– Я встретилась с ней, когда пришла на службу.

Ложь.

– Ты хорошо с ней знакома?

– Да, достаточно.

Дальнейшие мои вопросы вызвали более резкие ответы, и я не был уверен, что хоть один из них оказался правдой.

Я резко остановился, чтобы преградить ей дорогу. Я обещал себе не задавать этот вопрос, но он не давал мне покоя:

– Почему я тебе не нравлюсь?

Она уставилась на меня в замешательстве.

– Прошу прощения?

– Когда мы были на берегу реки, ты сказала, что я тебе не нравлюсь. Я хочу знать причину.

Она закатила глаза, как будто ответ был очевиден, и попыталась меня обойти. Я переместился, чтобы преградить ей путь. Кази посмотрела на меня, и я заметил, что глаза ее были спокойными, как летнее море.

– Потому что ты мошенник, обманщик и вор. Мне продолжать? – Она даже не моргала.

Я ощутил напряжение в спине, но заставил себя выдать невозмутимый ответ:

– Разве это не одно и то же?

– И все же есть различие. Мы так и будем стоять?

Мы продолжили путь, шагая в ногу.

– Тебе виднее. Чтобы знать тонкости, нужно быть настоящим вором. Я видел, как ты украла апельсины.

Она засмеялась.

– Серьезно? Я за них заплатила. Ты и твоя банда головорезов были слишком пьяны, чтобы видеть дальше собственных носов. Я таких за версту чую.

– Таких? – Я расправил плечи, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Она не уважала и не боялась Белленджеров, а я к такому не привык. – Ты ничего обо мне не знаешь.

– Поверь, я знаю достаточно. Я прочитала длинный список ваших преступлений. Ограбление купцов. Набеги на караваны. Кража скота. Запугивание.

Я обогнал ее, вновь преградив путь.

– Ах, так вот оно что. Список с венданским душком. Ты хоть представляешь, как трудно здесь выжить, посреди всего и всех? В окружении королевских границ! Когда все кругом думают, что это их право – войти на твою территорию и взять все, что хочется! Когда наступают на тебя при малейшем признаке слабости! Мой мир не похож на твой. – Виски мои горели, голос повысился. – Венданцы сидят за высокими, безопасными стенами на дальнем краю континента, пишут договоры и обучают красивых умных элитных солдат, которые понятия не имеют, каково это – бороться за выживание! – Я снова понизил голос. – И ты, Кази из Брайтмиста, даже не понимаешь, какие неприятности ты мне причинила. Я должен быть дома, с семьей, защищать их, а вместо этого я здесь, прикован к тебе!

Моя грудь вздымалась от гнева, и я ждал язвительного ответа, но вместо этого она лишь моргнула и заявила:

– Возможно, я знаю о выживании больше, чем ты думаешь.

Зрачки ее глаз напоминали два глубоких черных колодца, застывших посреди янтаря. Ее напряжение выдавали лишь руки, которые будто намекали, что она способна в любой момент броситься в драку. У нее в сердце бушевала война, которую она сдерживала. Эта девушка, подобно ядовитой змее, отличалась невероятным самообладанием.

– Пойдем, – позвал я. Между нашими мирами лежала непроходимая пропасть. Бесполезно было пытаться заставить ее понять.

Мы шли в тишине, которую нарушал только грохот цепи.

Ее невозмутимость раздражала все сильнее, потому что рядом с ней я терял самообладание – поведение, которое мне не было присуще. Одна из причин, по которой отец назвал меня патри, заключалась в моем умении контролировать эмоции. Да, я не был самым старшим, но зато меня считали наименее импульсивным из всех. Именно эту силу и ценил отец. Прежде чем действовать, я всегда взвешивал преимущества и последствия каждого своего слова и поступка. Кто-то считал меня отстраненным. А Мэйсон с восхищением называл каменным ублюдком. Но эта девушка подтолкнула меня к грани безрассудства, которое я не осознавал, а спокойный ответ только толкал меня дальше.

И все-таки она что-то знала о выживании. Может, даже больше, чем я.

«Я должен быть дома, с семьей».

Белленджер молчал уже час.

Смерть его отца стала для меня неожиданностью, а теперь я выяснила, что этого не ожидал и он. Даже если Карсен Белленджер и был безжалостным разбойником, содержавшим шайку негодяев, как сообщил король Эйсландии, он был отцом Джейса и скончался всего два дня назад.

Может, Джейсону и не было дела до меня, до моих симпатий, антипатий или колких слов, но он точно переживал за семью. Его отца должны были хоронить – или что там они делали с мертвыми в Хеллсмаусе, – а сына не было рядом.

В последние месяцы правления Комизара я наблюдала за Рен, когда она оплакивала смерть родителей. Я видела, как она падала на окровавленные тела, зарезанные на городской площади, кричала, чтобы они встали, била их в безжизненные груди и умоляла открыть глаза. Я видела Синове через несколько дней после гибели ее родителей, эти изумленные, ничего не видящие глаза, не знающие слез.

Странно было завидовать их горю, но я завидовала. Я завидовала, что они осознали смерть родных и могли оплакать их. К тому моменту моей матери не было в живых уже пять лет, и я никогда не горевала, никогда не плакала, потому что не видела ее смерти. Смерть подступала к ней медленно, в течение месяцев и лет, пока я пыталась заработать на пропитание. День за днем каждая частичка ее существа угасала, и ничто не могло остановить этот процесс. В лачугах и домах, куда я пробиралась, отсутствовал даже намек на ее присутствие – ни амулета, ни запаха, ни звука голоса. Вскоре воспоминания превратились в размытые образы: теплые руки, обнимающие меня; пение за работой; слова, витающие в воздухе; палец, прижатый к моим губам. «Т-с-с-с, Кази, держи рот на замке».

Не упустил ли Джейс свой шанс погоревать? Ночная пьянка вряд ли считалась прощанием.

– Прими мои соболезнования, – промолвила я.

Его шаги замедлились, но он продолжал идти. Кивок был единственным ответом.

– Как он умер?

Челюсть Джейса сжалась. Он ответил быстро и отрывисто:

– Он был человеком, а не монстром. Он умер так, как умирают все люди.

Он все еще был зол. Он по-прежнему скорбел. И его ускорившиеся шаги дали мне понять, что тема закрыта.

Миновал еще час. У меня болели ноги – я едва поспевала за Джейсом. Кожа на лодыжке стерлась под кандалами: тонкая ткань брюк не очень защищала от трения тяжелого металла. Я искала глазами лавровый папоротник или стебли желаний, чтобы сделать мазь, но в этом лесу, похоже, были только деревья.

– Ты хромаешь, – заметил Джейс, внезапно нарушив тишину.

Признаюсь, не эти слова я ожидала услышать. Впрочем, все в Белленджере казалось неожиданным. И это заставляло меня сохранять настороженность.

– Местность неровная, – солгала я.

Шаг Джейса замедлился.

– Как твоя голова? – спросил он.

Моя голова? Я подняла руку, осторожно надавила на шишку и сморщилась от боли.

– Жить буду.

– Я наблюдал за тобой в повозке. За твоей грудью. Мне казалось, что на какое-то время она перестала вздыматься. Я думал, ты умерла.