Я чувствую, что задыхаюсь. Сонбэ впервые коснулся меня так. Так близко и так интимно. Не могу пошевелиться. Что со мной? Почему мне становится так жарко лишь от одного его прикосновения?..

Руки Хёнвона-сонбэ исчезают так же внезапно, как и появились, и он снова касается губами трубочки, из которой пьет американо со льдом. Для него этот жест ничего не значит, а у меня уже улетает почва из-под ног.

— Сонбэ, вы… — говорю я на выдохе, но он вопросительно смотрит на меня, снова нацепив на лицо свое привычное выражение спокойствия и равнодушия, вскидывает бровь и продолжает пить свой кофе. Мотаю головой и торможу себя. — Ничего…

— Гюн-а, послушай, — сонбэ отрывается от своего напитка. — Я знаю, что ты нервничаешь, это всегда волнительно, даже когда ты уже имеешь большой опыт, и…

— Дело не в этом! — слова даются мне легче, чем я ожидал. — Почему вы не могли мне поддаться? — и тут он шокированно смотрит на меня, словно я внезапно заговорил на суахили.

— Поддаться тебе? Зачем?

— Вы заставили меня сильно занервничать… О своей квалификации, — а еще я ненавижу длинные слова, которые он использует, но почему-то начинаю говорить их, вопреки своей воле. — Завтра соревнования, и я так легко вам проиграл…

Лицо Хёнвона-сонбэ снова озаряет тёплая, но сдержанная улыбка. Мои руки подрагивают каждый раз, когда я вижу эту улыбку. И кажется, моя кожа до сих пор горит под полотенцем, готовая воспламениться и сжечь меня вместе с ним, ну и пусть это будет так.

— Гюн-а, если всё время выигрывать, пропадает стимул, — медленно говорит сонбэ, растягивая слова. — Если бы ты выиграл, то ты бы не относился к соревнованиям так серьёзно.

— Какой же это стимул, когда проигрываешь?! — не выдерживаю я и пытаюсь заглянуть в его глаза, украдкой скользя взглядом по его губам, на которых задерживается холодная капля кофе. — А что, если я возьму и проиграю завтра, это тоже будет своего рода стимул? — добавляю я, нервно усмехаясь.

— Давай ты не будешь это проверять, Гюн-а, — сонбэ снова легко хлопает меня по плечу.

За последние минуты до меня дотронулись словно два совершенно разных человека. Один чуть было не оставил на моем плече ожоги от своей заботы, а другой практически заморозил мою кожу своим привычным льдом.

Разрываюсь между этими ощущениями и прикусываю губу, слишком больно, что ощущаю вкус просочившейся крови на языке. Машинально зализываю маленькую ранку и звучно причмокиваю. Если бы вы, сонбэ, знали, как действуете на меня… Если бы вы хоть ненадолго залезли в мою голову, вы бы никогда не были со мной так небрежны.

Меня начинает ощутимо мутить от всего вокруг: от сонбэ, сидящего рядом и почти касающегося моего колена своим, от запаха хлорки, витающего в воздухе, и от самого себя, который так легко поддаётся чужой воле и готов выполнить любую задачу ради заветной цели. Вот только моя цель, увы, не награда, не медаль и даже не признание. Гордость в глазах сонбэ — лучшая награда для меня. Какой же ты наивный идиот, Им Чангюн.

— Вам никогда не приходило в голову, что все зря? — поднимаю голову и смотрю ему в глаза, а он с немым вопросом смотрит на меня. — Никогда не казалось, что вы выбрали не того, чтобы делать из него чемпиона?

Сонбэ кивает, и мне становится не по себе. Он согласен, что у меня нет перспектив? Пристыженно отворачиваюсь, в ответ на это получая тихий смешок и небрежное прикосновение к волосам. Раздраженно ухожу от прикосновений, но его рука вдруг хватает меня за плечо. Едва не кашляю, давясь большим глотком кофе, прижимаюсь к его боку и понимаю, что, если сейчас не уйду, то меня спокойно может стошнить.

— А тебе никогда не приходило в голову, что ты выбрал не того тренера? — отшучивается он, и вот теперь я понимаю, что это был лишний способ в очередной раз вывести меня из себя.

— Нет, не казалось, — пытаюсь сделать глубокий вдох густого запаха хлора и говорю чистую правду. — Мне нравится работать с вами. Обычно тренера говорят что-то приятное своим подопечным, а вы никогда этого не делаете, вы даже не пытаетесь быть мне другом. Мне это нравится, Хёнвон-сонбэ.

Не знаю, понял ли он мой сарказм или пропустил его мимо ушей. Радует одно — он отпускает меня, и мой желудок вместе с животом прекращают связываться морским узлом.

— Я рад, что иногда ты бываешь честен, — кивает он с улыбкой и уже готов встать и уйти, оставив меня одного.

Одного не понимаю, он действительно выделил слово «иногда», или я уже слышу то, что хочу слышать? Кого я обманываю? Я боюсь это услышать. Думаю, что, если не уберусь отсюда, то до конца жизни буду ходить с клеймом позора.

— Сонбэ! — окрикиваю его и резко подрываюсь с места, теряя с плеч полотенце. — Можно к вам обратиться с просьбой?

А он только жмет плечами и тянет кофе из трубочки.

— Можешь просить все, что угодно.

Если бы это было так, усмехаюсь сам себе и кривлю губы в псевдоулыбке.

— Не хотите реванш? Я обязательно покажу, что я лучший.

Знаю, что звучит слишком уж пафосно, но в то же время понимаю, что другого раза не будет. Не хочу бросить спорт и уйти от сонбэ, чтобы он вспоминал меня, как просто чересчур амбициозного мальчишку.

— Ты уже это показал, — слышу короткий ответ, вижу на его губах улыбку и замираю неподвижной статуей.

Абсолютно не знаю, что на это ответить. Вся моя решимость резко улетучивается, а ноги становятся ватными. Это звучало не так холодно и наигранно, как обычно. Или мне опять это только кажется.

— Тебе лучше выспаться перед завтрашним днем, — продолжает он, пока я пытаюсь вспомнить хоть какие-то слова. — Твои результаты одни из лучших. Не уверен, что тебе пойдет на пользу сегодняшняя нагрузка. Прости, если заставил тебя усомниться в твоей квалификации.

— Вы не заставили… Нет…

— Никто не будет тебе поддаваться, — снова перебивает он мои мычания. — Победу нужно вырывать зубами, и неважно, кто твой соперник.

Молча стою и наблюдаю, как он уходит в душ. Даже если я и вспомню, как складывать слова в предложения, то они все равно будут лишними. Мне кажется, что он сказал за нас обоих.

Не знаю, пытаться ли снова с ним заговорить, чтобы высказать все, что у меня наболело. К чему он это говорит? Раньше я не слышал, чтобы он выдавал такие длинные фразы. Откуда эта честность и снисходительность ко мне?

Как бы то ни было, мне нужно думать о завтрашних соревнованиях, а не о том, как прыгнуть к нему в кровать. Пятой точкой чувствую, что вырвать медаль у марлина{?}[Чёрный марлин. Согласно BBC, максимальная скорость, развитая чёрным марлином, составляет 130 км/ч.] будет гораздо проще, чем воплотить в жизнь мое заветное желание отдаться этому человеку.

***

Если бы я знал утром, как будет проходить мой день, то и вовсе не желал бы просыпаться. Сначала меня окружают толпы народа, от которого я пытаюсь скрыться в потайных коридорах комплекса. После чего снова бегу с сумкой наперевес в спортивный зал, чтобы немного привести мышцы в тонус. Тут я один, и меня это несказанно радует. Нет незнакомцев с микрофонами, нет тренера, который вместо меня отдувается перед репортерами. Перед выходом к бассейну захожу в душ и долго попросту стою под струями, повторяя мотивирующие слова перед своим заплывом. На самом же деле меня больше беспокоит мысль: как сказать сонбэ, что я больше не буду с ним работать. Вернее, сказать не сложно, сложно будет аргументировать свой уход.

Выхожу на резиновую дорожку и приветственно улыбаюсь, а в голове зреет план «проиграть». Если так, то он сам откажется от меня.

Свисток. Начало гонки. И я понимаю, что, стоило мне оказаться в своей стихии, как я машинально стремлюсь обогнать всех. Глупая привычка, выработанная годами, стоит мне дальнейшей судьбы.

Жмурюсь от вспышек камер каких-то репортёров, прибежавших за очередной статьей с моей фотографией на первой странице, но совершенно не ощущаю никакого восторга. Почему-то каждый раз, после очередного рекорда на соревновании я слышу повторяющийся вопрос о том, легко ли мне это даётся. Такой вопрос всегда веселит меня, и я автоматически выдавливаю из себя дежурную улыбку, говоря о любви к спорту и поддержке близких. В такие моменты я чувствую, что сонбэ смотрит на меня, будто пытается прислушаться к каждому моему слову. Я чувствую, как он буравит меня взглядом, и все время ожидаю, что вот он подбежит ко мне, обнимет меня за плечи, но не так, как он делает это обычно. Не по-тренерски равнодушно, а тепло, и шепнет мне на ухо о том, как сильно мной гордится.