Конечно, новенький бычок совсем не то, что Двутавр, у которого мышц под кожу утрамбовано до отказа. Рост у новенького "от горшка два вершка", рыжая шерсть по всему телу словно он от овцы родился. Вместо рогов шишки костяные. Но зато мозги у него работают, что надо. Он как меня увидел, так сразу выдал: "Ты козлик писать и читать умеешь".

"С чего ты взял?", – говорю ему.

"У тебя перо из сумки на поясе торчит. А копыто правое в чернилах замызгано".

И, прав, подкидыш – я действительно в чернилах, что мне Варежка навела из трав, извазюкался прежде чем все изложенное выше накарябал. Отвык.

Знаете ли, пальцами-то оно удобнее перо держать. Копыто оно для другого предназначено. Вот когда я был человеком…

Ладно, об этом в другой раз напишу.

В общем, прижился у нас Кольценос. Память ему отшибло напрочь. Кто и откуда взялся не помнит. Как в лесу оказался тоже не помнит. Будто с неба шарахнулся.

Но бычок оказался отличным парнем, мы подружились. Когда-нибудь он займет место Двутавра, а мне нужны "свои" в стаде. Приходится налаживать отношения с этими крупнорогатыми, ведь они дают больше молока, чем козы. Хотя, Америку Вам я, конечно, не открою, но козье молоко содержит гораздо больше витаминов…

Ладно, отвлекся.

Нет. Просто возмутительно, что семейство козлиных всегда подвергается дискриминации!

Простите, опять отвлекся.

Так, вот. Жить на нашей ферме самое, что ни на есть блаженство".

Козлик с удовольствием растянул губы и передним копытом поднял себе ухо. За свои два года, в которые он успел родиться и вырасти здесь, Иванушка так привык к местной полифонии, что если бы его спросили как звучит сама жизнь, он бы не раздумывая выпалил: "Как мычанье, блеянье и как гогот гусей".

– Что?! Гусей?! – Иванушка подскочил, но было поздно.

Раскинув крылья, словно хотел заключить козлика в объятья, к нему бежал гусь Слива. За спиной Сливы приближались двое его братьев – Персик и Косточка.

– Г-гнида! – шипел Слива.

– Слива, стой! – подпрыгнул Иванушка, мигом спрятал в сумку блокнот и хотел ретироваться. Но не успел. Гусь подлетел и незамедлительно прищепился козлику на нос.

– Ай! – только и воскликнул Иванушка, дергая головой в такт движению гусиной шеи.

Тут подоспели братья и Слива стал спереди похож на Змея-Горыныча с тремя разъяренными гусиными головами. Каждый клюв норовил ущипнуть Иванушку за место по сочнее. Однако козлик уперся четырьмя копытами в почву и выдернул-таки нос с характерным звуком пробки от шампанского.

Из приятного розового цвета, нос налился поначалу лиловым соком, а потом и вовсе посинел. Это уже козлик отметил в прыжке с травы на крышу будки.

– Слива! Ты мне сливу поставил! – завопил Иванушка, оказавшись в безопасности.

– Я тебе сейчас еще и финик поставлю, – зловеще приближаясь к будке пообещал нападавший.

– Гусьпода, это возмутительно?! Чем вызвана ваша безосновательная агрессия?! – тряся мордой спросил козлик. – Наскакивать средь бела дня – это беспредел. В чем причина?

– Вот тебе причина! – Слива развернул Персика и показал его утыканный перьями пышный зад. Где-то левее центра на заду имелась розовая проплешина. Иванушка наклонил голову, оценил с достоинством:

– Понимаю почему его кличут «Персиком». Но причем тут я?

– Ты нам клювы не заговаривай. – Слива тоже наклонил голову, – Когда Персик сунул шею в кормушку, кто-то подбежал и выдернул перья. И этот "кто-то", убегая, го-громко пристукивал своими копытцами. Думаешь, мы дураки?

Слива сделал шаг навстречу будке и уперся в стенку. Тогда его шея, словно змея поползла вверх.

– Подождите! – Отпрянул и вскинул копыто Иванушка, – Винюсь, грешен. Однако, я ради дела. Видите ли, я взялся писать летопись про нашу ферму. А истинные летописи, увы, пишутся гусиными перьями. Вот и пришлось пойти на риск. У вас ведь много перьев, я позаимствовал всего три.

Слива побагровел, насколько это возможно для белого гуся.

– Сейчас я тебе покажу "тысячи перьев", г-гнида! – зашипел он, – А ну, Персик и Косточка, поддержите меня, я залезу на будку.

– Я могу увековечить ваши имена в веках. – затараторил Иванушка, пятясь по крыше, – Неужели это не стоит каких-то никчемных перьев? Вот скажем назову вас как-нибудь героически. Скажем, ты будешь Нуф-Нуф, ты Наф-Наф, а ты Ниф-Ниф. Ладно, ладно. Ты, так и останешься – Слива. Только не просто Слива, а Слива Великодушный. Которому ничего не жаль ради искусства. Даже перьев с зада ближнего.

– Я тебе сейчас на языке сливу поставлю, – воскликнул гусь, пытаясь взобраться на крышу. Двое его братьев неумело подсаживали его сзади.

– Не надо язык! Постойте! Вы не умеете летать?! – Иванушка расхохотался, – Даже куры и те, на забор сами порхают. Раздобрели, братья-гусяне на хозяйских харчах. Ладно, ладно. Это будет нашим маленьким секретом.

Сливе удалось оказаться на будке, он уже ступил перепончатой лапой на козырек. Выражение его физиономии было самое неистовое. Козлик жался у противоположного края крыши.

– Дипломатия не дала результатов. Беру «помощь друга», – пробормотал Иванушка и заорал что есть мочи, – Кольценос! Кольценос! Помоги!

На миг наступила тишина, даже гуси обернулись на угол дома, скрывавший основной двор. Но оттуда никто не появился.

– Ты всех достал! – Прогоготал Слива и сделал еще шаг вперед.

– Кольцено-о-ос, – заорал снова Иванушка.

И тут, наконец, послышался мерный топот. Кто-то приближался. Козлик растянул победную улыбку, Слива нахмурился.

Но из-за угла, вместо рыжего бычка, выскакала белая, как сахарный песок и кучерявая, как брикет лапши овечка. Уши ее пружинисто качались при галопе.

– Варежка? – Удивился козлик. – Где этот медлительный бык?!

Овечка затормозила у самой будки, кивнула всем аккуратной мордочкой с выразительными глазами.

– Кольценос послал меня, у него передача.

– У него передача! – Передразнил ее нежный голос Иванушка, – А у меня, его друга – проблема! Что важнее?!

– Может я смогу помочь? – поинтересовалась участливо Варежка. – Пока мама уснула.

– Чем? – затанцевал на крыше от нетерпения козлик, – Сплетешь шеи этих беспредельщиков в косичку? Мне нужен бычок с его мозгами. Кольцено-ос!

– Хватит. Пришла пора платить по с-счетам. – Слива переваливаясь, зашлепал вперед.

Но тут из-за угла вновь раздался топот. В этот раз уже дробь копыт звучала весомей. Рыжий бычок выскочил на место действия, тряхнул длинной челкой освобождая глаза и произнёс:

– Ну, чего тебе?! С самого интересного отвлек.

«Говорят: "В споре рождается истина". Но в споре могут родиться лишь синяки и проплешины меж перьев».

Фермерский философ Цыпцыплен».

Скоро слух о том, что гуси приструнили болтливого козлика примагнитила всех до единого обитателей фермы к западной стороне бревенчатого дома, где будка старого Воя.

Присутствовал тут и важный индюк Барон, у которого в глазу вечно торчал монокль, а цепочка от оправы имела красный цвет, свисая с клюва. Барон восседал на крыше сарая примыкавшего к забору, где у индюка было оборудовано место для наблюдения за планетами.

Припрыгало сюда и семейство кроликов, правда без всех своих сорока крольчат, которых они нарожали за не долгие годы семейной жизни. Поговаривали, что сам Кролик балует детей, а крольчиха – строжничает.

Была тут треть отары овец, которая не ушла пастись. У овец постоянно кипела внутренняя распря. Одни признавали главенство их лидера барашка Твердолоба, другие же его невыносили. Оттого никто, наверно, и сам Хозяин, не знал сколько овец на самом деле. Овцы никогда не собирались вместе и постоянно переходили из партии в партию. Вот и сегодня они раскололись: одна партия ушла на луг, вторая осталась на ферме со своим лидером.