– Ты поэтому перестал приходить? – спросил Женя, продолжая рассматривать мужчину, сидящего в кресле. Наконец в голове стали появляться кусочки головоломки. Естественно, крестный не хотел, чтобы об этой части его сущности кто-то знал.
– Отчасти, – кивнул Макс, убрал тарелки и поднялся с кресла. – Вставай, у меня сегодня не так много времени.
– В смысле? – недоуменно заморгал крестник, также отставляя тарелку.
– В прямом.
Женя смотрел, как Макс начинает расстегивать на себе кожаный ремень, и внутри все похолодело. Тяжелая пряжка спряталась в широкой ладони, а конец ремня свободно свисал, касаясь пола.
– Но я же ничего не сделал!
– Если бы ты что-то сделал, я бы сейчас с тобой по-другому разговаривал.
– Макс! Макс! – начал кричать Женя, выставляя свободную руку вперед и не пытаясь подняться. – Ну, пожалуйста, не надо! Я же не мазохист!
– Знаю, поэтому уменьшу количество ударов до пятнадцати.
– Мы же нормально общались, зачем тебе это?!
– Ты обещал меня слушаться, – навис над крестником Макс, протягивая руку. – И я этого не вижу.
– Но не так же, – обреченно прошептал парень, чувствуя, как из глаз потекли слезы.
Конечно, Женя не взялся за протянутую руку, и мужчина поднял его на ноги насильно, подхватив под мышки. Плед соскользнул на пол, открывая взору стройное тело. Макс стиснул зубы и постарался отвести глаза в сторону, но развернув парня к себе спиной, он увидел располосованную кожу и мгновенно возбудился. Кровь зашумела в ушах, дыхание участилось, руки начали дрожать. Он крепко пристегнул Женю к лестнице и сделал шаг назад. Сжав пряжку ремня с такой силой, что она впилась в кожу и разбередила старую рану, Макс нанес первый удар. К громкому плачу парня прибавились крики боли, которые кружили голову сильнее любого банального сексуального возбуждения. Все сложнее становилось держать себя в руках, заставлять сознание не уплывать за пределы разумного, контролировать силу удара и не частить. После положенных пятнадцати ударов Женя перестал кричать, но слезы не высыхали. Он тихо поскуливал, крепко зажмурившись и прикусив нижнюю губу. Макс освободил одну руку парню и осторожно усадил его прямо на голый кафель, прекрасно зная, что холод принесет облегчение горящим ягодицам, таким соблазнительным в эту минуту. Он старался быстрее уйти от Жени подальше, чтобы не поддаться искушению. А дома за закрытыми дверями ванной никто ничего не увидит и никогда не узнает, на кого он дрочит, чьи крики и мелодию слез вспоминает.
Женя тихо сидел на холодном полу, даже не попытавшись прикрыться пледом, и смотрел в одну точку. Слезы высохли, оставив за собой неприятный зудящий след. Как теперь себя вести? О каком послушании твердит крестный? Его накрыла новая волна апатии. Может, Макс хочет равнодушную ко всему амебу? Но Женя не в состоянии совладать со своим характером, уж больно своевольным его воспитали. Глаза сами собой начали закрываться. Он заметил, что после порки всегда хотелось спать, а сегодня утром у него начали болеть мышцы рук и ног. Он никогда не занимался спортом, считая, что и без того в прекрасной форме. Но это оказалось не так. Еще Женя даже представить боялся, как выглядит его спина. Интересно, после всех издевательств на нем будет хоть одно живое место? Мысли начали путаться, перескакивая на воспоминания, как крестный катал его на плечах или обнимал во время грозы. Тогда его объятия казались надежными. В них было тепло и уютно. Парень погрузился в глубокий сон, так и не поняв, что тепло ему стало не из-за воспоминаний, а потому, что кто-то снова накинул шерстяной плед на плечи и заботливо подоткнул его со всех сторон. Перед отъездом Макс решил проверить парня. Он думал, что Женя накинется на него с новыми обвинениями и слезами, будет проклинать и угрожать, но тот крепко спал, сжавшись в комок возле холодной стены. На его тонком лице застыло умиротворение, а на губах улыбка. В прикованную правую руку, поднятую над головой, он уткнулся носом как в опору, но Макс знал, что к вечеру и это запястье будет синее. Он обязательно привезет безопасные браслеты, хотя синие следы на бледной коже смотрелись чертовски соблазнительно.
Глава 4
Солнце клонилось к горизонту. Тень от высоких сосен полностью накрывала прилегающий участок земли, даря долгожданную прохладу. Начало лета выдалось жарким, но синоптики уверяли, что это ненадолго.
Макс стоял возле кухонного окна и смотрел на длинную хозпостройку с баней и бассейном, где уже неделю находится его крестник, абсолютно голый, прикованный к металлической лестнице. Три раза в день он ест, под присмотром Макса ходит в душ и выносит ведро с отходами. Все покладистее становится его поведение. Все больше любопытства разгорается в его глазах. Он интересуется работой Макса и его пациентами, видимо, пытаясь понять, что тот за человек. Вчера спросил, берет ли Макс взятки.
– Все берут, – сказал Женя, накручивая спагетти на вилку. – Отец вот точно. Он мне даже свою зарплатную карту отдал, потому что оттуда деньги почти никогда не снимает.
– И зря, – заметил Макс, прожевав огурец. – Тебя ограничивать больше надо, а не потакать прихотям.
– Вот ты и ограничиваешь. Вместо него, – криво усмехнулся парень. – А все-таки?
– Мне нет нужды брать взятки, потому что практика частная и без того платная.
– Даже если бы работал в больнице, не брал бы?
– Дело в том, что я занимаюсь консультативной психотерапией, а не клинической. Она заключается в том, что большую часть работы по изменению своего сознания клиент выполняет сам. К сожалению, человеческая психика работает таким образом, что то, куда мы не вкладываем ресурсы, не важно какие, – нами не ценится. Изменить себя, систему психологической защиты, убеждений, отношение к людям, к жизни в целом – очень сложный и ответственный шаг. У абсолютного большинства людей возникает бессознательное сопротивление работе психотерапевта. Тогда-то и вступает в ход самый мощный и действенный мотиватор – деньги. Клиенту банально становится их жалко, это помогает пересилить самого себя, взять свои неврозы под контроль и работать в полную силу. То же самое можно сказать и о врачах в целом. Работать на одном альтруизме можно до поры до времени. Без должной мотивации специалист начинает относиться к своей работе наплевательски, типа «все равно мне не платят».
– Значит, люди своими взятками мотивируют специалиста?
– В некоторых случаях это наследие перестройки. А в глубинке, куда специалисты не хотят ехать, остались одни алкоголики и пенсионеры, народ надеется, что хоть за вознаграждение извилины у врачей начнут работать.
Тогда они даже посмеялись, придя к выводу, что на эту тему можно говорить бесконечно. Приплести сюда политику, добавить горячительного и уйти в запой на неделю. Но как только Макс снимал ремень, все настроение пропадало моментально. В карих глазах крестника появлялись паника и слезы. Для него порка была наказанием. Он даже не пытался найти в боли какие-то иные грани, что, может, и неудивительно: сексуального контекста Макс в их встречи не вносил. Примерно о том же думал и Женя, ожидая прихода крестного. Естественно, он слышал романтические истории про доминантов и их рабынь, которые сами напрашиваются на наказание. Значит, они испытывают удовольствие от боли. Он же не представлял, как боль может стать наслаждением, предпочитая исключительно ласку. Возможно, со стороны Женя и хотел выглядеть независимым и смелым, но на деле никогда бы не стал подвергать свою жизнь опасности. А боль у него ассоциировалась именно с ней. Грубое обращение в любой форме было неприемлемо, да и болевой порог у него низкий. Потому-то он и не хотел быть врачом: видеть, как мучаются люди и, возможно, заставлять их страдать – это не для него. С другой стороны, есть немало способов отгородиться от того, что с ним делал Макс. Как-то отключиться в этот момент, постараться думать о хорошем или вообще не думать. В конце концов, сколько его здесь будут держать – неизвестно, мольбы на крестного не действуют, значит, нужно искать иной выход. Может, он просто что-то делает не так?
