– Давно ты здесь?
– Приехал после сбора урожая. – Какого черта он расспрашивает меня? Даже не знаю, зачем ответил; наверное, хотел, чтобы он оставил меня в покое.
– Ты ее ученик?
– Да.
Парень огляделся, затем снова вперился в меня взглядом. Слишком пристальным и слишком пронизывающим; то было не обычное любопытство.
– И нравится тебе такая жизнь? – В его голосе слышалась нотка презрения. – Здесь, с ней вдвоем?
От сладковатого запаха разогретого паяльника у меня разболелась голова. Я взял самый маленький паяльник для тонкой работы, которым у меня никогда не получалось водить правильно, и представил, как прижигаю им свою левую руку. Или его.
– Эмметт, – в его устах мое имя звучало как проклятье.
Я опустил паяльник и взял новый кожаный лоскут.
– Мне нужно работать.
– Прости.
В наступившей тишине я вырезал из лоскута квадрат и прикрепил его к доске. Парень наблюдал за мной. Под его взглядом я стал неуклюжим и чуть не поранился скальпелем.
Словно невидимые нити натянулись между моими пальцами, не давая им двигаться. Я повернулся к нему.
– Хотите, я пойду и отыщу Сере… переплетчицу?
– Я… нет. Пока не надо.
Вдруг я с удивлением осознал, что он боится. На миг я забыл о своем недовольстве и понял, что едва ли когда-либо видел более напуганного и несчастного человека. Он был в отчаянии и распространял вокруг себя запах отчаяния, как человек в лихорадке пышет жаром. Но мне не было его жалко, потому что в его взгляде я заметил кое-что еще. Он смотрел на меня с ненавистью. Не знаю, за что, но он ненавидел меня.
– Они не хотели отпускать меня, – промолвил он. – Отец не хотел. Он считает, что книги – удел других, не таких, как мы. Если бы он знал, где я сейчас… – Он поморщился. – Но когда я вернусь, будет уже поздно. Он не накажет меня. Не посмеет.
Я не ответил. Мне не хотелось даже задумываться о том, что все это значит.
– Я сомневался. Не думал… – Он откашлялся. – Я слышал, что она выбрала тебя, и не думал, что приду и… Не думал, что мне захочется… пока не увидел тебя здесь.
– Меня?
Он глубоко вздохнул и смахнул пылинку с обжимного пресса. Его указательный палец задрожал, а между ключиц забилась жилка. Он невесело рассмеялся.
– Тебе нет дела, верно? Да и с какой стати? Ты даже не знаешь, кто я такой.
– Не знаю.
– Эмметт, – выпалил он, спотыкаясь, – прошу, посмотри на меня, хотя бы на минутку. Я не понимаю…
Меня вдруг закрутило, мир стремительно замелькал перед глазами; окружающие предметы сливались, а его слова будто тонули в водовороте. Я моргнул, пытаясь удержаться на месте, но головокружительное течение подхватило меня и стало затягивать в воронку. Он продолжал говорить, но слова пролетали мимо и уносились вдаль.
– Что здесь происходит? – послышался резкий голос Середит.
Гость обернулся. Его щеки и лоб залились краской.
– Я пришел за книгой.
– Что вы делаете в мастерской? Эмметт, почему ты меня сразу не позвал?
Я боролся с накатившей тошнотой.
– Я решил…
– Эмметт тут ни при чем, это я виноват, – ответил парень. – Меня зовут Люциан Дарне. Я писал вам.
– Люциан Дарне, – нахмурилась Середит. По ее лицу промелькнуло странное настороженное выражение. – И давно вы беседуете с Эм… с моим учеником? Впрочем, неважно. – Не дождавшись ответа, она взглянула на меня. – Эмметт, – произнесла она гораздо мягче, – ты хорошо себя чувствуешь?
Вокруг меня вились тени, с боков подкрадывалась чернота, но я кивнул.
– Вот и славно. Мистер Дарне, следуйте за мной.
– Да, – ответил гость, но не пошевелился. От него исходили темные волны пульсирующего отчаяния.
– Пойдемте, – повторила Середит, и наконец он повернулся и шагнул к ней. Она потянулась за ключами и стала отпирать правую из двух дверей в глубине мастерской, но глядела не на замок, а на меня.
Дверь распахнулась. У меня перехватило дыхание. Не знаю, чего я ожидал, но я увидел за ней чистый деревянный стол, два стула и пыльный квадрат солнечного света на полу. Такая мирная картина должна была принести облегчение, но мою грудь словно зажали в тиски. Опрятная, аскетичная комната – и все же…
– Заходите, мистер Дарне. Садитесь. Подождите меня здесь.
Дарне медленно и протяжно вздохнул и бросил на меня последний взгляд, полный необъяснимой, загадочной ярости. Затем выпрямился, подошел к двери и шагнул за порог. Сев за стол, он весь напрягся и вытянулся, словно пытаясь унять дрожь.
– Эмметт, ты точно хорошо себя чувствуешь? Он не должен был… – Ее глаза скользили по моему лицу, выискивая реакцию, но ничего не нашли. – Иди приляг.
– Все в порядке.
– Тогда ступай на кухню и смешай клей. – Я встал и прошагал мимо нее, пытаясь держаться ровно и не шататься. Вокруг хлопали черные крылья, путая мне дорогу. Та комната… тихая маленькая комната…
На лестнице я сел. Свет падал на половицы серебристым кружевом. Контуры теней напомнили о полузабытом кошмаре. Перед глазами промелькнуло лицо Люциана Дарне, его голодный взгляд. Мой взор заволокла завеса тьмы, густая, как туман, но в этот раз во мраке было нечто новое – вспышка, блеснувшая, как зубы, невыносимо острые клыки. Это была не ненависть, а что-то готовое разорвать меня на куски, если дать волю.
Затем тьма поглотила меня, и все исчезло.
Ill
Постепенно я очнулся от забытья и увидел вокруг серый день. Дождь глухо барабанил в окно. Я уловил еще один звук, источник которого мне удалось определить не сразу. Уставившись в потолок, я праздно полюбопытствовал, что это может быть. Легкий шепот, пауза, вдох, шепот… Прошло немало времени, прежде чем я повернул голову и увидел Середит, – склонив голову та сидела за столом у окна. На столе стояла деревянная рама и лежали стопки сложенной бумаги. Она сшивала сложенные страницы, ведя иглой сперва в одну сторону, потом в другую; натягиваясь, нить шептала. Я долго наблюдал за переплетчицей, убаюканный ритмом ее движений. Она протыкала иглой бумагу и подтягивала нить; затем вытягивала ее с другой стороны и снова протыкала бумагу… Завязав узелок, обрезала нить, брала катушку и отрезала новую, привязывая ее к старой. В комнате было так тихо, что я слышал щелчок, с которым затянулся узелок.
Середит подняла голову и улыбнулась.
– Как ты себя чувствуешь?
– Я… – Во рту пересохло. Я сглотнул, и шершавая сухость на языке вернула меня к реальности. Болело все тело. Саднило запястье, словно меня больно ущипнули. Посмотрел вбок и не сразу понял, что увидел: мое запястье было привязано к кровати полоской белого полотна. Ткань натянулась, превратившись в узкую веревку, врезавшуюся в руку. Неужели я пытался вырваться?
– У тебя были кошмары, – объяснила Середит. – Помнишь?
– Нет.
Или да? Вопль, отозвавшийся многократным эхо; темные глаза, неотрывно следящие за мной…
– Неважно. Теперь ты пришел в себя, и тебя можно отвязать.
Она встала, аккуратно положила иголку на полусшитый книжный блок и, наклонившись надо мной, принялась развязывать узел скрюченными пальцами. Я лежал, не шевелясь и не глядя на нее. Что я натворил? Неужели опять рассвирепел? Дома со мной однажды случился такой тяжелый припадок, что я набросился на мать с отцом. С тех пор Альта боялась ко мне приближаться. Неужели я напал на Середит?
– Ну вот, – она подтащила стул к моей кровати и со вздохом села. – Ты голоден?
– Нет.
– Скоро проголодаешься. Ты пробыл без сознания пять дней.
– Без сознания?
– Теперь тебе нужно отдохнуть. Дня два, не меньше. Потом попробуешь потихоньку вставать.
– Все со мной в порядке. Могу и сейчас подняться. – Я рывком попытался сесть, но голова закружилась, и мне пришлось ухватиться за край кровати, чтобы не потерять равновесие. Постепенно головокружение прошло, но попытка выпрямиться отняла все мои силы. Я рухнул на подушку и зажмурился, запретив себе плакать. – Простите… думал, мне получше.