Мучительный стон вырвался из горла Кэлен, прежде чем она поняла, что его сжимает горе. Она смотрела на безжизненный сверток, который должен был быть ее дочерью, и это было все равно, что смотреть на часть себя, ампутированную без причины. Мгновенная боль была мучительной, и она испустила еще один крик. Мёртвая. Ее дочь была мертва. Ушла, прежде чем она даже увидела ее лицо или прикоснулась к ней. В тот момент Кэлен пожалела, что это она лежала там мертвая, когда она снова закричала от горя, не в силах сдержать это.

Она не заметила, что Даркен не ушел, а вместо этого повернулся лицом к углу, словно пытаясь спрятаться от мира. Ничто не имело значения, кроме нее и ребенка, которой больше не существовало. Даже к тому времени, когда акушерка все убрала, Кэлен все еще качалась вперед, сжав руки от боли внезапного горя. Глаза защипало, но слез не было. Все болело. Все.

Затем ей на плечо легла рука, и она испустила еще один крик боли, прежде чем поняла, что это был Даркен. Он сидел рядом с ней, прикасаясь к ней, и она не была уверена, он утешал ее или самого себя.

— Не трогай меня! — приказала она, несмотря ни на что, дрожащим голосом. Он проигнорировал ее, притянув к себе в объятия, и это были не мягкие, а крепкие и почти требовательные объятия. Она ударила его, ее дыхание превратилось в рыдания от боли, но он не отпускал ее. — Оставь меня в одну, — умоляла она, закрывая глаза и видя лишь образ своего ребенка, которого теперь уже не было. Это было хуже, чем все ее кошмары вместе взятые, и, о Творец, как это было больно.

— Не говори, — сказал он хриплым от волнения голосом. Кэлен почувствовала дрожь в его объятиях, настойчивость в том, как он прижимал ее к своей груди. Их ребенок. Даже когда горе охватило ее мозг, факты не ускользнули от нее.

У Кэлен сейчас не было сил. Во многих аспектах у нее их не было.

Они были одни, все доказательства смерти удалены. Даркен сидел рядом с ней на кровать и крепко прижимал к себе, словно цепляясь за свою единственную константу. Убитая горем, измученная Кэлен перестала сопротивляться. Слеза упала с ее глаза на его грудь. Тогда она поймала себя на том, что плачет напротив него, и не знала, остановится ли когда-нибудь.

========== Часть 9 ==========

Потеря. Это было простое слово, и в любое другое время Даркен назвал бы его плоским. Что может сделать отсутствие чего-то независимому человеку? Но сейчас… Но сейчас…

Он больше не заботился о планах, о том, что следует и чего не следует делать, о наследии или внешности. Он хотел своего ребенка. Миру не было позволено забрать ее у него, и он хотел дать волю ярости Рала, пока она не вернется к нему. Он хотел причинить боль тем, кто забрал ее, прежде чем она успела хоть на миг перевести дыхание, пока они не задохнутся на последнем издыхании, что есть способ ее спасти. Его Морган. Третья дочь, и еще до своего рождения она заняла еще одно место в его холодном сердце. И тогда образ лилового безжизненного тела запечатлелся в его сознании, прежде чем акушерка почтительно унесла ее. Потеря, которую он никогда раньше не чувствовал, разорвала его сердце надвое.

Даркен Рал преодолел больше боли, чем любой смертный до него. Два эйджила ничего не значили. Пытка огнем ничего не стоила. Потеря ребенка заставила его просить о пощаде. Он не мог догадаться, и поэтому от боли ему пришлось лихорадочно хвататься за то, что он мог. Кэлен, его жена, была там. Это был их ребенок. В нем была острая потребность прижать ее к себе, и он не позволил ей протестовать. Она сломалась и прижалась к нему, и с каждым хриплым вздохом он пытался сдержать собственные слезы.

Лорд Рал не мог плакать. Не над младенцем. Это был крохотный клочок достоинства, за который он держался, даже утопая в объятиях. Если бы он не мог держать собственную жену во время горя, какой смысл был в браке?

Кэлен плакала, засыпая у него на груди. Он смотрел в потолок и чувствовал боль при каждом ударе своего сердца. Когда сон наконец одолел его, он этого не заметил. Казалось, что всего за несколько мгновений до того, как сознание вернулось со всей мукой утраты.

Даркен возмущался тем, как приятно было чувствовать голову Кэлен на его груди, ее руки запутались в его одежде, и даже когда она проснулась, она просто вздрогнула. Хуже того, боль почти утихла, когда он положил руку ей на спину, погладил по волосам, игнорируя боль. Он не хотел признавать, что близость и отсутствие лжи заставляли его чувствовать себя живым, даже если он не находил в этом удовольствия.

Несмотря на всю горечь и ненависть, они привели в этот мир детей. Теперь один навсегда потерян для них, и никто другой никогда не поймет. Они были вынуждены стать мужем и женой только для того, чтобы найти безопасное место для скорби.

Солнце взошло и солнце зашло. У Кэлен не было сил подняться с кровати, а у Даркена не было воли. Каждое мгновение он ожидал, что она отстранится и снова прошепчет, что хочет, чтобы он ушел, и каждое мгновение проходило без ее движения. Ее вес на нем был единственным, на что он мог рассчитывать.

— Я не понимаю, — наконец прошептала Кэлен, когда день умирал. — Все было хорошо. Я чувствовала, как она двигается. Даркен, я чувствовала ее.

Его рука сжалась в кулак в ее волосах, костяшки пальцев побелели, а в его тоне звучала стальная резкость.

— Твои духи не всегда добры, не так ли?

Она могла укусить в ответ, даже если только про себя. «Никто не добр. Вся доброта умерла, когда Орден исчез».

Несмотря на горечь, он все еще держал ее, и она не отстранялась.

День снова закончил превращаться в ночь, а у Даркена все еще не было желания двигаться. Это была вторая ночь подряд, когда они спали в объятиях друг друга, впервые за шесть лет брака. Ирония ненавистно пронзила его разбитое сердце.

***

Кэлен почувствовала, как потоки эмоций вырвались на свободу, как только ее самоконтроль наконец сломался, и подумала, что она сокрушит ими своего мужа. И все же, после всего этого, когда она осталась пустой и онемевшей, он все еще был там. Упрямый, как она. Сломанный, как она. Видеть, как ломается даже он, у которого изначально не было хрупкого сердца, вызывало у нее желание навсегда спрятаться от мира.

Когда ей, наконец, пришлось есть и пить, вставать, умываться и переодеваться, ей не хватало твердости его тела. Она была сейчас так слаба и не могла отказать себе в влечении к кому-то. Кого угодно. Даже Даркена Рала.

Слуга сообщил ей, что в фамильном склепе появился новое надгробие. Три дня, а их дочь уже предана только памяти. Руки Кэлен дрожали, когда она натянула теплый халат, прежде чем спуститься по длинной холодной лестнице.

Даркен опустился на колени перед маленьким камнем, на котором были вырезаны руны с именем Моргана. На нем лежал свежий цветок, кроваво-красная роза. Его пальцы медленно провели по имени, которое они больше никогда не произнесут вслух. Горе Кэлен снова грозило вылиться наружу, и она справилась с этим лишь на время, достаточное для того, чтобы пересечь склеп. Не задумываясь, ее пальцы потянулись к его плечу. Он не реагировал на прикосновения, но связь того стоила. Хоть раз Кэлен не могла быть одна.

Прошел почти час, а потом он поднялся на ноги. Обернувшись, он снова взял ее в свои объятия, обнимая ее без жара и требования. Только пустота. Кэлен судорожно вздохнула и обняла его за талию. Нищие не могли выбирать, и они оба были беднейшими из нищих.

Когда их окружала смерть, они цеплялись за жизнь. Кэлен чувствовала его сердцебиение около своей груди, силу в его руках, когда он прижимал ее к себе, и даже когда ее глаза наполнились слезами, она отказывалась отпускать. Не по какой-то причине, а по зову сердца. Прямо сейчас, когда вся она страдала из-за ребенка, которого вынашивала девять полных надежд месяцев, ей был нужен муж. Ее жалкая, сломленная, извращенная душа мужа, который все еще был рядом с ней сейчас, с теми же самыми ранами, от которых она страдала.

Он не просил ее спать в его объятиях той ночью, но она потребовала бы этого, если бы он ее оттолкнул. Он этого не сделал, и так молча, они спали близко друг к другу.