- Ничего, успокойся... Степан Иванович ведь не со зла, не хотел... Не знали мы об этом.

   Степан Иванович поднялся, подошел сзади, легонько обнял Марину за плечи:

   - Ты уж прости меня, дурака старого, я ведь не подумаю - как ляпну что, самому потом тошно и перед людьми стыдно. Честное слово, я не знал, а Максим нам не сообщил...

   Марина выпрямилась, вытерла остатки слез, подняла на него мокрые глаза.

   - Ничего, не волнуйтесь. - Она через силу улыбнулась. - Я все уже пережила, отревела свое... - Она шмыгнула носом, снова потянулась к платку. - Разве я не понимаю... откуда вам было знать?

   - Ну, вот и хорошо, - просиял Степан Иванович, - вот и ладно. Забудем. А ты ешь, Маринка, ешь, не смущайся, вон худющая какая, тебе поправляться надо.

   Она мелко закивала, снова подняла на него глаза. Теперь уже без натуги улыбнувшись, проговорила:

   - Эра милосердия - она ведь еще не скоро наступит, как говорили в фильме...

   - Точно говорили, правильно говорили! Молодец! - одобрительно воскликнул Степан Иванович.

   Мария Павловна погладила ее по руке:

  - Ты, верно, нас стесняешься... Да так уж оно и должно, в гостях всегда так. А ну, отец, пойдем, оставим молодых одних; им есть о чем поворковать, да и кушать будут лучше. А мы с тобой уж сыты, недавно чаевничали.

  - И то верно, - крякнул Степан Иванович. - Ну, вы тут сами, без нас, - он обвел рукою стол, - найдете чего... слышишь, Максим?

  - Ладно, пап.

  И они ушли.

  Так начался и прошел этот вечер, а как закончился - о том судить из следующего.

  Едва за Максимом и Мариной закрылась дверь, Степан Иванович спросил у супруги:

  - Ну, как она тебе?

  - Хорошенькая, - улыбнулась Мария Павловна. - Смущается, правда, очень, а так миловидная, глаза не злые, да и одета неброско, не то что другие - глядеть тошно.

  - Да, - кивнул Степан Иванович, - мне тоже глянется. Только побойчее бы надо, время нынче такое. Ну, ничего, это в первый раз, потом какая-никакая смелость придет. А вообще она видная. И тут главное, мать, в том, чтобы она и оказалась для него той самой Манон, о которой он без конца грезит. Помнишь? Найду, говорит, свою Манон, вот тогда...

  - Да сдалась бы она ему, тоже музу нашел...

  - Ты это про Марину?

  - Нет, что ты! Я - о Манон Леско. Она ведь куртизанка.

  - Ну, тут, мать, не скажи. Муза - она и есть муза. Здесь действует прием - олицетворение вместе со сравнением; результат - вдохновение. Нет его, нет восторга перед женщиной - пусть даже она для него ассоциируется с той далекой куртизанкой - и нет работы. Максим прав. Придет - пусть расскажет о Марине.

  Помолчали. Повздыхали. В заключение Степан Иванович произнес:

  - Хоть бы уж она стала для него тойМанон! Может, сын наш возьмется, наконец, за ум. Тогда нам его Маринка дочерью родной станет. Ей-ей, станет!

  И быстро ушел в свою комнату.

  - Господи, - причитала на кухне Мария Павловна, утирая слезы краешком фартука, - сделай так, чтобы они поженились... Уж лучшей снохи, кажется, и не сыскать. И пусть она будет для него той самой музой.

   ---------

  На другой день оба накинулись на Максима, когда он поздно вечером вернулся домой.

  - А почему ты один? - сразу же встревожено спросила мать. - Что случилось, почему не пришла Марина?

  - А разве она должна была прийти?

  - Степа, ты слышишь? - всплеснула руками Мария Павловна. - Он полагает, она больше не должна к нам приходить! Как тебе это нравится?

  - В самом деле, Максим, - грозно вырос перед сыном Степан Иванович и, нахмурившись, недобро забасил: - Почему ты ее не привел? Вы что, поссорились?

  - Пап, ну с чего ты взял, все у нас нормально...

  - Нормально?! - неожиданно вспылил отец. - А то, что у девчонки отец алкоголик и она боится идти домой, дабы он по пьянке не поднял на нее руку! А то, что она живет в нужде, еле сводя концы с концами, да так, что ей и платье-то хорошее не на что купить, не то что золотые серьги или цепочку! А то, что у нее умерла мать и она фактически осталась сиротой, без родной души, без самого близкого и дорогого ей человека, осталась одна, совсем одна! Это, по-твоему, нормально?!

  - Папа...

  - Ну что "папа"! Да как ты посмел оставить ее одну, как вообще мог на такое решиться! Мы их тут ждем, я торт купил, мать чай заварила, она даже брошь свою хотела ей подарить, потому что у нее ничего нет!.. А ты заявляешься домой один - и у тебя все нормально!

  - Да я ей говорил...

  - Ну? А она?

  - Не захотела. Неудобно, говорит, как нахалка, вчера была, сегодня опять...

  - Другая-то, наглая, и явилась бы, - вставила свое веское замечание Мария Павловна, - а эта, гляди ж ты, ну что Золушка... застеснялась, - и выразительно посмотрела на мужа.

  - А уговорить ее пробовал? - продолжал отец.

  - Пытался, еще бы, но она ни в какую. Сказала, как-нибудь потом.