя стряпня, либо он действительно был жутко голоден. Я быстро наполнил тарелку еще раз и взял его за руку, чтобы показать, что поставил ее на стол. Чангюн вежливо поклонился и в очередной раз подарил мне проблеск своей улыбки.

— Ты не хочешь говорить, почему живешь один? — намекнул я, что вопрос мой остался без ответа.

— А мне не с кем больше жить, но и умирать я пока не собираюсь, — ответил он, с аппетитом принявшись за вторую порцию. — Двенадцать лет назад мы с родителями попали в автомобильную аварию, они погибли на месте, а надо мной вселенная решила пошутить и оставить без зрения. Я сильно ударился головой, сначала носил толстые линзы, чтобы разбирать хотя бы очертания предметов, но потом перестал видеть совсем.

— Двенадцать лет… — задумчиво произнес я, внимательно всматриваясь во внешность парнишки. — А сколько тебе сейчас?

— Двадцать шесть.

— Ты выглядишь… моложе.

— Наверное, — вздохнул он и отвалился на спинку стула.

Я заметил, что тарелка его снова пуста, решил предложить еще порцию или хотя бы немного свежего салата, который ему так понравился, но Чангюн отказался, сказав, что уже вполне сыт. Мне казалось, что он опять начинал клевать носом. Я коснулся его руки и впервые почувствовал, что она теплая.

— Спать хочешь? Не дал я тебе выспаться прошлой ночью? — шепотом спросил я, глядя в прикрытые глаза. — Я могу проводить тебя до комнаты.

Чангюн улыбнулся, но глаза не открыл. Отодвинул от себя тарелку и пустой стакан, смешно икнул и принялся лениво выбираться из-за стола.

— Я тут все знаю, — ответил он с улыбкой. — Я могу дойти сам.

— Ты даже готовить себе можешь, — зачем-то усмехнулся я. — Я бы не смог. У меня и так не очень хорошо это получается.

— Но все было очень вкусно, — заверил он меня и протянул руку. — Спасибо тебе большое, хоть я и до сих пор не очень понимаю, зачем ты это делаешь.

Я решил, что все же доведу его до комнаты и посажу на диван. Так мне было спокойнее. И пока Чангюн заправлял постель, я вернулся на кухню, чтобы перемыть всю посуду.

Стоя у раковины и лениво теребя струю воды, я все пытался понять, как же так можно жить, если совсем ничего не видишь. Как можно улыбаться, не падать духом и продолжать жить обычную жизнь? Как гулять, ходить за продуктами и умудряться поддерживать свою внешность? Я попробовал закрыть глаза и помыть хотя бы одну тарелку, но едва не уронил ее, пока ставил в сушку. Наверное, он очень хорошо все чувствует руками. Я вспомнил, как он касался моих пальцев, вспомнил его робкое заключение о том, что они большие, и на какое-то мгновение даже залился краской. Это был один из самых приятных комплиментов, которые мне когда-либо делали.

— Гюн-а, мне нужно идти, — проговорил я нехотя еще в коридоре, подумав, что увижу его и не решусь уйти. — Ты не мог бы запереть за мной дверь?

Паренек поднялся с дивана, придержал себя за подлокотник и лениво подошел ко мне. Мне показалось, что он чего-то ждал, возможно, чтобы я обнял его на прощание или сказал что-то еще, но я не сделал ни того, ни другого. Я испугался. А вдруг я просто надумал себе, что мы стали друзьями?

— Мы когда-нибудь увидимся снова? — прошептал он и свесил голову.