Сейчас, несмотря на аплодисменты и торжественную музыку, я чувствую, что нахожусь в этом здании один, наедине с ним, вижу его ледяные глаза такого тёплого, даже горячего цвета. Холод совершенно не ощущается, хотя мои голые, не до конца высохшие после воды ноги чувствуют пробегающий по ним холодок.

Я устал, сонбэ. И я хочу домой.

Милая девушка с чересчур вызывающим макияжем подходит ко мне в последнюю очередь и с сияющими глазами и слишком искренней улыбкой протягивает мне медаль, заставляя меня нагнуться и подставить ей шею. Привычная мягкая ткань касается голой кожи, выглядывающей из-под спортивной куртки, наспех накинутой на плечи, и я ощущаю тяжесть золотой медали. Цепляю очередной приз пальцами и по традиции прикусываю металл зубами, делая самый счастливый вид и глядя в объектив. Всё та же девушка протягивает мне какую-то хрустальную статуэтку, и я машинально благодарю её, даже не глядя на свой приз.

Гул трибун постепенно стихает, и я схожу с пьедестала, босыми ногами ступая по холодному полу. Подхожу к тренерскому штабу, принимаю от всех поздравления — рутина, ставшая частью меня и отравляющая меня каждую минуту, когда я вижу, как сонбэ улыбается, глядя на медаль на моей шее. В такие моменты мне кажется, что он заметно теплеет, и моё сердце каждый раз замирает, когда я подхожу к нему и жду от него каких-то слов. Они всегда почти одинаковы, и мне это заранее известно, но почему-то каждый раз я лелею бесполезную надежду.

— Ты отлично поработал сегодня, Гюн-а.

Тренер подходит ко мне ближе, и я ужасно хочу оттолкнуть его сейчас, но, вместо этого, снова обвожу взглядом блестящих глаз мягкие черты его лица, задерживаюсь на его слишком пленительных губах. Я всегда представляю, что было бы, если бы прямо сейчас я мог бы поцеловать эти губы, прижаться всем телом к его груди и намочить его чёртову чёрную футболку, которая меня раздражает не меньше его самого.

— Без вас бы ничего не вышло, сонбэ, — натягиваю улыбку в ответ, слишком неискреннюю, с нотками раздражения, и тренер удивлённо поднимает бровь. Конечно, ты же великий слепой, Че Хёнвон. Для тебя я просто «отлично работаю». — Это наполовину и ваша заслуга.

— И всё же они правы, когда называют тебя лучшим, — продолжает он, будто игнорируя мои слова. — Ты действительно лучший в своём деле, и я счастлив тренировать тебя, — большая широкая ладонь ложится на моё плечо в жесте поддержки, и кожу мгновенно обжигает, словно к ней приложили раскалённое железо. К горлу подступает ком, и меня начинает страшно мутить, снова от безысходности и бессилия.

Я ненавижу тебя, Че Хёнвон.

Внутри что-то резко обрывается.

Раздражённо веду плечом и скидываю с себя приятное и такое важное для меня прикосновение, но я больше не хочу чувствовать его кожу на своей. Единственное, чего я хочу, это как можно быстрее исчезнуть отсюда.

— Гюн-а, что с тобой? — почти испуганно спрашивает он, но я не намерен отвечать.

Ах, ты ещё и спрашиваешь. Что мне ответить? Рассказать, как лежу на подушке и представляю тебя под собой? Как иногда трогаю себя пальцами?.. Я тупой идиот!

Рука сжимается в кулак и буквально бьёт чужую ладонь. Не знаю, что нашло на меня, но я резко разворачиваюсь, подхожу к бортику бассейна и выбрасываю в воду чёртову награду, а следом за ней и золотую медаль. Я больше не хочу притворяться и больше не хочу играть по твоим правилам, Че Хёнвон. С меня хватит.

Кажется, я произношу это вслух.

Репортёры и тренерский штаб совсем сбиты с толку: не понимают моих действий, шокированно переглядываются, а сонбэ стоит и не может шевельнуться. Уж кто-кто, а Че Хёнвон со своей налаженной системой явно не может воспринимать то, что происходит вне его планов. Так тебе и надо! А теперь, я ухожу.

Стараясь не задерживаться, накидываю на голову капюшон спортивной куртки и скрываюсь за дверью, шлёпаю по коридорам босыми ногами, успев даже толкнуть кого-то из персонала, и буквально прячусь в раздевалке, громко захлопывая за собой дверь. Уставшие от напряжения ноги подгибаются, и я сползаю по стене на пол, закрываю голову руками и держусь изо всех сил, чтобы не закричать.

Несколько ударов кулаком по стене немного остужают меня, но я всё ещё не могу справиться с бушующим океаном внутри себя. Кое-как поднимаюсь с пола и направляюсь в душ, скинув с плеч эту идиотскую спортивную куртку с безвкусным принтом. С великим удовольствием и состоянием, близким к оргазму, стягиваю с головы слишком тугую плавательную шапочку. Бросаю ее на пол. Там всей этой атрибутике и место.

Включаю самый сильный напор воды, чтобы струи хлестали мою спину до боли. Лишь бы это помогло отвлечься и унять непонятное бушующее раздражение и гнев, которые я больше не могу контролировать и держать в себе. Если бы я мог сказать ему всё, что я о нём думаю, увидеть, как меняется это вечно спокойное и равнодушно-сдержанное лицо от моих слов! Наверное, это сделало бы меня чуточку счастливее и даже спокойнее.

— Не хочешь мне рассказать, что это только что было? — вздрагиваю от нарушаемой тишины и хочу провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть сейчас Че, мать его, Хёнвона.

— Не хочу, — слишком резко и даже грубо отвечаю я, всё ещё не поворачиваясь к нему лицом.

Плавки противно липнут к телу, и я дергаю неудобную резинку, расправляя ее на талии. Неужели душ придётся отложить и включиться в очередную занудную беседу с этим ледяным чудовищем? Ну уж нет, только не сегодня.

— Тогда, если ты позволишь, я сам тебе расскажу, — чувствую, как сонбэ делает шаг вперёд, но всё ещё находится поодаль от моей кабинки.

— У меня нет времени на разговоры, мне нужно домой. Я устал, — холодно бормочу я, старательно взлохмачивая волосы и всем видом показывая, что меня отвлекли от принятия расслабляющего душа.

— Дай мне одну минуту, — просит тренер, и я чувствую в его голосе что-то другое, отличное от того, каким он бывает всегда.

— Тогда я считаю до шестидесяти, — не сдерживаюсь я от дерзости, понимая, что мне больше нечего терять.

— Считай и скажи мне, когда останется пять. Я понял твои неоднозначные взгляды и жесты намного раньше, чем ты думаешь. На самом деле ты слишком открыт и не умеешь прятать свои эмоции.

— Мы можем об этом поговорить?

— Нет…

— Это вы во всём виноваты, сонбэ, — пытаюсь держать голос ровно и благодарю всех богов за то, что он ни разу не дрогнул. — Раз мы не можем об этом говорить, то предлагаю закончить разговор.

— Как же мне загладить свою вину?

— Пять секунд, — рассеянно говорю я и наконец поворачиваюсь к нему лицом.

Сонбэ делает еще пару широких шагов и заходит ко мне в кабинку. Его волосы моментально становятся влажными, челка липнет ко лбу, и он тут же пальцами откидывает её назад. Глотаю каждое его движение, снова смотрю на его губы, с которых стекают крупные капли воды.

— Сонбэ, зачем вы… — он не даёт мне договорить, сразу прижимает меня к стене, и я ощущаю на губах его дыхание.

Самая желанная близость происходит со мной наяву, и я не верю сам себе, что сейчас нахожусь рядом с ним. Он прикладывает палец к моим губам, качает головой, молча прося меня ничего не говорить. Ткань его тренерской футболки промокла насквозь, и я ощущаю, как она раздражающе липнет к моей голой коже, словно издеваясь.

— Сонбэ, одежда… вы… — но он не дает мне договорить.

Он притягивает меня одной рукой ближе к себе, держит за талию, и я впервые чувствую, насколько сильные у него руки. Его пальцы приподымают моё лицо за подбородок, и он заглядывает в мои глаза. Больше я не могу рассмотреть и льдинки в нём, ведь его взгляд сейчас обжигает меня изнутри и заставляет забыть о том, где мы находимся, и как неправильно все то, что происходит между нами.

А потом сбывается моя самая заветная мечта. Сонбэ целует меня. Он медлит, зачем-то осторожничает, пробует мои губы, мягко раскрывая их, заставляя поддаваться ему. Мои руки висят по швам и, кажется, я перестал их чувствовать, они словно онемели. Я крепко зажмуриваю глаза, когда сонбэ подхватывает мои запястья и закидывает их на свои плечи, а потом снова обнимает меня за талию уже обеими руками.