Он подключает колонки и лениво катит байк рядом, пока я пытаюсь нормально настроить какое-то местное радио с телефона.

На трассе почти никого нет в такую рань, солнце только встает, асфальт под кедами пыльный и успевший остыть за ночь.

Я докуриваю еще одну сигарету, лениво вслушиваясь в радио и смотря на навигатор.

У нас не кончался бензин, мы просто захотели навернуть пару десятков тысяч шагов.

Потому что почему бы и нет.

Ведущий что-то уверенно тараторит по-немецки, я разбираю только какие-то отдельные слова и даже не парюсь из-за этого.

Я не сразу узнаю песню, потому что весь проигрыш тонет в невероятно быстрой немецкой речи.

Над полем с какими-то цветами еще витает туман, больше похожий на дым от сигарет, нет еще этой раздражающей дневной жары, и от зелени и ветра веет свободой.

Я останавливаюсь, смотря на тлеющую сигарету, и вслушиваясь в текст.

I hope I get the chance to travel the world

But I don’t have any plans

Wish that I could stay forever this young

Not afraid to close my eyes

Life’s a game made for everyone

And love is the prize

So wake me up when it’s all over

When I’m wiser and I’m older

All this time I was finding myself

And I didn’t know I was lost

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько живым.

Он ставит байк на подножку на обочине и подходит, забирая у меня сигарету, и я вздрагиваю.

Несколько секунд смотрю в сторону, куда-то на туман и цветы, а затем вдруг разворачиваюсь и с силой пихаю его в плечо, бросая:

– Догоняй.

Вороны – НервыZitti e buoni – MåneskinSupermodel – MåneskinLost in Japan – Shawn MendesWhat makes you beautiful – One DirectionStory of my life – One DirectionCastle on the hill – Ed SheeranRemember the name – Fort Minor Feat. Styles of BeyondMonster – SkilletLet me down slowly – Alec BenjaminInto you – cover by Leroy SancezAlready home – A Great Big WorldOcean Eyes – cover by American AvenueViva Las Vengeance – Panic! At The Disco

Я наощупь нахожу вибрирующий где-то над головой телефон и принимаю какой-то вызов, потирая глаза:

– Да?

Я привык к тому, что меня будят звонками.

Разные часовые пояса, коллеги (иногда даже Лу) никогда не знают, где я, сплю я или нет, сколько у меня времени, а я еще и мог забыть про какой-нибудь созвон…

Но резкий низкий голос заставляет меня замереть и все-таки открыть немного болящие из-за наверняка полопавшихся сосудов (мне уже не 15) глаза.

Пару секунд смотрю перед собой, даже не вслушиваясь в безостановочный поток слов, хватаю со стола пачку сигарет (похуй чью) и чуть не спотыкаюсь, дергая на себя дверь.

– Это кто?

Он раздраженно пытается сфокусироваться на экране своего телефона, выкручивая яркость на минимум.

Я оборачиваюсь, щелкая зажигалкой, и одними губами отвечаю:

– Мой отец.

У меня никогда не было какой-то особой… привязанности к Англии.

И тем более к Лондону.

Я могу понять своих друзей, которые некоторое время интересовались, почему я бросил все и уехал из Лондона, если там была хорошая работа, адекватный ритм жизни и о ужас шикарные виды (да, я не спорю, в Лондоне есть своя романтика, мы все здесь смотрели «Шерлока»).

Но…

Дело было не столько в месте, сколько в воспоминаниях, связанными с ним.

Точнее с людьми, связанными с ним.

Я всегда был слишком… «либеральным».

Как это любил называть отец.

Мать со мной не слишком разговаривала. Не знаю, потому что она хотела дочь или просто потому что ей не о чем разговаривать с собственным ребенком.

Я плохо помню годы в школе.

Помню, что все курили в комнатах в пансионе и жестко буллили тех, кто пытался их сдать; помню преподавателей, боявшихся лишний раз сказать что-нибудь из-за чьих-то богатых родителей; помню, что дома особо не был и… не то чтобы стремился.

Последние три года мне пришлось учиться дома. То ли директора засудили, то ли они решили, что это слишком дорого, не знаю.

В тот же год умер мой дядя.

В семнадцать я впервые сбежал из дома.

Лу училась на курсах права, на которые нас запихали против нашей воли, постоянно шутила, что по моему виду решила сначала, что у меня Коган (и ладно бы она на медицинский собиралась, так просто фанфиков переводных начиталась), и подрабатывала в кафешке иногда вместо сестры за довольно символические чаевые.

Она просто позвонила мне посреди ночи и сказала, что ей подарили два билета в Париж на «Евростар».

У нас с собой было по рюкзаку, по отключенному от сети телефону и целый день в Париже.

Одинаковые белые кроссовки и красные толстовки, утренний Монмартр, сотня фоток у Эйфелевой башни, цепляющий Нотр-Дам и окончательно решение не возвращаться обратно в ту жизнь.

Дома был скандал.

К счастью Лу привыкла к тому, что я часто ночую у нее на диване. К счастью ее отец работал в автосервисе.

К счастью меня выписали из завещания через два года, и я стал чувствовать себя по-настоящему свободным.

Но меня приняли в LSBU.

Против моего желания и моего ведома.

Я не являлся ни на одну пару и завалил первую же сессию, но меня все равно не отчислили.

Мы с Лу два дня ночевали возле администрации, чтобы мне позволили забрать документы.

Лу всегда нравилась Франция, поэтому это первое, куда мы сваливаем.

Поступаем в местный настолько неизвестный университет, что у него даже нет адекватного названия, на заочное кто на что.

И работаем, где только можем.

Комната на двоих, потому что денег не хватает, одна пачка макарон на неделю и ужины буквально при свечах, потому лютые счета за электроэнергию с их ебанутой системой.

В конце первого курса я забиваю на целый год оплаты обучения и перевожусь с архитектурного на IT.

На звонки родителей я перестал отвечать еще в четырнадцать.

В Германии я жил где-то год.

Я как-то плохо помню все, что было до этого.

Я как-то засел с работой в сети, ездил по Франции, потом остался в Германии…

Как меня занесло в Майнц не помню вообще.

Там же я познакомился с Элтером.

У него была квартира в Мангейме, мотоцикл и диплом актерского факультета. Он красил волосы в фиолетовый, напоминая Лу, и ходил примерно на двадцать кастингов в неделю.

Мне приходилось всматриваться в сцену каждого фильма, в котором он снимался в массовке, тупо выискивая моменты, где он выглядывал в одной единственной сцене из-за угла, и хранить дома зеленый чай (напоминающий суп) на случай, если он решит неожиданно зайти.

И французский, и немецкий я выучил тупо по сериалам и личному общению, поэтому никакую грамматику в жизни не видел.

Я уезжал в Германии шесть раз за тот год, что жил там.

Я даже не помню, где и как познакомился с Камиллой.

Она работала менеджером в какой-то компании, предпочитала говорить исключительно на немецком и слушала Шопена в запутанных проводных наушниках.

И я также плохо помню наши отношения.

Мы особо не разговаривали.

Она разговаривает по телефону о каком-то проекте, пока я оформляю себе билет на поезд.

Я звоню ей после перелета, и она даже не спрашивает, где я, только болтает о своей работе и при этом почему-то «нашей» квартире.

Когда я возвращаюсь из Сан-Франциско, она откуда-то достает таксу, которая явно не испытывает ко мне ни капли симпатии.

Она же через полгода предлагает пожениться.

Почему?

– Ну ты не спрашиваешь, где я, а меня всегда бесили такие вопросы. И вообще такие отношения очень удобные, разве нет?

У Лу в холодильнике была бутылка шардоне, два расставания за месяц и кошка, которую она не выпускала из рук.

И она сказала, что рада, что Рождество встретит со мной.

Конечно, это не была романтичная Франция с картинок.

Была слякоть, грязь, промокшее пальто, неработающие магазины и попытка спрятать от Лу сигареты.

Она знала, что я начал курить еще в семнадцать.