Ноги Чангюна были широко расставлены, а на впалом животе виднелись белёсые капли. Парнишка дышал так глубоко, словно только что пробежал марафон. Мне казалось, что я слышал стук его сердца.

— Х-хён… Где ты… Х-хён… Что я… Хён… — Чангюн похлопал правой ладонью по простыням, пытаясь найти меня.

— Я здесь, рядом, я здесь, — зашептал я, наклоняясь над ним и обхватывая его лицо.

Его ладонь легла мне на щеку, и, ощутив влагу, Чангюн в панике отнял ее и схватился за уголок пододеяльника.

— Я… я… сейчас… — парнишка прижал ткань к моей щеке, стараясь вытереть мне лицо, но я лишь накрыл его ладонь своей.

— Тише, — я поднёс маленькую ладошку к губам и оставил на ней липковатый поцелуй. — Не думай об этом, ладно.

Моя рука опустилась на влажный живот Чангюна и мягко толкнула парнишку обратно на подушки. Я не ощущал ни грамма стеснения, лишь поток неконтролируемого желания — подарить ласку тому, в кого безвозвратно влюбился. Но всё же я воспользовался предложенной ранее простыней и вытер подсыхающие капли с лица. Это было странно, но я совсем не чувствовал той брезгливости, как в первый раз. Я уже мог себе признаться, что хотел его. Хотел так же сильно, как он меня. Это не укладывалось в моей голове… Как можно быть настолько возбужденным, даже не видя того, кто сейчас перед тобой?

— Хён, я весь красный, да? — снова обратился ко мне Чангюн, и я немного сам пришел в себя. — Я был не готов… Я же ничего не знаю…

— Теперь ты будешь знать, что приятно должно быть обоим.

Я улыбнулся, склонился над ним и поцеловал обе горящие щечки. Какой же он маленький, хоть и совсем уже взрослый. Мило смущается, слишком доверяет, почему-то думает, что недостоин получать ласку, однако ничуть не боится, когда оказывается прижатым к кровати.

Убрав ему волосы за ухо, я коснулся хрящика губами, затем виска и прикрытых век.

— Спасибо тебе за то, что появился в моей жизни. Кто, как не ты, раскрасил мою жизнь…

Я успел заметить только то, как в недоумении приоткрылись его губы, но он так ничего и не произнес. Голова моя закружилась, но стало легко. Я признался ему и себе, что мне приятно, что я не смогу без него, что я готов вообще ко всему, как бы на меня потом не смотрели.

Я чувствовал, как внутри меня все горело, как обжигало пальцы от одного только прикосновения, как скручивало живот, как в спираль закручивало меня самого. Я обхватил ладонями худенькие щиколотки, приложил их к своим щекам, а потом закинул ноги себе на плечи.

Я готов был умереть в этот момент, но как мог старался не допустить боли даже от первого проникновения, сгладить ее поцелуями, касаниями пальцев, шептанием тихих слов. Смотрел на влажные ресницы и узкие бровки, которые так выразительно хмурились в начале. Чангюн тянул руки ко мне, хватался за предплечья, ища во мне опору. Он впивался в мою кожу короткими ноготками и закусывал зацелованные мной губы.

Мне было тесно и оглушительно горячо. Всё тело пылало, и я сам дышал так же глубоко, как и Чангюн, привыкающий ко мне. Он ни разу не попросил меня остановиться. Когда он в очередной раз закусил губы, я поймал его стон своими губами. Тонкие руки тут же обвили мою шею, а ноги сильнее прижали за поясницу.

Этот мальчишка был мне настолько дорог, что хотелось, чтобы он никогда не знал никакой боли, никакой агрессии и злобы. Хотелось, чтобы стоны с этих красивых губ были только оттого, что ему очень нравится, хотелось видеть его улыбающимся и ощущать его маленькие ладони, которые всегда держали так крепко, когда он чего-то боялся или не понимал. Хотелось еще раз услышать его тихое, но такое томное и полное чувств: «люблю».

Я чувствовал липкость на своем животе, чувствовал изнеженное моими ласками тело под собой и не мог насытиться этими ощущениями. Ловил губами его слезинки, а когда немного трезвел от удовольствия и замедлялся, касался его влажных щек.

Для меня стало особенным и значимым — держать его худенькое тело, каждый раз чуть стыдливо вздрагивающее, когда становилось слишком хорошо, ощущать кожей его влажное дыхание, каждый раз обнимать до хруста в ребрах, отвечая на его робкую просьбу никогда не отпускать. Только с ним рядом я начал быстро засыпать, когда он бормотал во сне что-то неразборчивое. Как и сейчас, я брал его ладонь своей рукой, медленно целовал каждый пальчик, пока он не успокаивался, пока не понимал, что я рядом.

И мне хотелось оставаться с ним рядом. Как я тогда, сливаясь с ним в одно целое на смятой кровати, мог думать о каких-то чужих предрассудках и о том, что делаю что-то неправильно? Я сделал так, как решил в определенный момент своей жизни. Я сделал так, потому что хотел этого и физически, и морально. Наверное, в первый раз в жизни я сделал так, как хотел именно я, а не как диктовали навязанные стереотипы.

Наедине с собой я сознался, что такого секса у меня никогда не было. Мы оба были мокрые, словно только вышли из душа. Его нога была зажата между моих, и несмотря на то, что нам было жарко, как в эпицентре пожара, мы не спешили оторваться друг от друга. Его мокрая голова касалась моего лица, а я улыбаясь ловил губами торчащие иглы его волос, обнимал дрожащие плечи и сам пытался успокоить готовое выпрыгнуть сердце. Он чувствовал это, прикоснулся губами к моей груди, что-то тихо прошептал и положил на неё свои ладони. И вот тогда я заревел… тихо… Глотал слезы и вытирал их подушкой. Я не мог его предать и окончательно отказался от конкурса и денег.

Чангюн отстранился от моей груди, задел её подбородком и поднял голову.

— Х-хён, ты слышал, ч-что я тебе говорил? — его голос звучал сипло из-за всё ещё сбившегося дыхания и из-за громких стонов.

— Слышал… — я немного отодвинулся от него и положил свои ладони ему на плечи. Глаза парнишки были обращены ко мне, а я ловил их волшебный блеск. — Можно я тоже буду любить тебя?

Последние слова я прошептал ему на ухо. Я почувствовал, как Чангюн вздрогнул.

— Но я такой… — нерешительно начал он.

— Чудесный… — я поцеловал его в щеку.

— Но… — парнишка всё ещё в упор «смотрел» на меня.

— Красивый… — я коснулся губами другой щеки.

— Но хён… — Чангюн опустил глаза.

— Будешь себя обижать, я буду обижаться на тебя, — я подхватил его подбородок пальцами и мягко коснулся его губ, а потом кончика носа.

Чангюн поморщился, пытаясь меня слегка оттолкнуть, но я только сгреб его в охапку и повалил обратно на кровать, нависая сверху. Чангюн робко вытянул руки вверх, нащупывая мои плечи.

— Не отпускай меня, хён… — прошептал парнишка почти одними губами.

— Я никогда не отпущу тебя, Гюн-а, — я снова склонился над ним, вовлекая в глубокий поцелуй.

Мой сон был слишком сладким или глубоким, чтобы я услышал будильник в такое раннее утро. Я машинально выключил его и снова на автомате повернулся к тёплому телу рядом. Парнишка уткнулся в изгиб моей шеи, тихо сопел, пока я оглаживал ладонью его немного влажную макушку. Я не помнил, как снова забылся сном, и как долго я спал после, но проснулся от робкого прикосновения миниатюрной ладони к своей щеке.

— Хён… Пожалуйста, просыпайся, — тихий шёпот на ухо и прикосновения теплых губ к виску. — Просыпайся, хён, — я заурчал в ответ на приятное поглаживание ладонью по своей щеке.

— Гюн-а-а, — сладко протянул я, прижимаясь ближе к его ладони. — Который сейчас час?

— Половина первого.

Мои глаза резко распахнулись, а вскочил я так быстро, что опешивший Чангюн свалился обратно на подушки.

— Вот же чёрт! — воскликнул я, буквально выпрыгивая из кровати и почти поскальзываясь на собственной скинутой рубашке. — Почему этот идиотский будильник не зазвонил вовремя?!

Я лихорадочно прыгал по комнате, натягивая смятые брюки, найденные где-то под кроватью. Бросившись к шкафу, я схватил первую попавшуюся рубашку лимонного цвета, которая совершенно не гармонировала с брюками, и метнулся к зеркалу. Отражение заставило меня вздрогнуть.

Стоя перед зеркалом в расстёгнутой рубашке, с немного расцарапанной грудью и розовато-алыми пятнами от чужих губ на шее, я ловил нервные тики, параллельно соображая, как скрыть следы прошлой ночи. Кое-как застегнув рубашку и пропустив пару пуговиц, я заправил её в брюки и поднял воротник, максимально пряча шею. На поиск тонального крема у меня не было времени. Взлохмаченные волосы удалось кое-как пригладить гелем для волос из раскрытой баночки на тумбочке. Я мельком оценил свой взъерошенный вид и мысленно наградил себя званием самого главного клоуна на планете.