— Почему? — Драко изумленно изогнул бровь.
— Этому человеку на самом деле на меня плевать… как мне казалось, во всяком случае, — признался он. — Я не знаю, что сейчас, но мы все равно никогда не сможем быть вместе. Просто по причине того… что мы слишком… разные и одинаковые одновременно… Это слишком сложно, даже не пытайся понять, — он махнул рукой. — Я уже давно, на самом деле, смирился с тем, что с этим человеком ничего не может быть, и единственное, что делал — тешил себя мечтами. Только толку от них, если в реальности мы постоянно видимся и это делает лишь хуже. Я постоянно боюсь, что мои чувства выйдут наружу, это станет заметно… И это все погубит.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что иначе быть не может, — признался Гарри. — Я знаю его эмоции по отношению ко мне. И если он узнает о том, что я ощущаю… Нет. Ни за что. Это меня уничтожит окончательно. Если сейчас во мне еще что-то есть, то тогда не останется вообще ничего, и мне даже не надо будет готовиться к тому, чтобы сигануть с башни, серьезно, — Поттер снова уткнулся в его плечо и произнес дрожащим голосом. — Но я не хочу, чтобы после моей смерти обсуждали эту мою сторону. Я бы хотел умереть спокойно, но мне этого не дадут в любом случае, но… просто это то, о чем я не стал писать даже в предсмертной записке, — Поттер махнул рукой в сторону мантии, так мирно и лежавшей себе у стены, и пергамента на ней. — Всем будет лучше, если я унесу это с собой в могилу. И поверь, это не потому, что я так о ком-то забочусь или что-то в этом роде. Так будет безопаснее даже для самого человека.
Признания Поттера выбили Малфоя из колеи и… признаться, испугали. Кого он мог любить с такой страшной силой, болезненностью, и так бояться этих чувств, что Поттер был готов сразу же покончить с собой, как об этом станет известно? Вывод напрашивался один: любовь эта запретная.
— Ладно, вопрос о безопасности я отдаленно понимаю, — осторожно проговорил Драко. — И не буду давить с тем, в кого ты влюблен, говорить об этом или нет — твое право… Но ты уверен, что ты знаешь его истинные эмоции по отношению к тебе? Я уже заметил, что ты нередко многое трактуешь во вред себе… Не сам ты, а твое… подсознание, что ли, подкидывает тебе такие мысли. Ведь вполне может быть так, что человек, даже говоря, что ненавидит, на деле чувствует совсем другое. Ты не думал об этом?
Гарри тяжело вздохнул и, закусив губу, замолк.
— Если честно, я уже ничего не знаю. Но даже если… Даже если он меня не ненавидит, в лучшем случае он ко мне нейтрален. Да и… никаких отношений априори не может быть.
— Априори? Я понимаю, что твоя любовь из разряда запрещенных… Ну, я сомневаюсь, что ты любишь какую-нибудь одиннадцатилетку или животное…
— Ты за кого меня принимаешь?! — Поттер тут же подскочил, вспылив, но Драко его успокоил.
— Я и говорю, что не в этом дело. Значит, любовь к уже взрослому человеку. А тут уже все запреты — это в наших головах. Стереотипы, воспитание и все такое… Типа того, как Блэков воспитывали в ненависти к магглам и магглорожденным и, естественно, противились бракам с ними, но Андромеда, несмотря на такую запрещенную любовь, пошла наперекор семье и судьбе. Думаю, она не прогадала и была счастлива с любимым человеком. Видимо, твоя любовь тоже из подобного разряда. Подумай об этом. Даже если этот человек тебя не любит, подумай, вдруг ты сможешь довольствоваться дружбой с ним. Это уже что-то.
Гарри на какое-то мгновение замолчал, тяжело дыша, потом все же сообщил тихим голосом:
— Я сомневаюсь, что ему… этому человеку, моя дружба нужна. Даже если это будет выгодная дружба с героем.
— Это и не дружба тогда. Лучше, если он будет знать тебя именно как настоящего Гарри. В любом случае не принимай решение за этого человека, — снова обратил внимание Драко. — Он сам за себя примет.
— Ладно, — пробормотал Поттер. — Давай о другом поговорим. Это слишком тяжело, я… я не уверен, что готов.
— Понял тебя, — Малфой согласно кивнул, однако его продолжала тревожить мысль: кого же Гарри мог так любить, что решил для его же безопасности унести секрет о своем светлом чувстве в могилу? Невольно Драко отчего-то кольнуло нечто вроде… обиды.
— Ты говорил про будущее… — Гарри поднял голову. — Вообще… я не совсем уверен в том, кем хочу быть в будущем. Я, если честно, начиная с шестого курса думал, что не доживу до восемнадцати, и не из-за самоубийства, — признался он, и Драко снова обдало холодом внутри. — Я осознавал, что с огромной вероятностью я не переживу войну, поэтому и бросил Джинни перед седьмым курсом, когда мы с Роном и Гермионой отправились искать крестражи. Мы как бы договорились после войны все возобновить… но уже все было не то. И я сам оказался неприкаянным. А потом все завертелось… Рон и Гермиона оказались отдельно, у Уизли свое горе… Как и у многих семей. Я и так чувствую себя особенно виноватым из-за смерти Фреда… И смерти Люпина, Тонкс… вообще, из-за меня столько людей умерли… Лаванда теперь оборотень… И все это — из-за того, что я, черт подери, выжил…
— Вспомни, что я сказал тебе про Сириуса, — проговорил Драко. — Мертвые не врут, это закон мироздания, так что я уверен, он скажет, что ты не виноват. И тут — то же самое. И вспомни, что я говорил тебе про ответственность. Решение Фреда воевать — это его ответственность. Виноваты в его смерти при этом Пожиратели. Решение Люпина и Тонкс — тоже их ответственность. В случае с Лавандой виноваты обстоятельства, в которых она оказалась, а также Сивый, укусивший ее. Но не она и не ты. А в самой войне виноват Лорд, и это — его ответственность. Не вини себя за то, что творили другие.
Гарри тяжело вздохнул и снова уткнулся лбом в плечо Драко, и слизеринец снова приобнял его, прижимая к себе.
— Давай чуть помолчим… Мне это нужно. Пожалуйста, — пробормотал Гарри, и Малфой угукнул, чуть поглаживая Поттера по спине.
Где-то вдалеке слышался крик птиц и уханье сов в лесной чаще, сверчки тоже вносили свою лепту в общую какофонию звуков. Казалось, эти шумы успокаивали, и Драко иногда прикрывал глаза, вслушиваясь в них и в мерное дыхание Поттера рядом. Малфой сам не понимал, что он творит и почему он так спокойно вел себя с Гарри, обнимал его… Но чувствовал необходимость в этом. Складывалось ощущение, что это было нужно им обоим — оставшимся единственным одиночкам в осеннем Хогвартсе.
За своими мыслями он чуть было не упустил момент, когда Гарри приподнял голову.
— Спасибо… Я… я подумал, что хотел бы стать преподавателем, — вдруг ответил он на заданный ранее вопрос. — На пятом курсе, как ты знаешь, я собрал Отряд Дамблдора и тайком вел занятия. Поначалу мне было трудно, но потом я втянулся… и понял, что мне это нравится. Азарт, когда ты учишь кого-то и видишь, как благодаря переданным тобой знаниям и твоей вере в ученика у него все получается и ты сам видишь результат… это великолепно, — лицо Гарри впервые за все время с нахождения на Астрономической башне просветлело, и Драко счел это очень добрым знаком. — Вести урок по ЗОТИ мне было бы интересно. Правда, опять же, немного по статусу героя: мол, сам учился, всех спасал, теперь других будет учить… но мне это интересно. Хм… знаешь… а может быть, и Кингсли не будет так сильно возмущаться тому, что я уйду в Хогвартс. Все равно же… «геройское», — Поттер фыркнул. — Да, слушай… спасибо. Я хочу этого. Правда, буду волноваться. Я все же давно уже… никого не учил…
Драко неожиданно сам для себя заулыбался. Гарри, кажется, нашел нужное себе занятие… И, возможно, смысл жизни?
— У тебя вполне будет возможность потренироваться. И ты сейчас снова скажешь про то, что я — истинный слизеринец, и я это подтвержу…
Поттер снова захохотал.
— Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь сказать.
— Ну, не знаю… — Драко усмехнулся. — Летом, после экзаменов и всего-всего, поучишь меня вызывать Патронус?
Малфой специально решил просить Гарри не сразу: после того, как Поттер добровольно чуть не ушел из жизни, Драко сомневался, что у него сейчас получится вызвать Патронуса. Однако спустя время восстановления и нахождения смысла жизни и убеждения в том, что он может устраивать свою жизнь так, как хочет, у Поттера вполне получится вызвать его.
