– Милый? – позвала она, с улыбкой оглядываясь кругом. – Милый, ты где?

Захлопнув входную дверь, она через холл прошла в гостиную.

– Милый…

Секунд двадцать она молча смотрела на пол, пытаясь понять, что там.

Потом закричала.

А в это время на улице, в черной тени платана, темный человечек сделал в длинной белой штуке несколько дырочек, а затем, еле слышно вдохнув и собрав губы, сыграл на импровизированном инструменте короткий грустный мотив, в качестве сопровождения к страшному и пронзительному вокалу Клариссы, которая стояла в гостиной.

В детстве, бегая по песку на пляже, Кларисса тысячу раз наступала на медуз и вскрикивала. В какой-то степени она была подготовлена к тому, чтобы наткнуться на желеобразную медузу в своей гостиной. Надо просто с нее сойти.

Но, черт возьми, когда медуза окликает тебя по имени…

Это была просто такая штука в банке – из тех, что передвижной цирк возит по маленьким городкам и показывает за деньги, разбив шатер где-нибудь на отшибе. Бледная гадость, которая плавает в спиртовом растворе и смотрит на тебя своими мертвыми глазками, но так ничего и не видит. Она прибыла к вечеру вместе с темнотой, стрекотом кузнечиков и стонами болотных лягушек. Это была такая штука в банке, что посмотришь – и желудок сразу сжимается, как будто ты увидел отрезанную руку в баке для медицинских отходов.

Чарли долго на нее глазел.

И все это время его большие грубые руки, покрытые сверху островками волос, сжимали веревку, натянутую от любопытных. Свои десять центов он заплатил – можно и поглазеть.

Стемнело. Было слышно, как с ленивым скрежетом останавливается карусель, как по ту сторону брезента, дымя сигарами и изредка переругиваясь, установщики шатра играют в покер. Вскоре фонари погасли, и бродячий цирк потонул в летнем сумраке. Люди кучками и цепочками потянулись по домам. Где-то щелкнуло радио – и сразу стихло, оставив усеянное звездами небо Луизианы в полном покое и безмолвии.

У Чарли прямо мир клином сошелся на этой бледной штуковине, запечатанной в сыворотке. Даже челюсть отвисла от удивления, так что было видно зубы и розовую изнанку рта. В глазах застыла смесь недоумения и восторга.

Кто-то подошел к нему сзади из темноты – кто-то небольшой, в сравнении с его исполинским ростом.

– Ну что, брат, – сказал он, заходя в свет лампочки. – Так и стоишь?

– Угу, – промычал Чарли, недовольный тем, что его отвлекли.

Хозяин цирка уродцев счел любопытство Чарли вполне уместным.

– Он многим нравится, – сказал он, кивнув на обитателя банки, как на своего старого знакомого, – ну в хорошем смысле, я хочу сказать.

Чарли потер свой мощный подбородок.

– А вы никогда не думали ее продать?

Хозяин крякнул и на секунду вытаращил глаза.

– Продать? – сказал он. – Не, про это я не думал. Она же приводит мне клиентов. Народ любит поглазеть на такое. Не, продать не думал.

У Чарли вырвался вздох разочарования.

– Ну, разве что… – прикинул в уме хозяин, – если б попался какой-нибудь парниша с деньгами, тогда, может, и подумал бы.

– И за сколько?

– Ну, скажем, если б парниша дал… – Хозяин цирка прищурился и начал загибать пальцы, одновременно наблюдая за реакцией Чарли на каждый загнутый палец. – Скажем, если б парниша дал три… четыре… или, к примеру, семь… восемь…

На все эти перечисления Чарли выжидающе кивал. Глядя на это, хозяин цирка продолжал повышать сумму:

– Ну, там, десять… пятнадцать долларов…

Тут Чарли обеспокоенно нахмурился. И хозяин цирка сразу дал отступного.

– А если бы у парниши было, скажем, двенадцать долларов? – с ухмылкой поинтересовался Чарли.

– Ну, тогда бы он точно смог купить эту штуковину в банке, – вынес свою резолюцию хозяин цирка.

– Надо же, – сказал Чарли, – а у меня в джинсах как раз завалялось ровно двенадцать долларов. Негоже возвращаться в лощину Уайлдерс с пустыми руками. Я как раз подумывал притащить домой что-нибудь этакое, вроде вашей штуковины. Поставлю на полку над письменным столом. Дружкам покажу – пусть знают, с кем имеют дело.

– Ну, ты, того, это… – сказал хозяин цирка.

Продажа совершилась, и банка была поставлена на заднее сиденье фургона Чарли. При виде ее лошадь забила копытами и заржала. А хозяин цирка вздохнул с некоторой долей облегчения.

– Вообще-то, она мне уже вот где, эта банка, – сказал он, – глаза бы мои на нее не смотрели. Так что не благодари. И вообще¸ в последнее время мне такое лезет в голову. Про эту банку. Ну, да ты не слушай меня, мало ли чего я там брешу. Бывай, фермер!

Чарли уехал. Голубые лампочки ярмарки погасли, словно звезды, и повозка с лошадью погрузилась в темную луизианскую ночь. Потом стихли и лязгающие звуки карусели. Остались только Чарли, лошадь, мерно стучащая копытами, и кузнечики.

Ну и банка сзади, за спинкой сиденья.

От качки жидкость в ней хлюпала и выплескивалась через край. А холодное серое существо, сонно прильнув к стеклу, все выглядывало, выглядывало, но так ничего и не видело. Ничего-ничего…

Чарли протянул руку назад, чтобы погладить крышку. Обратно к нему вернулась уже совсем другая рука: от пальцев пахло выпивкой, они дрожали от холода и от избытка чувств. При этом сам Чарли прямо-таки светился от счастья. Есть, сэр!

Хлюп, хлюп, хлюп…

Лощина Уайлдерс встретила его пылью, подсвеченной гирляндами зеленых и кроваво-красных фонариков. Последние освещали мужичков, которые, сбившись в стайку перед зданием магазина, оскверняли его территорию громким пением и плевками.

По скрипу колес они, конечно, догадались, что это едет Чарли, но когда фургон затормозил, даже не повернули свои плешивые черепушки в его сторону. Только мигали светлячками сигар да квакали, как лягушки в летнюю ночь.

– Привет, Клем! Привет, Милт! – нетерпеливо крикнул Чарли, склонившись к ним всем корпусом.

– А-а, Чарли. Смотрите-ка, Чарли, – промямлили они в ответ.

Но Чарли решил вырубить назревающий политический конфликт прямо на корню.

– У меня тут есть кое-что! – крикнул он. – Кое-что такое, что вам точно понравится!

Под навесом у входа в магазин блеснули подсвеченные зеленым светом глаза Тома Кармоди.

Чарли казалось, что Том Кармоди, как животное, обитает в каких-то определенных местах, а именно – под навесами, в густой тени деревьев, а если в помещении, то в самых темных его закоулках. Сидит там в темноте – и посматривает. Что у него там на лице в этот момент – не разглядеть, зато от глаз никуда не спрячешься – они так и ждут, чтобы поднять тебя на смех. И каждый раз он придумывает что-нибудь новенькое.

– Нет у тебя там ничего, что нам понравится, ты, ушлепок!

У Чарли сам собой сжался ворсистый на костяшках кулак.

– А вот и есть! Какая-то непонятная фигня в банке, – продолжил он. – То ли чьи-то мозги, то ли маринованный волк, то ли… А вот сами идите, тогда и увидите!

Щелчком стряхнув с сигары розовый пепел, кто-то из мужичков лениво подошел посмотреть. Чарли с важным видом приподнял крышку банки, и в тусклом свете фонаря стало видно, как доброволец переменился в лице.

– Мать моя, что это?

Это была первая оттепель. Следом за мужичком с трудом, но все же поднялись остальные. Их тут же повело, однако за счет гравитации им кое-как удалось начать ходьбу. В сущности, они не делали для этого никаких усилий – просто в нужный момент подставляли ногу в ту сторону, куда их клонило, уберегая свои бесценные лица от столкновения с землей.

Когда они обступили банку с таинственным содержимым, Чарли вдруг впервые в жизни решился прибегнуть к некой стратегии – и со стеклянным звоном захлопнул крышку.

– Кто хочет увидеть больше, приходите ко мне домой! Эта штука будет там, – великодушно заявил он.

– Ха! – громко сплюнув, отозвался из своего орлиного гнезда под навесом Том Кармоди.

– А ну, дай еще разок гляну! – выкрикнул старик Медноу. – Никак мозг?