– Хотели в прошлый раз от меня смыться и оставить без денег?

Меня тут же охватило жгучее желание растаять прямо на диванчике и стечь под стол.

Что же до Дэниэла, то он лишь широко ей улыбнулся:

– Ах, Шонда, Шонда. Лучшая официантка «Лунного света». Да что там «Лунного света», бери выше, лучшая официантка всего Сиэтла. Ты же знаешь, это просто была ошибка. Разве я не хожу сюда постоянно вот уже несколько месяцев? Разве за это время не стал твоим любимым клиентом?

– У меня их много, любимых, которые надлежащим образом дают на чай, – бесстрастно ответила она.

– Принято, – засмеялся Дэниэл, – но в прошлом месяце это была просто ошибка. Да и потом, я ведь заплатил, помнишь?

– Помню, – сказала она, – мне так думается, что от скандалов на почве любви народ сходит с ума.

– Не-а, не угадала, мы попросту коллеги, – быстро ответил на это Дэниэл, показал подбородком на доску с поляроидными снимками тех, кого в «Лунном свете» считали злодеями, и добавил: – Обещаю тебе, мы больше никогда не будем вести себя как придурки.

Она уставилась на него, уперев руку в бедро.

– Да ты глянь. У нас для этого есть все возможности. – С этими словами он вытащил из кармана смятую двадцатидолларовую бумажку, разгладил ее и положил рядом со своей салфеткой. – Я возьму кусок этого чуда под названием «Положи сверху ягодку» и кофе. Да побольше сливок. А о твоих сегодняшних чаевых потом будут слагать легенды.

В ответ из груди девушки вырвался долготерпеливый вздох, после чего она перевела взгляд на меня. Она видела, что я сижу ни жива ни мертва? Понимала, чем мы тогда, в прошлом месяце, занимались?

– Могу поклясться, я тебя откуда-то знаю, – сказала она, вглядываясь в мое лицо. – Погоди-ка, ты ведь как-то говорила с миссис Пэтти, да?

Я кивнула и ответила:

– Мы когда-то жили в квартире над ресторанчиком. Она частенько со мной сидела.

– Вот оно что, – сказала официантка, – значит, ты та самая девчушка, Дови.

– Та самая, только зовут меня Берди.

– Миссис Пэтти говорила, что твоя мама была ей как дочь. Жаль, что ее так быстро не стало, я тебе сочувствую.

– Спасибо, – сказала я.

Почувствовав себя от ее соболезнований неуютно, я тупо уставилась в меню и совершенно бездумно сделала заказ. А когда она ушла, испытала облегчение.

– Спасибо, что прикрыл, – пробормотала я в адрес Дэниэла.

– Всегда пожалуйста, – успокоил меня он. – Ты в порядке? А то, когда она завела разговор о твоей маме, ты будто язык проглотила.

– Думаю, я просто устала оттого, что мне все выражают сочувствие. Смерть вроде бы носит личный характер, и говорить о ней всуе с незнакомыми людьми – типа, «слушай, а денек-то сегодня выдался жаркий, кстати, жаль, что тебя постигла утрата» – может… утомлять.

– Прекрасно тебя понимаю.

– Да и потом, после маминой кончины прошло уже восемь лет, и думаю, теперь мне от этого уже не так больно, как оно порой бывает.

– А бабушка? Она ведь скончалась совсем недавно. Полгода назад?

– Плюс-минус. Поэтому сейчас в таком деле, как соболезнования, мне уже положено стать профессионалом, правда? – сказала я, стараясь развеять мрачную атмосферу.

– На мой взгляд, ни один человек не владеет искусством их говорить, – сказал Дэниэл с кроткой улыбкой, которая каким-то непостижимым образом несла в себе утешение, – да и потом, их всегда выражают с ноткой жалости, что, собственно, и есть самое худшее.

Я кивнула, несколько удивившись, что он все так правильно понимает. И тут же вспомнила аккаунт с его именем в социальной сети с кратенькой надписью «Хватит спрашивать меня, в порядке я или нет». Возможно, за этим скрывалось нечто большее, чем обычный подростковый страх. Я немного помедлила и спросила:

– У тебя тоже кого-то из близких…

Он покачал головой:

– Не-а. Просто я ненавижу тех, кто меня жалеет. Потому что чувствую себя от этого слабым.

Ага, понятно. Вероятно, он имеет в виду свои проблемы со слухом, но, похоже, не желает о них говорить. Поэтому я лишь кивнула и уставилась в залитое дождем окно. Фары снующих туда-сюда по улице автомобилей оставляли за собой размытые следы.

– Я приехал не для того, чтобы что-то забрать.

– В каком смысле?

– Это была ложь, – ответил он, раскладывая на столе приборы, – я приехал специально тебя повидать. Нет, ты не подумай, это не слежка. Просто… даже не знаю. Не знаю, и все.

– Ага, – глупо произнесла я.

Какая-то частичка моего естества запаниковала, в голове забилась мысль: «Ему что, опять не терпится завести Тот Самый Разговор? Но он ведь сам сказал, что говорить здесь было бы странно». Хотя другая часть при этом думала совсем о другом: «Неужели он приехал сюда в выходной, специально чтобы меня повидать?» И в моей голове дюжинами поплыли пузырьки в виде сердечек. Может, он попросту хочет поговорить о Рэймонде Дарке? Но если так, то почему так волнуется?

Хотя сейчас точно те же эмоции испытывала и я. Поэтому лишь спросила:

– А где ты живешь?

Он сцепил руки, положил их на край стола и подался вперед:

– На западе Сиэтла, в паре кварталов от Олки Бич. А вырос на противоположном конце города, чуть восточнее Интернешнл Дистрикт. В прошлом году окончил Гарфилд.

– Классная школа.

Ее футбольная команда не сходила со страниц местных газет. В нее ходили Джими Хендрикс и Куинси Джонс. Если бы не мамина смерть, если бы мы и дальше жили в нашем доме, я тоже могла бы в ней учиться.

– Тебе там нравилось?

Он пожал плечами:

– Было здорово. Я любил наши старые края. У меня там много кузенов и кузин. Но по окончании школы мы переехали, когда мама решила поселиться в Несте, то есть в Гнезде.

– А что это? Я никогда ни о чем таком не слышала.

– Территория совместного проживания, – со стоном ответил он, – что-то вроде участка частной земли на два десятка семей. Каждая из них живет в отдельном особняке или квартире, но посередине стоит общий дом, в котором все жители собираются и принимают решение. Концепция родилась в Дании в 1970-х годах. Там нашли приют много старых хиппи, которые в то же время стараются «не походить друг на друга». – При этих словах Дэниэл изобразил пальцами кавычки. – Именно поэтому моя семья и решила там поселиться. Мы же типично цветные. Ура!

Он вскинул кулак, впрочем, без особого энтузиазма.

– А это вообще… интересно? Я имею в виду концепцию.

Дэниэл пожал плечами:

– Когда хочешь получать в общем доме бесплатную еду, то да. Совсем другое дело, когда пожелаешь включить погромче музыку и расслабиться – к тебе тут же заявится капризный старикан из старейшин общины и скажет: «Сделай-ка потише, пацан». – Последнюю фразу он произнес голосом мультяшного персонажа преклонного возраста. – А потом, на ежемесячном собрании жильцов, тебя еще и пристыдят. Ну да ладно. Я в полном порядке. Откладываю деньги. И всего-то должен слушаться маму, когда она пытается запихнуть меня в эту якобы школу.

– В якобы школу?

– Знаешь, колледж точно не для меня. Это скучная история. – Он пренебрежительно пожал плечами и вздохнул. – Так или иначе, я хочу только одного – чтобы Олки Бич не был так далеко от работы.

– Я могу разглядеть его из дома.

– Правда?

– В ясные дни, – уточнила я. – И то только маяк на Олки Пойнт.

– Не свистишь?

– Какого хрена мне врать?

Дэниэл засмеялся:

– Обожаю, как чопорно ты выражаешься, когда ругаешься. Восхитительно. Значит, если я встану у маяка и помашу рукой, ты меня увидишь?

– Ну, поскольку туда порядка пяти миль по воде, то вряд ли. Но в погожие дни мне видна гора Рейнир.

– Круто. Я на острове Бейнбридж был лишь однажды. Когда моя семья пожелала посетить там японскую мемориальную стену.

Я уже собралась было рассказать ему, что была на церемонии ее открытия, но меня перебила подошедшая официантка. Она принесла кофейник, чашку горячего чая, тарелку картофельных оладий и скандально безбрежный кусок пирога. Пока Шонда все расставляла и наливала Дэниэлу кофе, я даже не поднимала головы. А когда она ушла, вытащила из чашки заморенный пакетик чайных листьев и все свое внимание сосредоточила на процедуре поливания картофельных оладий кетчупом, глядя, как он медленно, будто змея, выползает из горлышка бутылки.