— Ты серьезно?

— Да.

— Ты получила сотрясение, когда ударилась головой?

— Легкое. — Я пожимаю плечами. — По крайней мере, на этот раз никто не пытался меня убить. Я вызову такси, а дома приму обезболивающее и положу пакет со льдом.

— Доктор велел тебе не быть одной, верно? Поэтому Френсис позвала меня сюда, — Эд наклоняется ближе. — Но вместо того, чтобы быть разумной, тебе просто надо быть занозой в заднице.

— Эд, зачем тебе это? Ты не хочешь, чтобы я была в твоей жизни.

— Знаешь, чего я хочу еще меньше? Уговаривать тебя. Словно, согласившись, ты окажешь мне большую услугу, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Это все равно, что царапать едва затянувшуюся рану.

— Ну, это драматично. Вот твой шанс уйти. Воспользуйся им.

— Не в этот раз. Не тогда, когда ты выглядишь, как будто бегала по небоскребу Накатоми и дралась с Гансом.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Эд моргает.

— Это же был один из твоих любимых фильмов?

— Прости.

— Серьезно? Да уж… — Он наконец-то делает шаг назад. — Ты снова увидишь «Крепкий орешек» в первый раз. Я почти завидую.

На мгновение мы оба замолкаем.

— Итак, Клем, ты хочешь стоять здесь и спорить дальше?

— Нет.

— Отлично. Ты можешь лечь на диван со своим пакетом льда у меня дома. Если захочешь, я поставлю для тебя фильм.

— Разве ты не должен быть на работе?

— Салон закрыт в понедельник. Хватит искать оправдания.

— Ты ведь не отступишь, верно?

— Если бы был другой вариант, мы бы не спорили об этом.

Я вздыхаю, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что лишилась друзей, а Эд был всем, что у меня осталось.

— Отлично. Ты выиграл. И прости.

Мы не разговариваем в машине, и тишина со временем становится приятной и неловкой одновременно. Эд живет в большом старом здании из красного и коричневого кирпича примерно в пяти кварталах от тату-салона. Квартира находится на первом этаже.

— Здесь мы жили? — спрашиваю я, следуя за ним по общему коридору.

— Да.

— Я ценю, что ты это делаешь.

— О, я вижу. Ты просто переполнена благодарностью.

Я это заслужила.

— Не хочу быть в долгу у того, кто меня ненавидит.

— Поэтому ты перестала присылать вопросы?

— Одна из причин.

— Вот как? А что с остальными? — Эд вставляет ключ в замок, и изнутри доносится лай и скрежет ногтей. Что бы ни было по ту сторону двери, оно хочет выйти. — Черт, отойди на секунду.

Ему не нужно повторять дважды.

Эд осторожно открывает дверь — ровно настолько, чтобы просунуть руку и схватить собаку за ошейник. С другой стороны двери собака извивается, борется и пытается освободиться.

— Гордон, да, это Клем. Хватит. Успокойся.

Гордоном оказывается серебристый стаффордширский терьер с бледно-голубыми глазами и белой полосой на груди. Пока Эд отталкивает его от двери, он машет хвостом от безудержной радости.

— Закрой за собой дверь, — инструктирует меня Эд, затем обращается к Гордону: — Сидеть. Я знаю, ты взволнован, но ты должен сесть.

Гордон тихо скулит, не сводя с меня глаз.

— Клем, подойди сюда и дай ему понюхать твою руку.

Я наклоняюсь и осторожно протягиваю ладонь к носу собаки. Гордон вытягивает шею и облизывает ее. Его буквально трясет от счастья, и, клянусь, он улыбается.

— Я отпущу его через минуту, — говорит Эд, похлопывая пса по спине. — Просто хочу убедиться, что он не собьет тебя с ног в приступе радости.

Его голос звучит напряженно, даже горько. Может, он думает, что я не заслуживаю такой радостный прием от Гордон. Вероятно, он прав, но после того, что случилось со мной днем, чистое счастье собаки приветствуется.

Я опускаюсь на одно колено, чтобы почесать Гордона за ушами, но тот решает сделать лучше и переворачивается на спину, попросив вместо этого массаж живота. Никто еще не был так рад меня видеть. Френсис вздохнула с облегчением, когда я очнулась от комы. Однако это нечто совершенно иное.

Стресс дня догоняет меня. Очнуться на кафельном полу кафе в окружении людей, чувствуя боль и страх, не самое приятное ощущение. Я улыбаюсь собаке, но горло сжимается, и по щеке катится слеза.

— Какой ты хороший мальчик, да, и такой красивый.

— Ты здесь меньше минуты, а уже снова с ним нянчишься.

— Я люблю собак, — говорю я с удивлением.

— Других ты не гладила?

Я качаю головой.

— Нет.

Должно быть, это звучит странно, но на мгновение враждебность исчезает, и Эд улыбается. Всего лишь на мгновение. Он тоже очень красивый мальчик. Мой желудок делает что-то странное в ответ на его близость. Может, моя реакция — это просто мышечная память. Что-то нереальное, просто остатки другой жизни. Хотя это не помогает мне или ситуации.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Эд.

Тыльной стороной ладони я вытираю предательские слезы и стараюсь полностью игнорировать свою реакцию на него.

— Да. Просто… тяжелый день. Но сейчас уже лучше.

Я встаю. Гордон перекатывается и вскакивает на лапы, довольствуясь тем, что трется о мои ноги и нюхает туфли. Он с такой преданностью смотрит на меня.

Кажется, я влюбилась.

— Тебе надо снять футболку, — говорит Эд.

— Зачем?

— Там кровь от раны на щеке. Ее нужно постирать. Я принесу тебе что-нибудь из своего.

Я снимаю футболку и протягиваю ему.

Эд поджимает губы и отворачивается, забирая у меня футболку.

— Клем, я не это имел в виду…

— Что? Ты сказал снять ее.

— Сделай одолжение — держи одежду на себе, хорошо?

Я хмурюсь и тут же морщусь от боли.

— Ой. Ничего такого, чего бы ты не видел раньше.

— И мне не нужно видеть это снова. Никогда.

Да, уж. Я бросаю на себя быстрый взгляд. Моя грудь, может быть, и небольшая, но в бледно-зеленом кружевном лифчике выглядит очень мило. Живот не плоский, но и не выпирает.

— Черт возьми, прекрати, — рычит Эд. — С твоим телом все в порядке.

— Я так и думала. Так что проблема в тебе, а не во мне.

— Нет, со мной все в порядке. И с тобой. Проблема в нас. — Он пристально смотрит на меня, его глаза темнеют. Они у него очень выразительные. К примеру, сейчас Эд зол. Снова.

Люди вообще меня завораживают, но Эд — это отдельная история. Не знаю, то ли из-за того, что у нас есть история, то ли из-за его сексуальности. Я могла бы наблюдать за ним часами или даже днями.

— Ты всегда был таким угрюмым? — с искренним любопытством спрашиваю я.

Вместо ответа, Эд уходит в коридор, качая головой. Я стараюсь не пялиться на его задницу несмотря на то, что в этих джинсах она кажется особенно впечатляющей. Я определенно одобряю его задницу

Тем временем Гордон не знает, следовать ли ему за хозяином или остаться со мной, и наконец выбирает последнее.

Хороший пес.

В квартире высокие потолки. Гостиная совмещена с кухней и обеденной зоной. Все выглядит недавно отремонтированным. Белая с черной затиркой прямоугольная плитка на кухне. Белые шкафы, блестящая черная столешница, современная техника и светильники. Мебели немного, но она выглядит мило: два темно-серых дивана, массивный деревянный журнальный столик, обеденный стол и стулья. На стенах картины и рисунки, похоже, руки одного художника, Не эскизы татуировок, а портреты, пейзажи или городские зарисовки. Фасад тату-салона с прохожими на тротуаре и сидящим снаружи на траве Гордоном изображен в мельчайших деталях. Эд определенно талантлив.

Я иду по небольшому коридору с комнатами по обе стороны. Ванная, кабинет, художественная студия или небольшая свободная спальня и главная спальня. Когда я подхожу к дверям последней, в меня летит футболка.

— Благодарю.

— Ложись, я принесу пакет со льдом, — фыркает Эд и удаляется, снова оставляя меня одну.

На огромной кровати темно-синие простыни и одеяло в тон. Через открытую дверь шкафа я вижу, что половина пространства все еще пуста. Словно посередине проведена линия. Было бы лучше, если бы Эд занял все пространство. Потому что, если он все еще переживает разрыв, то меня здесь быть не должно. Это совершенно несправедливо по отношению к нему.