– Паша, Паша, – психотерапевт укоризненно покачал головой, – сколько лет тебя знаю и всё у тебя, всегда решается деньгами…
– Так, а чем же ещё?! На них родимых вся жизнь моя и выстроена… – хитро улыбнулся мужчина.
– Ага, помнится мне, как ты первую жену за большииие деньги привораживал! Какой – то знахарке, бельё её нижнее носил…
– Было дело, – Нефёдов потупил взгляд, – чуть ли не мочу ослиную пил, а Светка, вертихвостка проклятая, всё равно с этим турком сбежала. Лёнь, чего они меня все бросают?! Я им и шубы, и наряды, и украшения разные…у тебя правда коньяка нет?!
– Ну ты ещё слезу пусти! – рассмеялся Леонид Борисович. – Слушай, а если я сейчас коньяк найду, дашь согласие на гипноз?!
– Умеешь ты, старый чёрт, к клиенту подход найти…
Глава 4.
– Ну – с, вы сегодня побалуете меня своими стихами?! – доктор нажал на кнопку пульта, и тяжёлая плотная жалюзи закрыла окна. – Инна Львовна, голубушка, что вы молчите?!
Женщина лежала на кушетке с закрытыми глазами.
– Я немного нервничаю… – прошептала она и поправила коротенькую юбочку, плотно обтянувшую её стройную фигурку.
«Да, у Нефёдова губа не дура!» – Леонид Борисович окинул мужским взглядом стройные ножки в ажурных колготках. – «Точёная, как статуэточка!»
– Я положу руки на голову и начну обратный отсчёт, от десяти до одного. Вы уснёте, вам приснится сон…
– А если я не запомню этот сон? – занервничала жена чиновника.
– Поверьте мне, запомните! – психотерапевт зажигал свечи. – Расскажите лучше какой – нибудь стих, а я пока музыку расслабляющую включу, и всё у нас готово будет…
– А вы не будете смеяться?! – дамочка приподнялась на кушетке. – Вчера вечером, когда муж уснул, я взяла листок, ручку и вот что вышло:
«Моя Душа, то погреб тёмный и сырой
Без фонаря, зато родной и свой.
Мне всё равно, что жизнь,
что смерть что ласки мужа…
Мне всё равно, что вкусная еда,
что голод.
Рукой дотронувшись до Тьмы
Я больше не дышу, я больше не живу…»
– Стоп, стоп! Какие красивые слова – «рукой дотронувшись до Тьмы»! Вы, Инна Львовна – поэтесса, не хуже Цветаевой! Вот, сейчас этим процессом, мы с вами и займёмся…
– Каким процессом?! – побледнела клиентка.
– Постараемся до вашей Тьмы дотронуться рукой. Десять, девять, восемь, семь, шесть…
*****
Купец вернулся ровно через три месяца. К своему удивлению, Любка поняла, что ждала его и даже скучала. Ох, как хотелось убить себя за это чувство! «По кому ты скучаешь, ааа?» – разговаривала девушка со своим отражением, сидя пред зеркалом. «Он немчура проклятый! Увёз насильно тебя из дома родного!» Но другая Любка, которая смотрела из зеркала своими огромными, голубыми глазами, нагло отвечала: «Ага, он к тебе относится лучше, чем тятька твой покойный! Кормит, поит, обувает, одевает, не ломанная ходишь! Сдохла бы давно от голода в своём доме – то родном, неблагодарная!»
Руссиш Шклафен возражала отражению: «На родимой земелюшке и смерть мила!» Но наглая девка по ту сторону зеркала, не сдавалась: «Нет уж, я лучше на чужбине, да на белых простынях полежу! Бестолковая, посмотри на свои ботильоны из натуральной кожи, на платье из поплина, на ручки свои холёные, на спину не гнутую. Давно по полю босиком не ходила?! Или забыла, как лепёшки навозные пахнут?! Благодари Бога, Господа нашего, что жизнь барскую послал тебе…»
Но переубедить Любку, было не так – то легко. Слишком привыкла она жить в Темноте. С виду весёлая, смеётся и в руках всё спорится. А вот внутри, в тёмном и сыром погребе, жила Душа её. И никому до этого дела не было. А Мартин всё понял! Быть может, и вправду он любит её?!
Не было в Любкином погребе даже лучика света. Сыро, глухо, но зато тепло. Дверь в погреб она открыла и ногой одной ступила, когда мамка умерла. Затем тятька умер и Любка, второй ногой зашла. А уж когда, барин сообщил, что немцу её продаёт, вот тогда дверь полностью захлопнулась. Закрылась девушка от Обиды на мир весь, спрятала Душу свою в Темноту, поклялась сама себе – не верить больше никому! И поселилась в глазах девчонки боль…
Та Боль была, что очень глубока
Та Боль звенела и играла
Та Боль рыдала и кричала
Та Боль рычала и дралась
Но девочка сама молчала…
Не верила девчонка больше Богу!
Нет не роптала на него
Он просто умер для неё…
Бережно хранила Люба эту Боль внутри себя, да на засов ещё и дверь закрывала. Каждую ночь упивалась она Болью Одиночества. И понимала, что ни за какие коврижки или пироги сладкие, не расстанется она с этим чувством. Ведь окружающим её людям, верить нельзя! НИ – КО – МУ! Все они предатели! Даже мамка с тятькой предали – померли. А барин, Иван Савельевич, смешно сказать – на фасоль обменял! А Боль – она всегда с тобой. Боль не предаст…
Из России Мартин привёз Любке в подарок сундук. Красивый, кованный, разрисованный петухами красными, курами разнопёрыми, да яйцами пасхальными.
– Открывать, Льюба, Юберрашунг – сюрприз! – заискивающе произнёс купец. – Открывать, страх найн…бояться найн!
Девушка застыла на месте. Руки, ноги онемели, а голова кричала: «Не прикасайся, неспроста подарочки такие! Жди беды…»
На помощь пришла Эльза:
– Фатер, Киндермедхен растеряться! – подскочив к сундуку и приоткрыв крышку, она так и ахнула, – Вас фюр айн шёнес Кляйд! Любааа, Любааа, это тебе, Шёнес Кляйд – красивое платье…
Платье было из натурального шёлка, белоснежного цвета, отороченное дорогим кружевом.
Любка покраснела, опустила глаза, но с места не сдвинулась.
– Надо одеть, примерка, Битте зер! – попросил господин Кёллер.
Мужчина чувствовал себя очень растерянно, он не ожидал такой реакции на свой подарок.
– Любааа…анпробирен Кляйд…платье, примерка! – девочка тащила няню в соседнюю комнату.
Мартин налил себе бокал вина и устроился поудобнее в кресле у камина. Все три месяца его не покидали мысли о Любке. Он жаждал её, как глоток свежего воздуха. Он скучал! Девушка снилась каждую ночь и это было сумасшествие! Чтобы, отвлечься, убрать тоску по русской Шклафен, мужчина накупил сундук подарков, представляя, как она обрадуется.
Господин Кёллер никогда не испытывал такого чувства, как Любовь. «Если это и есть Любовь, ну её к Дьяволу!» – думал он, возвращаясь домой. – «Уж больно, сердце болит…»
И вот, он дома, долгожданная встреча состоялась! А она…она холодная, даже не улыбнулась не разу. Стоит посреди комнаты, как ледяной столб и глаза…эти огромные, полные боли глаза! Что он делает не так?! Почему эта боль никуда не уходит?! Что творится в Душе у этой русской девушки?! Неужели, она и вправду не видит, что он бережёт её и любит?! Почему, почему она так холодна с ним…
– Фатер, фатер! – тоненький голосок дочери, прервал ход мыслей. – Зи ист Вундершён – она прекрасна! Зи ист ди Браут – она невеста, Вундершён невеста! – Эльза подталкивала няню вперёд. Та, смущаясь и путаясь в подоле платья, постоянно спотыкалась.
– Льюба… – у немца пересохло во рту от возбуждения, – …ты похож, много похож Шёнер – Ангел!
Перед ним стояло Божье Созданье! Белое, шёлковое платье мягкими складками струилось по крутым бёдрам и подчёркивало осиную талию. В районе плеч и груди, было искусно вшито тонкое кружево, сквозь которое просвечивала упругая, девичья грудь.
