— Кто здесь?

Колени мои стали ватными, я не сдержался от крика и впечатался спиной в стену. Сумки упали на пол. Держа руки так, словно они все еще сжимали мои щеки, Чангюн не двинулся с места, а у меня от его взгляда перед глазами все поплыло.

Только спустя несколько минут я понял, что заплакал. Заплакал не от боли или испуга, а от того, что оказался полнейшим дураком. Мне хотелось ударить себя за все те фото, сделанные мной в парке, хотелось разорвать тех, кто напал на этого беззащитного мальчишку, хотелось вернуть вчерашний день и прожить его не так. Хотелось видеть чуть дальше своего носа…

— Я Хёнвон, — прошептал я и понял, что мой дрожащий голос выдает слезы. — Не бойся меня, пожалуйста…

========== 2. Рисуя дождь ==========

Я кое-как пришел в себя, подобрал рассыпавшиеся пакеты и медленно поднялся, не отводя взгляда от лица Чангюна. Он смотрел куда-то сквозь меня, опустил руки и привалился к стенке. Выглядело глупо, но я выставил руку, чтобы помахать у него перед лицом, а он тут же ее перехватил и вперился в меня стеклянным взглядом.

— Не надо, — пробормотал он, тихо качая головой. — Я не вижу.

Я не мог поверить, что это все происходит на самом деле, не верил в то, что можно так чувствовать любое движение. Его холодные пальцы пережимали мое запястье, а я смотрел на них и не решался снова перевести взгляд на его раскосые глаза.

— Ты не видишь меня? — зачем-то переспросил я едва слышным шепотом.

Он кивнул, отпустил мою руку и грустно усмехнулся.

— Я запомнил, чем ты пахнешь, — ответил он робким шепотом. — Твой парфюм очень подходит тебе, он такой же мягкий, а твои руки пахнут типографской краской, как книги.

— Ты помнишь, как пахнут книги? — я удивился и спросил это, за что хотел треснуть себя по лбу. — Как давно ты не видишь?

Чангюн пожал плечами, развернулся и, будто все видел, направился в сторону кухни.

— Не настолько, чтобы забыть, как выглядят люди и их жестокость, — бросил он, прежде чем скрылся за углом.

Я осмотрел себя, свои руки, даже поднес их к носу, чтобы ощутить запах, но для меня они не пахли ничем. Снова бросил взгляд на пакеты и на часы, висящие на запястье. Я даже не увидел времени, перед глазами все плыло, а сердце колотилось. Руки мои тряслись, но я смог собрать покупки, чтобы донести их до кухни и точно так же бросить на пол.

— Ты прости меня, что не заметил этого раньше, — тихо сказал я, пытаясь вынуть на стол все, что купил. — Я не уверен, что поступаю правильно, но позволь мне хотя бы накормить тебя… Ты вчера уснул…

— У меня нет денег, чтобы заплатить тебе за все это.

— За что? — опешил я, но обратил внимание на то, что держал в руках бутылку содовой и кусок мяса, который собирался пожарить. — Я с тебя… ничего не спрошу… Ты ведь наверняка хочешь кушать, и я… Я тоже со вчерашнего дня ничего не ел. У тебя ничего не болит?

Я внимательно следил за его движениями, хоть иногда и пытался отвести взгляд, будто стыдился своего подглядывания. Чангюн облизал губу там, где была ранка, потрогал пальчиками кусочек пластыря на щеке и грустно улыбнулся.

— Это не в первый раз.

После его слов я вздрогнул, едва не выронив все из рук, постарался не выдать, что они дрожат и снова осторожно его осмотрел. Мне отчего-то было странно поверить в то, что он совсем меня не видит, возможно, отчасти потому, что его пустые глаза были прикованы к моей трясущейся фигуре.

— Мне важно, чтобы ты меня не боялся, — осмелился я произнести, когда повернулся к нему спиной в поисках посуды. — Я не собираюсь ничего у тебя красть, обидеть тебя я тоже неспособен.

— У меня нечего красть, — перебил он меня и сложил руки на столе, уронив на них голову. — Только верни мне ключи от квартиры и предупреди, когда будешь уходить.

— Ты не хочешь, чтобы я был тут?

Чангюн молчал. Я даже подумал, что он уснул, а потому я старался шуршать пакетами тише, чтобы его не тревожить. Достал сковороду, нашел чистую кастрюлю и разложил скоропортящиеся продукты на полки в холодильнике. Даже уже решил вернуться к плите, чтобы начать готовить, как паренек зашевелился.

— Я хочу кушать, — произнес он и снова улегся на руки.

Я закрыл лицо ладонями, зажал нос, чтобы не произнести ни звука, и опустился на пол. Если бы меня спросили, как давно я плакал, я бы не ответил. Я не помнил за собой такого. Но тогда мне словно хотелось выпрыгнуть из своего тела, вернуться на пару недель назад, сесть в свое офисное кресло и по уши закопаться в бумагах и снимках рекламных стендов. Я трижды проклял Минхёка, зажмурился, думая, что вот-вот проснусь. Но проснуться никак не получалось, реальность не хотела меня отпускать. Я действительно сидел на кухне малознакомого человека, пытался угодить ему и сделать так, чтобы ему было хорошо, и чтобы он не боялся.

Мне было странно за кем-то ухаживать, я никогда этого не делал раньше. Я смотрел перед собой, видел размытую картинку и думал, что сейчас это все закончится, ведь так всегда бывает, когда снится кошмар. Я совершенно не представлял, что буду делать дальше, ведь такого сценария в моей жизни не было, я его не заказывал. Оно должно было прекратиться. Но потом паренек всхлипнул, и мне пришлось подорваться с места, чтобы оказаться возле него.

Я нагнулся к нему, чтобы расслышать тихое бормотание, накрыл ладонью его руку, а второй — приобнял за спину. Парнишка показался мне до невозможного худым и жестким, словно кроме костей ничего в нем и не было. Я осторожно сжимал плечо Чангюна, косился на шипящую маслом сковороду и вдруг замер, когда его ладонь обхватила два моих пальца. Я уже едва ли помнил, что собирался делать, стоял и смотрел на то, как мягкие подушечки пальцев ощупывают мою кисть.

Он потрогал каждую косточку, все пальцы, попробовал их согнуть и в конце концов провел мягкими пальцами по моей ладони.

— Ты большой, — заключил он, скромно улыбнувшись.

Я подумал, что закипает не чайник, а моя кровь в жилах. Стало страшно жарко, я почувствовал себя неловко и все еще продолжал смотреть на свою ладонь, тоненьким зудом чувствуя недавние прикосновения.

— Правда?..

Я метнулся, чтобы перевернуть ломтики говядины, и воспользовался моментом, чтобы умыть лицо холодной водой.

— У тебя большие руки, — кивнул Чангюн, смотря перед собой невидящим взглядом.

Я тронул его за плечо, и он повернул голову в мою сторону. Это казалось странным, но ему будто было важно смотреть на того, с кем он разговаривал.

— Мне такого еще никто и никогда не говорил, — постарался ответить я со смешком, но он все равно вышел нервным.

— Я говорю то, что чувствую. Извини, если что-то не так.

Он замолчал, и эта пауза казалась мне неудобной, будто я заставил его замолчать. Все у меня валилось из рук, я даже несколько раз обжегся, но быстро сунул пальцы в рот, чтобы не выдать своего волнения и своей неудачи.

— Ты привык молчать? — осторожно поинтересовался я, когда снова решил, что Чангюн уснул. — Почему ты сказал, что это не в первый раз? Что всем эти людям от тебя нужно?

Паренек слабо зашевелился, потрогал свои ссадины и удобнее устроил голову на сложенных на столе руках.

— Люди по природе жестокие, — вздохнул он и притих. Я понял, что продолжить он не хочет, но все равно переспросил.

— Не хочешь рассказать?

Он отрицательно промычал, шмыгнув носом.

— Не очень…

Мне не хотелось настаивать, и я решил перевести все в шутку просто ради того, чтобы поддерживать беседу. Я бы мог включить телевизор, если, конечно, он бы там был. Честно говоря, мне было не так уж и важно, что у него произошло, ведь это бы ровным счетом ничего не изменило. Издеваться над тем, кто не может ответить, априори неприемлемо. Почему-то я был твердо уверен: что бы он ни сделал тем людям — он сделал это по наивности или незнанию.

— Гюн-а, ты можешь говорить со мной, — попросил я как будто между делом, продолжая усердно трудиться у плиты. — Ты можешь представить, что я твой друг, которому ты можешь все рассказать, а я буду молчать и никак не выдам кто я.