— Так что, Владимир Андреевич, я оставляю вас в лазарете на ближайшие два-три дня, — сказал лекарь. — До получения уточнений по анализам, до выяснения обстоятельств… Сами понимаете, случай нетривиальный. И с учетом обстоятельств я буду настаивать на охране вашей палаты.

Я криво улыбнулся.

— Вы же понимаете, что если этот незнакомец снова попытается меня убить, охрана его не остановит. Он же умудрился как-то усыпить целый этаж…

— И все же не помешает, — настаивал Тимофей Викторович.

— Ладно, — пожал плечами я. — Если вам так спокойнее.

— В любом случае не вам это решать.

Лекарь поднялся, снова внимательно меня осмотрел, и этот его взгляд был странным. На несколько мгновений его глаза изменили цвет — стали золотистыми, и в радужке словно замелькали небольшие искорки.

— Пожалуйста, дайте мне руку.

Я протянул ему правую ладонь, с любопытством наблюдая за работой одаренного. Общаться с лекарями, будучи в полном сознании, мне еще не доводилось, и было интересно посмотреть на мастера в деле.

К моему удивлению, я не увидел ни ярких сияний, ни спецэффектов, ни прочих красивостей, как показывали в кино. Просто когда Тимофей Викторович дотронулся до моей ладони, она резко потеплела, и это приятное тепло начало медленно разливаться по всему телу.

Это не было компьютерной игрой, здесь магия почти не имела визуальных проявлений — по крайней мере, пока что она выглядела весьма скромно. Даже немного разочаровывало…

И все же от одного этого прикосновения мне стало гораздо лучше.

— Что вы такое сделали, Тимофей Викторович? — удивленно спросил я. — Я словно… Как будто очень хорошо выспался всего за несколько секунд…

Лекарь снисходительно улыбнулся.

— Провел быструю диагностику и немного укрепил ваши ткани для качественной регенерации. Вы принадлежите к роду воинов, Владимир Андреевич. Насколько мне известно, вам по статусу не положены особые способности, но даже те базовые, которыми обладает каждый член вашей семьи, внушают врагам трепет и уважение. Но за все дары нужно платить.

Я улыбнулся.

— Да. В моем случае — зверским аппетитом.

— Это совершенно логично. Сила позволяет вам концентрировать энергию на регенерации, укрепляет ваше тело и дает вам физическую силу и скорость, недоступные обыкновенным людям. Но ничего не появляется само по себе, и энергию нужно откуда-то брать. Вы ведь все еще человек, поэтому и потребности у вас человеческие. Разве что повышенные. К слову, у меня есть гипотеза о взаимосвязи вашего поведения и силы, которой вы располагаете…

Я поудобнее устроился на кровати.

— Будет сильно нагло попросить вас поделиться соображениями?

— Это всего лишь гипотеза, Владимир Андреевич. Чтобы превратить ее в теорию и уж тем более в заявление, требуется провести масштабное исследование. Пока что я основываюсь на своих наблюдениях.

— Так в чем же они заключаются?

— Дело в том, что каста воинов — с вашего позволения, я так назову роды, наделенные воинскими талантами — имеет ряд схожих черт. Каждый род уникален и несет в себе лишь ему доступные особые способности, но вот рядовые члены семей… Что Оболенские, что Кантемировы, что Владыкины… словом, вы похожи. Вы воины, но вы не солдаты.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Характер, Оболенский. Нрав, темперамент. Воины все холерики. Со временем одним удается обуздать кипящие внутри страсти — и тогда они достигают больших высот, а другие так и остаются занозами для своих семей. Заметьте, у вас нрав тот еще. Кантемиров попал сюда из-за безрассудства и вспыльчивости. Среди воспитанников есть и другие выходцы из касты воинов, у кого наблюдается проблемы с самоконтролем, агрессия, склонность к насилию… Причем порой доходит до почти что животных проявлений. Я уже молчу о том, что именно потомки воинов составляют большинство среди воспитанников Академии.

Интересный факт, однако. Это, конечно, никого здесь не оправдывало, но совпадение и правда казалось любопытным.

— Это можно как-то объяснить? — спросил я. — Должна же быть причина такого явления.

Лекарь пожал плечами.

— Она мне неизвестна, Владимир Андреевич. Быть может, в тот момент, когда верные императору роды получили силу, от воинов требовалось бесстрашие и в какой-то мере даже безрассудство. В конце концов, ситуация тогда была тяжелая. Почти безвыходная. Стоило огромных усилий вернуть власть правящему дому. И воины, коих тогда было большинство среди сподвижников Ольги Николаевны и Константина Константиновича, зачастую должны были идти на верную смерть. Не удивлюсь, если это своего рода природный механизм — отсутствие страха и горячность, запрограммированная на уровне крови. Тогда это было актуально, а сейчас… Ну, против наследственности не попрешь. Гены — не аудиокассета. Не перезапишешь.

— Но мои отец, дед и старший брат производят впечатление уравновешенных людей, — возразил я. — Характеры у всех не сахар, согласен, но…

— Ваш дед — князь, ваш отец — его наследник, а ваш старший брат — наследник наследника. Вы говорите о прямой правящей линии. Это не рядовые члены семьи. Полагаю, разница кроется именно в этом. Вам же, Оболенский, достались типичные черты одаренного воина.

Ага. А еще печать Тьмы и дырка в пузе.

— Значит, нужно держать себя в руках, — улыбнулся я. — Самоконтроль — наше все.

— Именно, юноша.

Лекарь поднялся.

— Мне нужно доложить о вашем состоянии директору. Готовьтесь к тому, что в ближайшее время с вами захотят поговорить.

Он ушел, а я упал на подушку и уставился в потолок.

Ясное дело, директор Академии захочет меня допросить. Потому что нужно как-то объясняться с моим дедом. Этот скорее собственными руками меня придушит, но трогать внучка никому не позволит. Потому и отправил на остров — чтобы я не путался под ногами и не провоцировал на грех детоубийства.

А тут вот какая заварушка началась…

Я раз за разом прокручивал в голове воспоминания о нападении. И много чего не мог понять.

На что конкретно рассчитывал нападавший?

Вряд ли он хотел просто меня припугнуть. Для этого можно было выбрать и другие способы, не примешивая Темный дар и заточку. Но все указывало на то, что этот некто пытался меня убить. Возможно, даже обставить это как маргинальную разборку. Только кое-что пошло не так.

Что именно ему помешало? В какой момент?

Я вспомнил, как меня разбудил тот странный вопль. Трудно понять, что именно это было — интуиция, особая способность или вмешательство чего-то постороннего и неизвестного. Но это меня спасло. Так бы закололи во сне — и все. Утром все бы проснулись, обнаружили мой хладный труп…

Оболенские, конечно, в этом случае тоже бы устроили здесь невообразимое избиение младенцев. Но дело было бы сделано.

Только я все никак не мог взять в толк главное — кому вообще понадобилась моя смерть? Точнее, гибель Владимира Оболенского. Как по мне, пока что все выходки моего предшественника не тянули на смертный приговор. Я, конечно, мог многого не знать. И все же…

Володя Оболенский был известным человеком. Наверняка его лицо мелькало в светской хронике, его знали все мажоры города — и аристократы, и богатые простолюдины. Более того, происходил из древнего и очень влиятельного рода. Тот, кто намеревался меня убить, должен был понимать рискованность этой затеи.

И все равно это его не остановило. Так зачем? Зачем нужно было приносить меня, то есть Володю, в жертву?

Месть? Стремление навредить семье? Или Оболенский мог знать что-то такое, что могло бы опорочить кого-то очень влиятельного?

Мало информации. Слишком мало…

— Я принесла вам ужин. Подумала, еда из столовой будет вкуснее, чем каша и паровые котлетки без соли.

Я вздрогнул, когда в дверях появилась София Павловна с подносом в руках. Могла и не напрягаться — здесь все равно кормили.

Она медленно прошла между рядов пустых коек, освободила место на тумбе и водрузила туда поднос. Выглядело аппетитно: мясо с макаронами в каком-то дивно пахнувшем соусе. И булочка с кусочком масла. Румяная, горячая, только что из печи.