И он проскочил, этот эшелон. Некому было минировать путь. Улыбающиеся и довольные, с чашкой кофе в руках, смотрели немецкие генералы из окон вагонов на бездыханные тела партизан...

   Но дальше еще один отряд, где-то под Ровно. Так донесли шпионы и указали место: определенный квадрат. Да, именно там совсем недавно стоял отряд Прокопюка. Сюда и полетели новые бомбы, круша лес, выворачивая наизнанку землю, обеспечивая беспрепятственное движение составу с высоким немецким командованием, с живой силой. И так же барражировали в небе вражеские самолеты, охраняя полотно, не давая приблизиться к рельсам ни единому человеку. И удивлялись: почему никого не видно? Может, карателям удалось разбить партизан, или те не знают о проходе такого важного эшелона? А может, надеются на соседей?

   Но не знал предатель, выдавая местоположение отряда, что партизаны снимутся отсюда и уйдут на северо-запад, ближе к Федорову. А место новой стоянки уже не смог передать, потому что своевременно сбежал из отряда, боясь погибнуть от пуль и снарядов новых хозяев.

   Долго патрулировали железнодорожную насыпь в этом месте вражеские летчики, ожидая прохода эшелона, но партизан не увидели. Наконец, догадавшись, видимо, в чем дело, спешно повернули и устремились к Ковелю, в район рожищевских болот...

   Болота преграждали путь карателям. Да они и не могли подумать, что отряд остановится именно здесь. Но такое место выбрал командир и тотчас поставил задачу: эшелону удалось проскочить, и теперь уничтожить его должны только они, надеяться больше не на кого. И к насыпи, хорошо просматриваемой из-за редкого леса, спешно отправилась группа из пяти человек; в руках у них взрывчатка и машинка с рукоятью выключателя и длинным проводом. Остальные бойцы залегли в кустарнике по обеим сторонам пути, растянулись по всей насыпи.

   В этой пятерке оказался Григорий. Сам вызвался. Сын подошел, приник к отцу, а в глазах - просьба, чуть не мольба:

   - Папка, и я с тобой...

   - Нет! - сурово отрезал отец. - Шутишь? Не за грибами иду и не на рыбалку. Со смертью в прятки играть.

   - А я? А если ты?.. - чуть не вскричал Ванюшка. - Я хочу быть с тобой! Я убью фашиста, если он только посмеет... Ну возьми меня, папа!

   Григорий присел на корточки, обнял сына, поцеловал, долго смотрел в глаза, такие родные и милые, словно хотел запомнить их...

   - Боишься, что меня убьют?

   - Да!

   И глаза мальчика заволокло слезами. Отец прижал его к себе крепко, как только мог.

   - Не бойся, сынок. Меня ни одна пуля не берет, ты же знаешь. Вон их сколько летело ко мне, да только покусали и попадали, бессильные убить. До сердца моего ни одна не добралась и не доберется, обещаю тебе это. А вот за тебя - как поручусь? Вдруг ты не такой заговоренный, как я? Что я тогда матери скажу?.. Но не хочу об этом думать, потому как ты останешься жить, должен остаться. Я приказываю тебе, слышишь?

   - Слышу, папа, - едва слышно выдавил из себя Ваня.

   - Ты ведь не хочешь, чтобы твой папка умер? Конечно, я мог бы и не спрашивать, но знай, если случится что с тобой... если тебя не станет... то я умру.

   Сын еще крепче прильнул к отцу, обхватив его руками за шею, положив маленькие горячие ладошки ему на затылок. И прошептал:

   - И я умру, если не станет тебя... Потому что больше у меня не будет такого отца. Зачем мне тогда жизнь?

   - Не смей так говорить, сынок. Ты должен жить вопреки всему, что бы ни случилось! Впереди у тебя светлое будущее, и ради наших детей мы, их отцы, и идем на смертный бой с врагом. Понимаешь? Ты понимаешь меня, сын, Ванюша мой дорогой?..

   - Да, папа...

   - Вот и хорошо. Оставайся и жди, а я скоро вернусь. Обязательно вернусь, родной мой! Мы им покажем!..

   И, скупо улыбнувшись на прощанье и поцеловав сына, отец поднялся и пошел. Потом оглянулся и махнул рукой уже издали... И хорошо видел маленькую, одинокую фигурку с пилоткой в руке меж двух берез, но, к сожалению, не смог заглянуть мальчику в глаза.

   Плотно сомкнув губы, не двигаясь, сын долго глядел отцу вслед. В его глазах горела та же решимость, которую незадолго перед этим видела его мать.

   И ни один человек в отряде не спохватился, когда Ванюша внезапно исчез, едва группа подрывников скрылась из виду...

   ... Эшелон приближался. Партизаны быстро положили мину под рельс и уже начали отходить, как вдруг с неба донесся рокот моторов, и хищные носы "мессершмиттов", нацелившись, устремились к насыпи, поливая ее огнем из пулеметов. Трое так и не успели уйти, остались лежать близ путей. Григория и его товарища смерть миновала. Они торопливо растянули провод, установили взрывную машину средь высокой травы и залегли, поджидая состав. Но самолеты вернулись, и вновь затарахтели с высоты пулеметы. Оба партизана поспешили скрыться в молодом березняке поодаль: здесь, на открытом месте они были как на ладони.

   И тут послышался шум паровоза. Эшелон медленно подходил к месту, где стояла мина. Метров триста уже ему осталось. Двести... Сто... Надо торопиться к рукояти, уже показались из-за кустарника две платформы с песком впереди паровоза!

   И партизаны поползли, дождавшись, когда самолеты уйдут для повторного захода. И вот она уже видна, долгожданная рукоять, которую надо повернуть. Всего десять метров до нее! Восемь! Пять! Еще немного...

   И в это время сверху застучал пулемет. Остался-таки один немец в воздухе, шел позади тех, что разворачивались где-то неподалеку. И выполнил свою задачу: настигли вражеские пули обоих партизан. Григорий первым ткнулся лицом в траву и застыл; позади него замер, убитый в голову, его товарищ.

   Пять метров... И некому повернуть рукоять. А эшелон уже выплыл из ольшаника и, пыхтя, полз вдоль насыпи. Сзади, за паровозом, стояли на платформах гитлеровцы с автоматами в руках и зорко глядели по сторонам. Другие наугад били из пулеметов по кустам и высокой траве.