Показание мальчика меняло ход событий. Теперь "торговке" надо было отвечать за свои слова, но не тут-то было. Дама принадлежала к разряду тех, про которых говорят: "На этой где сядешь, там и слезешь".
- Так она еще и животное обидела, - зацепилась она за новую деталь следствия, - и это на глазах у детей! А ведь их в школе учат любить животных. Какой же пример ты им подаешь, а? Старая кочерыжка!
Тут голос стал громче, играющим на публику:
- И все молчат!
Голос продолжал крепнуть:
- И никто не вмешается!
И обратился, наконец, в трубный глас:
- А на наших глазах избивают животных и детей!!!
Да, детей учили в школе любви к животным, и раз эта лохматая и размалеванная тетка вступается за собаку, значит, она права. И дети во все глаза глядели на нее, как на поборника справедливости. Это уже было страшно. Как убедить их в обратном? В том, что совсем не из-за любви к животным, а руководствуясь лишь своим чахлым умом, порожденным нездоровым образом жизни, бросается эта особа с выпученными глазами на седовласую, преклонного возраста женщину!
Тот, что копался в "Жигулях" (это он помогал ограждать газон), в сердцах плюнул, подошел и, багровея от гнева, бросил в лицо "торговке":
- Слушай, ты, закулисный работник! Совесть есть у тебя или ты пропила ее всю? Знаешь, на кого орешь, кто перед тобой? Да ты мизинца ее не стоишь! Муж ее рассказывал мне...
- А ты куда лезешь? Тоже, защитник, - огрызнулась подсобница. - Не знаю и знать не хочу!
- Нет уж, послушай, - не отставал шофер, - а то за такие оскорбления, да еще и при свидетелях, можно кое-куда и загреметь!
- Чего?.. Хм! Вот еще!
С ухмылкой, полной пренебрежения, она оглядывала его с головы до ног глазами, кипевшими ненавистью. А он, глядя ей в лицо, заговорил:
- Эта женщина в сорок первом встретила войну на Западной Украине, она работала там медсестрой. Их госпиталь разбомбили, а ее саму ранило тремя осколками... Нет, нет, не уходите, останьтесь, пожалуйста, - это он Марии Степановне, собравшейся уйти, - пусть все, и эта особа в том числе, знают, что это про вас я буду говорить.
И он продолжал:
- Когда ее вылечили, она попросилась на фронт. Всю войну она провела в окопах от Киева до Сталинграда, а оттуда до самых ворот Берлина. Сотни раненых спасла она от смерти, вынося их тела с поля боя, и не раз была ранена сама. А когда кончилась война, она поехала на восток воевать с самураями. И родина по достоинству оценила ее подвиги и по заслугам наградила. Видела ли ты ее ордена и медали, когда она шла с мужем на встречу ветеранов в день Победы? Да тебе за всю жизнь не сделать и тысячной доли того, что сделала эта женщина! Ты видишь мир только из дверей своей подсобки. И у тебя хватает наглости кричать на этого человека и обзывать его грубыми словами!
Мария Степановна опустила голову. Губы ее тряслись, по лицу катились слезы.
В разговор вмешалась молодая женщина с коляской:
- Да не могла она ударить девочку вашу, разве вы сами этого не понимаете? И собаку тоже. Что вы смотрите на меня так, будто я должна вам? Лучше бы объяснили людям, почему в магазинах нет мяса, и откуда его берете вы. Или хотите нам рассказать, что ваше животное питается макаронами и остатками рыбного супа с вашего стола?
- А вот это уже не ваше дело, - бойко ответила "торговка", - каждый живет как может, и нечего совать нос, куда не просят.
- Вы мне рот не затыкайте! - не уступала позиций женщина с коляской. - И дело это не мое, а государственное. Такие вот, как вы, и обворовывают народ. Каждый день небось сумки с продуктами домой тащите, а тут зайдешь в магазин - хоть шаром покати: ни кусочка мяса, щи сварить не из чего.
- А ты докажи, докажи! - возмутилась подсобница. - Чего зря языком-то молоть?
- А тут и доказывать нечего, любого можно спросить.
- Ладно, знаем, говорить все мастера. Работать надо. Собрались тут... Я женщина трудящая, наше государство защищает таких, как я. А ты-то много наработала? Второй год уж катаешь вон... Избаловали вас...
- Вы мне не "тычьте"! - вдруг покраснела женщина. - Я вам не девочка и не родня. Ишь ты, "растыкалась" тут, блатная...
Но крашеная дама уже не слушала ее. Солнце вдруг скрылось за тучей; налетевший внезапно ветер разметал ее волосы, хлестнул ими по лицу. Она недобро оглядела всех, развернулась и сказала дочурке, зло глядевшей на людей:
- Пошли, дочка, чего с ними разговаривать.
Потом повернулась к Марии Степановне, ядовито бросила, сплюнув желтой слюной:
- Ишь, окопались тут, садик устроили... Куркули проклятые.
Та развела руками:
- Да ведь не для себя, для людей же, чтобы всем...
Но мама с дочкой уже хлопнули подъездной дверью. На прощанье девочка бросила на старушку недобрый взгляд. Отныне эта "куркулиха" стала для нее врагом.
Мария Степановна почувствовала себя опустошенной, будто отняли что-то дорогое для нее, вырвали душу из тела и растоптали грязными сапогами. Ей словно дали пощечину! Горячей волной боли от унижения облило сердце, вновь комок подступил к горлу, и она не смогла сдержать слез...
Дома она долго не могла прийти в себя, оттого что узнала, сколь низкие, гадкие есть на свете люди. Люди... ради светлого будущего которых они шли на смертный бой с врагом, не щадя жизни.
