— Кажется, нам придется наступить на горло собственной песне, и пожертвовать интересами Лужи, — Кинги глубоко с сожалением вздохнул. Говорил он это с печалью в голосе, но при этом находился спиной ко всем присутствующим, а когда повернулся, его лицо так и сияло от удовольствия.

— Так вы за то, чтобы похоронить проект аэродрома? — уточнил Ганнибал.

— Ну, конечно за! — Возмутился Кинги, подумав, что его могли подозревать в обратном.

— Вот и прекрасно, — с облегчением выдохнул Ганнибал. 

— Но! — Кинги, предупреждающе поднял огромный шоколадного цвета палец. — События могут принять нежелательный оборот. Лужа не смирится с этим, ты же знаешь. Придется действовать с большой предусмотрительностью, иначе при голосовании я окажусь в меньшинстве, и тогда возникнут трудности.

— А что, нельзя издать специальный указ? — спросила Одри. — Вы же король, как-никак!

— Так это и будут трудности, — пояснил Кинги. — Придется действовать, как диктатору, но право же, лучше решить вопрос демократическим путем.

— Нужно застать их врасплох, — предложил Ганнибал. — Завтра с утра, опубликовать эту историю в местной и мировой прессе, и я гарантирую, что поднимется такой шум, что никто не сможет выступать за продолжение строительства плотины.

— Ты  недооцениваешь  Лужу, — возразил король.

В течение следующего часа Кинги и Ганнибал расхаживали по гостиной, споря и соглашаясь. Когда все, что нужно сделать, было оговорено до мелочей, пришло время действий:

Одри отправили уговорить отца не спать всю ночь и к утру выпустить специальный выпуск «Голоса Зенкали».

Личному секретарю Кинги, Эймосу Гумбалу было приказано, игнорируя телефонную связь, созвать всех членов законодательного совета на специальное заседание на завтра в полдень. 

В фотоателье Дзамандзара (единственное на острове) был послан мальчик-грамотей, чтобы там проявили все отснятые Питером пленки. Посланца сопровождал королевский гвардеец — для гарантии, что все будет сделано должным образом.

Между тем Ганнибал и Питер в спешном порядке сочиняли пресс-релиз, который поутру собирались отправить по телеграфу корреспонденту агентства «Рейтер» в Джакарте.  

Сделав это, они отправились в офис «Голоса Зенкали», чтобы поинтересоваться, не могут ли они чем-нибудь помочь, и застали весь штат (в основном это были фангуасы) в состоянии сильного возбуждения. Дэмиен и Одри, перепачканные типографской краской, уже верстали первую полосу. Около десяти вечера заработала печатная машина, и вскоре все собравшиеся с гордостью разглядывали оттиснутый жирной-прежирной краской сигнальный экземпляр «Голоса Зенкали» с алым грифом «Спецвыпуск» и под ним заголовок, который Дэмиен в порыве дикого ирландского энтузиазма разработал ни с кем не посоветовавшись. Заголовок был незамысловат,  непонятен и мистичен. Над огромной фотографией Птицы-Хохотуньи было написано:

БОГ ОБРЕТЕН ВНОВЬ!

ПТИЦА НЕ КАНУЛА В НЕБЫТИЕ! 

Этот заголовок должен был приковать к Зенкали внимание всего мира.

Конечно, обнаружение дерева омбу и птицы-хохотуньи, считавшихся исчезнувшими, — событие само по себе достойное, чтобы быть освещенным в прессе.  Но если прибавить к этому, что их нашли в долине, которая вот-вот будет затоплена при строительстве плотины, а птица является утраченным божеством аборигенов, — то любой газетчик вам скажет, что эта история вполне сопоставима с сообщением о начале действительно хорошей войны. А если учесть тот факт, что через два дня в порту Дзамандзара должна пришвартоваться «Императрица Индии» с войсками, оркестрами и «Очень Важными Персонами» на борту, то объективно описать ситуацию, которая складывалась на Зенкали, можно было только словом сенсационная.

На следующее утро Одри, ее отец, Ганнибал и Питер направились в здание парламента. Парламент располагался в большом красивом зале. Кресла с алыми, обитыми кожей сиденьями, располагались в нем в один ряд, в виде двух полумесяцев. Там, где полумесяцы соединялись, стоял огромный деревянный трон, над ним нависал балдахин с изображениями дельфина и птицы-хохотуньи. Беломраморный пол был устлан малиновыми коврами. На огромных окнах, сквозь которые в залу струился солнечный свет, висели малиновые шторы. Вся четверка расселась на деревянных скамеечках на небольшой галерее, которая, как большое ласточкино гнездо, висела под потолком в конце зала. Это были места для «Очень Важных Персон» и прессы.

Эймос Гумбалу, секретарь Кинга, блестяще справился с заданием, и законодательный совет  собрался в полном составе. Слева места занимали фангуасы, справа — гинкасы. Большинство племенных вождей носили традиционные белые или пестрые одеяния и тюбетейки, украшенные богатой вышивкой, но несколько были одеты по-европейски. Среди этих последних выделялся Лужа, в изысканном темно-синем костюме, бледно-розовой рубашке, темно-синем шелковом галстуке и в бледно-розовых гетрах.

Ровно в полдень фанфары во дворе парламента возвестили о прибытии Его Величества. Большая повозка, которую тянули двое рикш,  очень богато украшенная, остановилась у крыльца. Из нее вышел Кинги, вошел в зал и пошел по алому ковру к трону. Высокий, величественный, в бледно-сиреневой мантии и элегантных черных сандалиях с золотыми пряжками. На голове маленькая расшитая золотом тюбетейка. На одной руке красуется кольцо с квадратным аметистом размером с почтовую марку. В другой он держит свиток. Его лицо невозмутимо спокойно, так что нельзя догадаться, что у него на уме. 

Питер, видя каким расслабленным и отдохнувшим выглядит владыка, подумал: «Трудно поверить в то,  что Кинги и Ганнибал целую ночь трудились над заявлением, которое Кинги сейчас огласит».

Все присутствующие встали и поклонились. Направляясь к трону, Кинги слегка наклонял голову то направо, то налево. Каждый дюйм его почти двухметрового тела был исполнен величия, а походка, несмотря на огромные габариты и массу, была мягкой и скользящей. Поднявшись по ступеням к трону, он повернулся, поприветствовал собравшихся в зале кивком головы и сел. Тут же по всему залу раздались шум и скрип — это вслед за монархом садились все присутствующие.

Питер увидел Лужу, тот нежно постукивал себя пальчиком по коленке, его глаза ничего не выражали, — ну совсем как у рептилии. Интересно, как он воспримет эту новость?

Кинги медленно, неторопливо достал футляр, вынул из него очки и водрузил их на нос, после чего медленно, с достоинством развернул свиток.

— Он знает свою роль, старый черт, — прошептал Ганнибал.

Кинги еще раз поправил очки, и мгновение-другое проглядывал текст, который должен был зачитать. В зале воцарилась напряженная тишина.

Прокашлявшись, владыка начал говорить, вглядываясь в собравшихся поверх очков:

— Друзья! Мы собрались здесь сегодня внепланово, чтобы я мог сообщить вам о произошедших событиях, имеющих для Зенкали первостепенное значение. Значение этих событий едва ли можно преувеличить. Такого не происходило за всю историю Зенкали. Я бы даже сказал, вполне возможно, что ничего подобного не имело места за всю мировую историю.

На этом месте Кинги прокашлялся, вынул носовой платок и тщательно протер им стекла очков. Тишина в зале стояла такая, что ее вполне можно было потрогать рукой. Оратор снова надел очки, посмотрел поверх них  в зал, и загремел: 

— Как всем вам известно, в тот печальный период, когда мы находились под французским владычеством, фангуасы понесли тяжелую утрату: они лишились своего старинного и самого почитаемого божества Тио-Намала — «Птицы бога Тиомала», которую французы назвали хохотуньей. Тяга французов к изысканной кухне взяла верх над французской учтивостью. Они не пощадили хохотунью, не взирая на ее святость в глазах фангуасов. Бедная птица исчезла с лица Земли. 

Оратор вновь достал носовой платок, снова протер очки и после этой паузы продолжил:

— В то же время, когда исчезла Птица-Хохотунья, пропало и дерево Омбу, нигде кроме Зенкали не встречающееся. Зенкали потерял два вида, имевших большое биологическое значение и для всей Земли. Но, что еще более важно, — фангуасы потеряли свое божество. Это привело, к сожалению, к значительной вражде  между фангуасами и гинкасами, поскольку у Гинкасов их бог-то остался. — Бог-рыба Тамбака, принимающий вид дельфина.