— Хорошо, хён, — подтвердил он и нащупал собачьи уши. — Мы с Кью можем спать вместе.

Не скрою, что у меня немного задергался глаз при мысли о том, что пес будет спать на кровати. Я посмотрел ему прямо в глаза, погрозил кулаком, а тот нахально облизнулся, показав мне свои зубы.

Пока Чангюн бродил по квартире, изучал ванную комнату и выключатели, пытаясь все запомнить, я убирался на кухне. Хоть тогда пес не кружился возле меня. Кажется, он понял, что достаточно подмазаться к Чангюну, а я, уж так и быть, приму его любым. Меня сначала насторожило то, что пес громко лаял, что-то скреб, а потом послышался щелчок, и настала тишина.

Я выглянул из-за стены и увидел паренька, стоящего перед входной дверью в квартиру. Дверь оказалась открытой.

— Гюн-а, кто-то пришел? — крикнул я ему и услышал только всхлип.

Нигде не было пса, и не слышно было его стучащих лап.

— Что я сделал? — бормотал Чангюн, трогая замок на двери. — Я не запомнил, что это входная дверь… Я его выпустил на улицу, да? Мы должны найти его, хён.

Это мог бы быть прекрасный способ избавиться от собаки, я даже ухмыльнулся, но почти сразу заметил, как парнишка плачет. Ему было жаль Кью, несмотря на то, что тот был простым псом, несмотря на то, что они знакомы несколько часов… Меня пробрало ознобом, когда я представил, как Чангюн испугался остаться без меня.

— Найдем, — быстро согласился я, зная, что на улицу тот точно выйти не сможет.

Накинув на плечи ветровки, мы побрели искать Кью. Было бы проще, если бы я пошел один, но Чангюн наотрез отказался остаться в квартире. Он постоянно манил пса, но тот не отзывался, а отпечатки лап вели нас на этаж выше, а дальше уже был только выход на технический этаж, а за ним выход на крышу.

Жалобное скуление слышалось где-то совсем недалеко, а потом скрежет когтей по металлу. Сомнений у меня не осталось — пес пытался выйти на крышу, думая, что там улица.

Я толкнул дверь и дал ему возможность выбежать. Чангюн поднялся за мной, держался за ручку двери и снова стал звать пса. Я обернулся и снова замер, как тогда, на кухне, когда паренек впервые мне улыбнулся. Сейчас он был напуган, капельки слез висели на ресницах, глаза были широко открыты и казались белыми от попадающего в них закатного солнца, а лицо окрасилось багрянцем.

Я быстро подбежал к нему, взял за руки и попросил ступать осторожнее, так как тут и зрячему можно споткнуться обо что угодно, но потом мне пришлось отпустить его, чтобы побежать за собакой и за шкирку привести ее обратно. Сердце мое замерло, стоило Чангюну остановиться у парапета, собака, кажется, тоже испугалась, и мы вместе ломанулись к мальчишке.

— Мы можем тут задержаться, хён? — спросил он и положил руки на каменный выступ.

Мне было сложно отказать в такой простой просьбе, но я все же отвел Чангюна от края, и мы уселись на небольшой выступ. Кью присел рядом и даже смотрел в ту же сторону, наблюдая вместе с нами, как солнце скатывается в очередную канаву.

— Расскажи, что ты видишь, — попросил меня Чангюн и подвинулся ближе, касаясь моего плеча.

Я редко наблюдал за подобными явлениями, так как окна моей квартиры выходили на другую сторону, а потому засмотрелся, завороженный открывшимся видом.

— Покатые крыши, — начал я, стараясь описать все подробно. — Отблески рыжего солнца, похожего на апельсин, последние лучи, играющие на реке, и красная ленточка заката… Завтра снова будет тепло… А что видишь ты?

Я даже не подумал, что он может обидеться на меня за такой вопрос. Но что-то же его привлекло в этом месте, раз уж он попросил задержаться.

— Пахнет кабинкой билетера в кинотеатре с красными шторами. Очень тепло…

Я встрепенулся и стал припоминать, действительно кинотеатр тут был.

— Тут недалеко старый кинотеатр… — пробубнил я, но меня тут же прервали.

— Пахнет восходящей ночью.

— Это как?

Чангюн стал жестикулировать руками, пытаясь что-то описать в воздухе, и собака за ним следила, иногда поскуливая.

— Сахарная фиалка и яблоко в карамели с посыпкой, — его слова будто растворились у меня на языке, превращаясь во вкус. — Лунная орхидея, такая белая-белая, черная жимолость, слива и ваниль.

Я сам подвинулся еще ближе и заметил, как Чангюн тоже прижимался ко мне. Возможно, становилось прохладно… Возможно, я не мог себе признаться…

— А почему Кью так неспокоен? — не очень уверенно перевел я тему и нервно улыбнулся.

Чангюн будто и не заметил этого, рассмеялся и обнял своего пса, а тот довольно лизнул его в ответ.

— Кошачьи лапы чувствует.

— Он не любит кошек? — усмехнулся я, переглядываясь с собакой. — Он сам тебе об этом сказал?

— Глупый ты… — снова беззлобно хохотнул паренек, трогая пальцами мордочку пса. — Он их боится. Видел царапины у него на носу?

— Не заметил… — честно сознался я и отвернулся, начиная сомневаться, кто же из нас двоих больше видит.

Я почувствовал невесомую ладонь на плече, а затем тихую просьбу, от которой мой привычный мир словно перевернулся:

— Можно я на тебя посмотрю?

— П-посмотришь?

Чангюн кивнул, потер ладони друг об дружку и закатал рукава моей ветровки, в которую был одет. Я внимательно наблюдал и впитывал каждое его действие, смотрел на окрашенную закатными лучами смуглую кожу и почти не дышал, пробуя понять, чего от меня хотят.

— Я бы хотел знать, как ты выглядишь, — без тени смущения произнес паренек и потянулся ладонями к моему лицу. — Не бойся, я не тот, кто может обидеть.

Его холодные пальчики легко скользнули по моим скулам, подбородку и поднялись к щекам. Там Чангюн остановился и сжал кожу пальцами. Я ненавидел, когда так делают, но ему не сказал ни слова, более того, я хотел, чтобы он не прекращал трогать. Он осторожно потрогал морщинки на лбу, ощупал брови и даже мешки под глазами, а я не мог оторвать взгляда от его лица и от того, как ползут лучики в уголках глаз, когда он улыбается. Наверное, я сам улыбался, не замечая этого.

Когда Чангюн, перебирая подушечками пальцев, добрался до губ, он помедлил и уже не казался столь решительным. Он то отстранял ладони от моего лица, то снова невесомо касался кожи, что-то беззвучно произнося.

— Ты что-то сказал? — подтолкнул я его к разговору.

Он кивнул, снова улыбнулся и прижал обе ладони к моим щекам.

— Ты красивый.

Слышать от него это было странно, и внутри меня все затрепетало. Я покрылся мурашками, пока Чангюн легко трогал мои губы обоими большими пальцами. Не знаю, что со мной произошло в тот момент, но я коротко чмокнул его, попав только по одному пальцу. Паренек сжался, но потом плечи его опустились, и он поднес мною поцелованный палец к своим губам.

— Можно я возьму тебя за руку? — попросил я, увидев кивок и протянутую руку.

— Возьми…

Я долго перебирал его пальцы своими и даже потерял счет времени. Удивился тому, что, несмотря на то, что Чангюн жил ощущениями, ладони его не были грубыми. Он закрыл глаза и размеренно дышал, чуть приоткрыв губки-бантики. Я верил, что он не боялся, его тело не было напряжено. Я четко представил свои дальнейшие действия, перебрал кучу вариантов, к чему это приведет, а затем нагнулся и коснулся его губ своими губами.

Я не торопился разорвать этот невинный поцелуй, просто трогал его губами и прерывисто дышал, но когда губы Чангюна приоткрылись, я позволил этому поцелую стать чуть глубже.

— Я не умею целоваться, — сознался он с горькой усмешкой на губах.

На эти слова я лишь крепче прижал его к себе, закрыл спину руками от ветра и положил подбородок ему на плечо, ну прямо как верный пес, пускающий слюни на мое колено.

— Все хорошо…

Солнце быстро скатилось за горизонт, и город вновь стал серым. Мы совершенно не хотели уходить, так и сидели, дыша друг другу в ухо. Подобные чувства легкости и умиротворения рядом с человеком я, пожалуй, испытал впервые.

Однако очередное некстати наступившее утро все снова расставило по своим местам. Я старался не заходить в гостиную, где спал Чангюн вместе со своим псом, оставил им завтрак на столе, обед в холодильнике и спешно убежал на работу. Меня трясло все полдня, как только я вспоминал прошедший вечер. И это уже был не страх, меня буквально сворачивало в узел, стоило вспомнить наш короткий поцелуй. Я бы соврал, если бы сказал, что мне было неприятно. Нет, неприятно мне не было, потому что было… очень приятно. И именно это меня беспокоило.