— Агния я. Елисеева, — девушка отодвинула подальше недоеденный ужин и сделала глоток чая. — Господи, какой же мерзостью здесь кормят…

— Елисеева…

— Ой, да ладно тебе, сладкий. Говорю же, я не в обиде. Но начиналось все довольно многообещающе. Впрочем, раз уж мы оба здесь, все еще можно наверстать…

Я покосился на Кантемирова.

— Она что, под кайфом? В смысле принимает что-то?

— Принцесса у нас последние несколько лет под кайфом, — усмехнулся Горец. — Допрыгалась с приемом таблеточек да порошков. Денег куча, а мозги все пронюхала.

Судя по всему, Максим Кантемиров питал искреннюю неприязнь к людям со всякого рода зависимостями. Впрочем, я тоже не знал, жалеть Елисееву или нет.

— Она к нам сразу после наркологии попала, — добавил Барсуков. — Родители спихнули сюда, чтобы не мозолила глаза.

— Я уже четыре месяца чиста, — томно улыбнулась Агния. — Ну да, говорят, что-то в мозгах там поменялось. Но читать, писать, считать и думать могу. Просто медленно… Папа сказал, здесь свежий воздух и экология хорошая, что мне это пойдет на пользу. Ну я, дурочка, и согласилась. Они же не сказали, что это будет тюрьма. Такая же, как та, где меня сперва лечили. Но та хоть была в городе. Там слышно, как живет город… Как машины ездят, как трамваи гремят на рельсах, из окна было видно салюты в праздники… А здесь только чайки срут.

Я аж вздрогнул от неожиданного оборота речи.

Темновласка сокрушенно качала головой, глядя на Елисееву. Осуждала? Жалела?

— А ты кто и как здесь оказалась?

— Меньше знаешь — крепче спишь, — отрезала девушка.

— Юль, ну он вроде пока и правда не нарывался, — сказал Кантемир.

Странно. Горец — и защищать меня взялся? Или просто хотел, чтобы я таки дожил до дня дуэли?

Темновласка мрачно на меня покосилась.

— Дашкова. Имя ты слышал.

Дашкова? Неужели потомок той самой Дашковой — подруги Екатерины Великой? Вроде была дама большого ума, ученая…

Больше Темновласка не проронила ни слова. Юлия, значит. Вроде необычное имя для дворянок. Я редко его встречал. Хотя здесь все-таки мир пошел по другому пути, может с выбором имен стало посвободнее.

Черт, а ведь мне стало интересно! Что она такого могла натворить, эта хрупкая девчонка? Но приставать с расспросами я не стал — не то время и не то место. Задал лишь один последний вопрос.

— А тебе-то я что сделал? Вижу же, что злишься. Так просвети.

— Не мне, — после долгого молчания ответила Дашкова. И спрятала нос в кружке.

Видимо, на этом беседу можно было считать оконченной.

Почему меня это так зацепило? Потому что она красивая? Да вряд ли — красивых полно. Вела себя загадочно? Да черт его знает. Но я ощутил почти охотничий азарт. Нужно разузнать об этой Дашковой побольше. Не люблю недосказанностей.

Кантемир тем временем доел свою порцию и уставился на Теплова.

— Ну что, Теплыня, у тебя к Оболенскому претензии есть?

— Теплыня? — удивился я.

— Добрыня я. Теплов. Здесь сократили до Теплыни, — прогудел здоровяк. — Да был один случай… Но я тоже не в обиде. Сам сплоховал.

— Ну-ка, ну-ка… Что там было? — Тут же оживилась, насколько могла, Агния Елисеева.

— Да в клубе этот подлец подсыпал мне какую-то дрянь в выпивку. А мне ранним утром нужно было ехать по важному делу. Ну и развезло меня так, что до обеда не могли растолкать. Ну и, говорят, я там всякие дикие вещи творил…

Елисеева рассмеялась.

— А, так это был ты… Помню-помню, как же… Еще на стойке плясал вместе с девчонками-танцовщицами. И стойка под тобой рухнула… Да ладно, весело было.

— Ну так я и не обижаюсь. Говорю же — сам дал маху. Надо было следить за бокалом.

Нет, ну это еще было более-менее невинно.

Почему-то вспомнился анекдот про тонущий в бурю корабль. Мужик в отчаянии восклицает: «Господи, ладно я, грешник, мне поделом. Но за что ж народ-то гибнет?» А Бог ему и отвечает: «Я вас, сволочей, три года на этот корабль собирал!» Вот здесь было так же.

Одно из трех: либо Оболенский успел насолить вообще всем отпрыскам петербургской аристократии, либо я случайно оказался в обществе людей, которым насолил, либо это был чей-то извращенный расчет.

В случайности я не верил. В то, что так может не повезти, тоже.

Мог ли Оболенский, которому вроде как с пару месяцев назад стукнуло восемнадцать, так достать большой пласт знати? Как-то сомнительно. Нет, были за ним серьезные проступки, если не сказать — преступления. И все же я не верил, что Володя мог успеть насолить всем.

Оставалась версия с тем, что все это было подстроено.

Что там говорила София? Она вроде намекнула, что мое попадание в этот отряд не было случайным. Ее работа? Или кто-то еще решил устроить мне веселую жизнь?

Как бы поаккуратнее выведать, чьих рук это дело. Потому что чем дальше, тем ярче во всей этой ситуации виделся какой-то план. Только вот кому это было нужно, зачем и, главное, чего этот некто хотел добиться?

— Третья группа, заканчиваем трапезу! — крикнул один из надзирателей.

Народ начал активнее работать приборами. Кто-то торопливо допивал чай. За этими разговорами я умудрился слопать все, что было на подносе, а желудок, зараза, требовал еще и еще. Ну уж нет, дорогой, учимся обходиться малым и экономим энергию. Нас здесь как на убой кормить не будут.

Хотя, как по мне, порция была увесистая, и взрослому мужику хватило бы, чтобы объесться до отвала.

Я поднялся, перелез через лавку и прихватил почти что вылизанный до блеска поднос — даже всю подливу коркой хлеба собрал, каждая калория была на счету. За мной семенил пухленький Барсуков, умудряясь на ходу поправлять свои дурацкие очки.

Возле окна сдачи посуды царило небольшое столпотворение — воспитанники торопились избавиться от подносов и построиться. Я выждал, пока этот хаос немного уляжется, и почти подошел к окошку, когда чья-то рука легла мне на плечо.

Резко обернувшись, я увидел рослого парня с сочным фиолетовым фингалом под правым глазом и разбитой губой. Эк его отделали…

— Думал сбежать от ответственности, да? — широко улыбнулся он. — Думал, здесь от меня спрячешься?

— Вот черт… — нервно сглотнул Барсуков и отпрянул от нас. — Ой-ой… Это нехорошо!

Я уставился на парня с бланшем.

— Ты кто?

— Это Олег Вяземский, — прошептал за моей спиной ботаник.

Вяземский!

Тот самый, после драки с которым меня сюда и упекли. Только вот что он здесь забыл? Неужели его определили в Академию только из-за одного махача? Да вряд ли, замяли бы вопрос, благо можно было спустить всех собак на Оболенского.

Или Олеженька у нас тоже любитель повыпендриваться?

Он улыбнулся, растянув разбитые губы.

— Зарос, я смотрю. Быстро восстанавливаешься, сукин сын.

— А ты, вижу, нет, — пожал плечами я. — Ты-то что здесь забыл?

В воздухе повисло нездоровое напряжение. Воспитанники от греха подальше отошли от нас, чтобы в случае чего, не прилетело подносом.

Ну уж нет, я так глупо на провокацию не поведусь. Улыбаемся и машем.

Вяземский двинулся на меня и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но захлопнул челюсть, увидев, что к нам направились надзиратели.

— Вяземский! Оболенский! По два шага назад!

Я ухмыльнулся и сделал ровно то, что приказали. Олег разжал кулаки и, помедлив, тоже отступил.

— Еще увидимся, Володя.

— Непременно, — елейным голосом ответил я.

София Павловна вытащила из моих рук поднос и грохнула его на стол у окна сдачи.

— Оболенский, иди в строй.

Нас развели по разным отрядам, но глаза Вяземского все еще метали искры. Горячий и мстительный, однако. Впрочем, кажется, я и правда его опозорил. И все же нужно выяснить, какого ляда он оказался здесь.

— Давно Вяземский в Академии? — спросил я у стоявшего позади Барсукова.

Ботаник пожал плечами.