Но это должно было быть организовано. Точный. Он не был диким человеком, живущим на чистом инстинкте и эмоциях. Он должен был знать причину.

Что это было? Побежденная, его, какое ему дело? Вкус тьмы на его языке потребовал той горечи, которую она сейчас испытывала, но после этого… После этого он все еще проявлял интерес. Руки сжимались и разжимались на мгновение, и его терзало сомнение, что, возможно, причина была менее чем стратегической.

Только на мгновение. Все сомнения длились лишь мгновение. Всегда была причина. Всегда прагматичная причина. Так мир работал лучше всего.

Кэлен выступала не только за Мидлендс, но и за его брата. Он завоевал ее, и все же в его груди все еще была пустота. Месть может заполнить его. Он мог бы снова почувствовать себя целым, если бы отомстил наилучшим образом. Кэлен. Представляя двух зайцев, которых он мог взять с собой, единой стрелой. И чего он хотел от нее помимо метафоры? Более чем словесная лояльность.

Однажды утром, когда он оставил ее еще дремлющей, когда его глаза снова оторвались от сжатого изгиба ее губ, все стало ясно. Он поклялся, что однажды она бросится к нему в объятия не только из-за долга. Он хотел ее желания. Он хотел ее любви. И даже зная, что потребуется больше, чем котенок, чтобы сделать ее мягкой, как масло в его руках, его настроение не было испорчено. В конце концов Кэлен полюбит его, и месть будет сладкой и терпкой, как и ее вкус, когда она его поцеловала.

Он мог дождаться этого. О, он мог ждать.

========== Часть 2 ==========

Покой, как ни странно, не утомил Даркена Рала. Его жажда к насилию, крови был утолен порядком в его жизни. На данный момент.

И ему больше не нужно было проводить ночи в размышлениях над стратегией, советуясь только с луной и звездами, его кровь беспокойно волновалась, когда победа ускользала от его плотной хватки. Вместо этого государственная политика занимала его дни, оставляя несколько драгоценных вечерних часов, чтобы сосредоточиться на собственных мыслях.

Это изменение очаровало его.

Это приносило забавное удовлетворение своей банальностью. У него даже была жена, к которой он мог вернуться. И все же Кэлен не была облегчением. Она все еще была вызовом, и намеренно.

Со времени их первой брачной ночи он прикасался к ней только дважды за два месяца, и каждый раз акушерка сообщала ему, что она может зачать ребенка. То, как она сдерживала свою ненависть, что он почти чувствовал, как она пронзает его кожу, когда его рука лежала на ней, говорило ему, что она будет только расти, если он осыпает ее вниманием. Кровать не могла завоевать за Кэлен Амнелл.

— Ты требуешь меня сегодня вечером? — Каждый раз одни и те же слова, и он задавался вопросом, сохраняют ли они ее в здравом уме. Голова высоко поднята, мышцы шеи напряжены, она собирается с силами.

Ни улыбки, ни хмурого взгляда он не подарит ей. Простое «Нет».

Сжав губы, несмотря на облегчение, было ясно, что его отказ продолжал удивлять ее… Почти терзая холод исповедника, который она носила поверх всех одежд. Он перестал задаваться вопросом, поддерживает ли это ее в здравом уме, и начал задаваться вопросом, а не наоборот ли. Пробовать одну и ту же тактику снова и снова, не получая при этом ожидаемого результата. Почему? Действительно, почему.

Но и безразличие не было путем к ее сердцу. Она была упрямой, изобретательной, решительной. Оставшись одна, она не увянет, а просто начнет новую жизнь. Он нуждался в ней рядом. Он хотел, чтобы она была рядом.

Он никогда не предлагал ей частные апартаменты, которыми пользовалась его мать. Их кровать была достаточно большой, чтобы они могли провести всю ночь, не касаясь друг к другу достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, но это была одна кровать. Его кровать. Их кровать. Когда она скользнула под одеяло спиной к нему, это едва ли могло ускользнуть от его внимания. Он всегда был рядом, ее муж.

План или не план, это было настоящим вызовом его образу жизни, это медленное ухаживание за Кэлен. Вечера она проводила одна — обычно он проводил их с одним из своих Морд’Сит, Трианой, Гареном или даже Далией. Они не могли сравниться с Денной или Карой, но он не стал бы тратить время на ностальгию. Гордости и рвения было достаточно, чтобы заставить его кровь закипеть, а их выносливость, выше или ниже него, была совершенством. Ему не потребовалось много времени, чтобы утолить желание, и когда Кэлен ложилась спать, он только тихо желал ей спокойной ночи. Если она и понимала почему, то не подавала виду, не тогда.

Он сомневался, что она ожидала чего-то меньшего. Он заставит ее усомниться в этих ожиданиях, но только в нужное время.

***

Кэлен думала, что ненавидеть будет легче. Каждый день она смотрела на восход солнца, чувствовала слабое тепло на своих щеках и думала о Ричарде, но ожидаемого прилива желчи и ярости к человеку, который заставил его уйти от него, так и не последовало.

Ничего не пришло. Иногда ей приходилось прикладывать руку к груди, чтобы убедиться, что ее сердце все еще бьется. Чтобы ненавидеть, начала она понимать, нужно видеть конец. Способ найти удовлетворение. Но даже если она перережет Ралу от живота до горла, пока они спят, это не вернет ей ни Ричарда, ни свободу.

В одном он был прав, в ее ненавистном муже: она не могла быть эгоистичной. Даже если бы она хотела. Это требовало слишком многого. Поэтому она поступила так, как поступала бы каждая Мать Исповедница до нее, смирилась со своим долгом. Это могло бы быть и хуже. Он не бил ее, не требовал, чтобы она доставляла ему удовольствие, и не мучил ее. Ее руки не были скованы до тех пор, пока она каждую ночь проводила в их комнате. Она могла советовать Мидлендсу то, что хотела, если только не подстрекала к восстанию.

Людей удовлетворил покой после слишком многих лет нахождения любимых по кускам. Кэлен тоже могла найти удовлетворение. На данный момент.

Или могла бы, если бы это был просто брак без любви, к которому она была привязана.

Кэлен предположила, что Даркен просто жаждал ее тела, когда он впервые назвал свою цену за ее свободу. Это было опровергнуто. Для человека, который, по слухам, жаждал самых темных вещей, это вызывало подозрение у Кэлен, когда он даже отказывался от ее скупых предложений и искал ее интимную компанию только тогда, когда она могла забеременеть. Но она не стала развивать тему.

Затем она предположила, что она была его политической пешкой, символом союза, которым он хотел обеспечить свою принудительную оккупацию Мидлендса. Его привлекал ее образ, а не внешность. По крайней мере, так она говорила себе какое-то время.

Тогда он начал ее раздражать.

Для человека, который не скрывал своего желания править миром, Даркен Рал был загадкой. Сложность, завернутая в простую оболочку.

Он пронзительно посмотрел на нее, и она подумала, хочет ли он ее. Но потом он отвел взгляд, и, как обычно, ее не позвали в его постель. После нескольких дней, когда между ними почти не было сказано ни слова, он спросил, как дела в Мидлендсе и начинает ли земля восстанавливаться.

— Было бы легче восстановиться, если бы люди могли разделить некоторые из роскоши ваших войск, — смело ответила она.

Изгиб брови, кивок головы, и через несколько дней она уже смотрела, как фургоны с припасами выкатываются из ворот Дворца. Консервативные цифры, но люди стекались к ее двору, чтобы склонить головы и поблагодарить ее за ее щедрость, а также за справедливость.

Это не имело смысла. Он выиграл. Он мог жить так, как хотел. Почему он выбрал это?

Иногда она задавалась вопросом, что бы она выбрала. Без Ричарда, без сестры, что дала бы ей полная свобода, чего не могла дать эта жизнь? Она была пуста, как барабан. Счастье нельзя было заставить появиться. Даркен Рал был пуст задолго до нее, так что, возможно, чтобы теперь он согласился на победу, а она согласилась на долг.

Но тогда зачем… Зачем давать ей все, о чем она просила? Почему его поступки не имеют смысла?