(Сэр Хамфри практически немедленно прислал тщательно сформулированный ответ. – Ред.)
«27 марта
Дорогой Франк!
Рад был познакомиться с твоими предложениями в отношении повышения заработной платы государственным служащим. Искренне признателен за то, что держишь меня в курсе дела.
Не менее искренне благодарен за то, что не посвятил меня во все ненужные детали. С моей стороны было бы в высшей мере бестактным знать полную картину, поскольку заработная плата целиком и полностью в твоей компетенции. Не считаешь ли ты нужным нам самим выйти с инициативой отложить повышение заработной платы определенной категории госслужащих? И ты почему-то ничего не упомянул о пенсиях.
Ты уверен, что Кабинет не захочет рассмотреть эти предложения более детально, чем они изложены в кратком изложении?
Искренне твой,
X. Э.».
(Сэр Фрэнк незамедлительно ответил сэру Хамфри. – Ред.)
«Дорогой Хамфри!
Если в ходе обсуждения будет поднят вопрос о повышении наших зарплат, мы, безусловно, можем сами предложить не делать этого в данное время. Получим все несколько позже, когда вся эта суета утихнет.
Да, о пенсиях я действительно даже не упоминал. Считаю это пока несвоевременным по причинам инфляционной индексации, которая неизменно вызывает некую враждебность со стороны окружающих и настолько запутывает простые понятия, что пенсии становятся чем-то вроде мало кому понятного придатка.
Лично я не вижу причин, по которым Кабинету вдруг захотелось бы влезать в детали. Министры делают то, что говорят им их советники, а на кого именно распространяется их лояльность, нам всем хорошо известно.
Фрэнк».
(Ответ сэра Хамфри сэру Фрэнку. – Ред.)
«28 марта
Дорогой Фрэнк!
Я внесу этот вопрос в повестку дня последним, непосредственно перед обедом, так что на его обсуждение останется не более пяти минут.
Поэтому все должно пройти гладко, если, конечно, этому не помешает педантичная дотошность профессора Уэлша.
Как всегда твой,
X. Э.».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
29 марта
Сегодня утром у меня был в высшей степени интересный телефонный разговор с моим главным политическим советником Дороти Уэйнрайт. Я еще вчера попросил ее поработать с бумагой насчет требований госслужбы о повышении заработной платы. Она хотела сообщить мне ответ.
– Ну и каков же ваш ответ? – спросил я.
– Не столько ответ, сколько целый ряд серьезных вопросов, – сказала она. – Нет-нет, не к вам, господин премьер-министр. К секретарю вашего Кабинета, сэру Хамфри. Данные требования преследуют исключительно его собственные интересы. Кроме того, они весьма неуместны и вызывают немало серьезных вопросов, на которые нет ответа. Но прошу вас, отнеситесь к моим вопросам как в высшей степени конфиденциальным, иначе вам ни за что не удастся поймать Хамфри за руку. Соответственно, я не могу говорить о них сейчас, но завтра передам их вам обязательно.
(К счастью для сэра Хамфри, этот телефонный разговор полностью слышал Бернард Вули в своем кабинете. Нет, он, конечно же, не подслушивал Просто в прямые обязанности главного личного секретаря входит прослушивание всех входящих и исходящих звонков премьер-министра, чтобы иметь возможность составить для ПМ памятную записку, а также ограждать его от возможных не совсем точных интерпретаций его слов. В данном случае Дороти Уэйнрайт допустила тактическую ошибку, не позвонив по личному телефону ПМ или, что было бы лучше всего, не поговорив с ним лично.
В равной мере верно также и то, что Бернард Вули не имел права разглашать полученную таким образом конфиденциальную информацию. В принципе, конечно, можно было бы считать, что он неукоснительно следовал этому правилу, однако, как явствует из личного дневника сэра Хамфри, дело обстояло не совсем так. Бернард Вули не всегда неукоснительно соблюдал это правило. Впрочем, не следует забывать, что, подобно всем личным секретарям, ему вольно или невольно приходилось соблюдать лояльность двум господам. – Ред.)
«Когда я после небольшого делового разговора с ПМ вышел из его кабинета, меня вдруг остановил Бернард. Причем с весьма озабоченным видом. Он сообщил мне о неких подвижках. Точнее говоря, о подвижках, непосредственно связанных с вопросом, по поводу которого, как рассчитывала наша госслужба, не должно быть никаких подвижек.
Я удержался от ремарки, что государственный аппарат всегда рассчитывает на отсутствие подвижек во всех без исключения вопросах.
Похоже, БВ почему-то не может или просто не хочет изъясняться в своей обычной ясной и четкой манере. В частности, он заявил мне, что указанные подвижки непосредственно связаны с предметом, который в обычном случае целиком и полностью находится под контролем госаппарата, но в данном случае указанные подвижки, как ни странно, получили определенное развитие. Я сказал ему, что он говорит загадками. В ответ БВ меня искренне поблагодарил.
Как ни странно, мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем, собственно, дело – „его губы были запечатаны“, и он весьма иносказательно ссылался на памятную записку, которую ему пришлось делать в отношении конфиденциального телефонного разговора ПМ с одним из своих наиболее доверенных политических советников.
Я спросил его, так ли это на самом деле? Он молча кивнул.
Тогда я попросил его назвать имя этого доверенного советника. БВ ответил, что разглашать имена не имеет права. Большая помощь!
Я задал ему несколько наводящих вопросов, пытаясь выяснить, шла ли речь о надвигающемся финансовом кризисе или о новой ядерной стратегии ПМ. Бернард уклончиво намекнул, что речь шла о чем-то куда более важном, чем и то, и другое.
Сразу же догадавшись, что он, очевидно, имеет в виду требование госслужбы о повышении заработной платы, я прямо спросил его об этом, однако он отказался и подтвердить, и опровергнуть это. Что ж, так оно и должно быть.
Я попросил Бернарда дать мне дружеский совет. Он с готовностью посоветовал мне тщательно проанализировать создавшуюся ситуацию, возможно, даже временно заняв нейтральную позицию, держа ушки на макушке, прикрывая возможный отход и не забывая следить за тылом. С его стороны это, конечно, было очень мило, но его предостережению я внял.
В ответ на мою искреннюю признательность он торопливо сказал, что ничего мне не говорил. Я, само собой разумеется, согласился, что поступить иначе с его стороны было бы недостойно».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
30 марта
Сегодня с утра встречался с Дороти. Она передала мне на одном листке – краткие изложение требований госслужбы о повышении зарплаты, и на другом листке – свой список моих отличнейших вопросов к сэру Хамфри. Больше всего меня устраивало то, что Дороти поделилась со мной всеми этими соображениями абсолютно конфиденциально – прежде всего, потому что я узнал о Хамфри кое-что весьма важное: он не всегда на стороне государственной службы! Теперь я был готов задать ему настоящую трепку.
Когда он вошел, я первым делом вручил ему достаточно пухлую папку с материалами о повышении зарплаты служащим госаппарата. Скорее всего, она будет отправлена в отдел «Q». Слава богу, у Дороти хватает терпения перерабатывать даже такое. Причем достаточно быстро!
Затем я поинтересовался, что он обо всем этом думает. По его мнению, материалов слишком много, чтобы вот так сразу делать какие-либо выводы. Тогда я попросил его прочитать великолепное краткое изложение всего на одной странице.
Он быстро пробежал глазами листок, затем перевел взгляд на меня и заметил, что я ставлю его в весьма затруднительное положение.
