Гадес обсмотрел Афродиту всю, от кончика туфли до золотистой макушки, отмечая и раздражение, и стремление насмешливо уколоть. Но ещё… Ещё это был испуг.

— Она же настойчива? И как вам? Справляетесь с обожающим, юным и доступным телом? Полагаю, это сложно. В вашем-то возрасте, доктор Лектер. Чем мы старше, тем больше власти имеет над нами юность. И тем меньше мы можем ей дать.

Гадес отметил и провокацию, но сказал совершенно иное:

— Как вы знаете, Персефона тысячи лет была потерянной богиней. Её не было там, где властен я, иначе я и смерть нашли бы её. Но её не было и там, где властна жизнь. Иначе любовь матери и отца тоже нашла бы её. Где есть то, чего не достигает любовь, доктор Дюморье?

— Буду и я с вами честна: я не знаю такого места. Сам принцип сотворения сущего отрицает такую пустоту. Пассионарность в виде любви, стремление жить сотворили даже Мрак и Ночь. Не говоря о рождении богов. Они, то есть мы, есть повсюду. Понятие бога синонимично понятию любви. Так что такого места нет. Я не смогу помочь вам с тем, чтобы понять, где была Персефона.

— Вы нечестны со мною. Богиня любви априори не может оказаться бессильной в этом вопросе.

— Обвиняя меня в нечестности, вы демонстрируете субъективное восприятие моих слов, доктор Лектер. Что не удивительно. Вы в принципе склонны игнорировать любые мои утверждения.

— А вы раздражены.

— Понятно, что раздражена. В телефонной беседе вы проигнорировали мой отказ принять вас. А теперь игнорируете мои слова уже лично. Можно заподозрить, что настойчивость продиктована вашим чувством одиночества. Сильного одиночества, раз вы так искали встречи с той, кого доселе сознательно избегали.

Гадес видел, что Афродита уже дважды попыталась отвлечь его внимание от развития требуемой ему и не дающейся в руки идеи. Сначала решила задеть его сексуальность, теперь же личные качества, ставящие его в стороне от сонма прочих богов.

— Раз так, — Гадес посмотрел на свои руки, в которых аккуратно лежало свёрнутое пальто, — простите за бесполезное беспокойство.

— Прощаю, — с облегчением кивнула Афродита. — Бокал вина перед уходом? Белое или красное?

— Я буду розовое. И перед уходом ещё один вопрос, доктор Дюморье. Как ваш муж?

Афродита скрылась за баром, поэтому видеть её не было физической возможности. Но слышно было преотлично.

— С Гефестом мы давно не разговариваем. Наша женитьба была ошибкой и прихотью Зевса. Очень остроумно было отдать меня в жёны самому уродливому из богов, который к тому же так невезуч, что до сих пор притягивает к себе увечье за увечьем. Увольте, доктор Лектер.

— Но ведь он умён невероятно, — напомнил Гадес.

Афродита фыркнула в свой бокал.

***

Гефест** Мириам Ласс, как и заметил Гадес Ганнибала Лектера, действительно слыл умным богом. А ещё он был богом-трудягой. И богом, как заметила уже Афродита Беделии Дюморье, некрасивым и увечным.

Ганнибал Лектер застал Мириам уходящей на ланч. Пользуясь теплом и ярким светом уже майского солнца, она не надевала пальто, а спускалась от проходной в лёгкой блузе с коротким рукавом, не скрывавшей отсутствия до плеча правой руки.

— Здравствуйте, мисс Ласс, — Лектер протянул ей руку, и Мириам пожала ему ладонь тонкими и особо прочными армированными пальцами.

— Какая красивая, — Лектер кивнул на протез.

Мириам польщённо улыбнулась и согласилась:

— Поверите ли, доктор Лектер, но я сама писала алгоритмы для манипулятора этого протеза. И он, не побоюсь этого слова, очень неплох.

— Мне кажется, иначе и быть не могло с вашими способностями.

— Вы по делу?

— Да. Уделите пару минут?

— Только пару. Умираю с голоду.

— Я только что от вашей божественной супруги, — Гадес встал так, чтобы Мириам пришлось развернуться к солнцу, смотря за ним.

И прежде чем так и сделать, она качнула головой в движении «да что вы говорите», а после хмыкнула:

— Это давно пустая формальность. Мы перестали поддерживать любую видимость супружества, после того как Афродита скомпрометировала себя с Аресом перед всеми богами в нашей супружеской кровати, — и, уже встав против солнца, жмурясь и прикрываясь живой рукой, уточнила: — Так что за дело, доктор Лектер?

— Я запретил тебе умирать, когда мать, видя твоё уродство при рождении, сбросила тебя в океан, — сказал Гадес.

— Да, ты не допустил моей смерти, отозвал Танатоса и заставил океанид спасти меня, чтобы я мог выжить и в кузнях Тартара достичь невиданного мастерства. Так что? Неужто тебе понадобилась новая золотая колесница? — Гефест Мириам Ласс вынула из сумочки солнцезащитные очки и надела те.

— Смешно, — без улыбки похвалил Гадес, — но не это. Афродита отказалась мне помочь, а она единственная может знать ответ на интересующий меня вопрос: где была Персефона всё то время, пока считалась пропавшей? Ты, пусть это и не принесло тебе особого восторга, всё же был её мужем. Что скрывает твоя жена?

— Ах, этот мальчик Грэм, который сдал нам Элдона Стаммитца, Баддиша и Дэвона Сильверстри? Он хорош. И Персефона хороша, — похвалила Гефест, не спеша отвечать.

— Благодарю, — согласился Гадес.

— Но почему ты думаешь, что Афродита должна знать, где скрывалась Персефона?

— Её спрятали. Гелиос ослепла от собственного излучения и не могла видеть: ни кто похитил Персефону, ни куда её поместили. Я ищу следы.

Мириам недовольно отвернулась, а когда снова заговорила, Гадес увидел своё отражение в зеркальной поверхности солнечных линз.

— Она испугалась признаться тебе, потому что осведомлённость выдала бы её как соучастницу.

— Чью?

— Ты угадал несколько минут назад. Не спрашивай меня более. Как ты уже сам напомнил, Афродите я всё же муж, так что не хочу становиться причиной её смерти.

— Но ты знал?

Гефест Мириам Ласс сняла очки и хмуро посмотрела в сторону:

— Я не знал. Уверен, что не знал точно. Я догадывался. Приносить тебе Афродиту на блюде не стал бы. И сейчас не хочу. Но ты сохранил мне жизнь. Так что просто подумай лучше. До свидания, доктор Лектер.

***

— Привет, — сказал Уилл. И, как только закрылась дверь кабинета доктора Лектера, бросил куда пришлось рюкзак и прижался губами. Тоже куда пришлось. К чисто выбритой щеке Ганнибала. — Я соскучился.

— Я тоже скучал, Уилл, — Ганнибал улыбнулся и вернулся к столу, за которым работал с картой Фруадево. Сохранил документ, закрыл файл и обернулся.

Уилл стоял посреди кабинета голый по пояс и, улыбаясь совершенно несвязно со своим видом, смотрел за реакцией Лектера.

«И как вам? Справляетесь с обожающим, юным и доступным телом? Полагаю, это сложно. В вашем-то возрасте, доктор Лектер», — вот что прозвучало в голове Гадеса голосом Беделии Дюморье. И ведь она была как никогда близка к оценке ситуации. Можно ли было справиться?

Уилл был ошеломительно беспринципен, что вообще свойственно подросткам, когда они категорично уверены в истинности своих привязанностей, и так же ошеломительно желанен. От самого крутого завитка тёмных волос вкруг головы до кончиков пальцев ног, пока ещё скрытых кедами. Но, судя по тому, что началось, Уилл планировал раздеться полностью в самое ближайшее время.

— Я очень скучал, — счёл нужным уточнить Уилл и в самом деле взялся за пряжку ремня в джинсах.

Доктор Лектер опустил голову, снял пиджак и галстук, оставив всё на спинке стула. Дошёл до завидного кожаного дивана, сел, удобнее сгибая и разводя ноги. Распустил пуговицы воротничка сорочки и, наконец посмотрев на Уилла, ладонью приглашающе похлопал по бедру.

Уилл победно улыбнулся и почти тут же запрыгнул сверху, разъезжаясь коленками в стороны и за спину Лектера. Ганнибал охватил его по голой талии, второй рукой зацепил за плечо и стащил вниз ещё глубже на себя. Уилл выдохнул, прижимаясь, и запросил:

— Снова в Эреб, пожалуйста.

И в этот раз спуск пришёлся на поцелуй, только теперь Уилл не оторопел в руках и под губами Лектера, а был требовательным и жадничал. Он своевольно заставил Ганнибала откинуться, прижав его к прохладной коже обтяжки. Сверху напал на его рот, целуя так, что Ганнибал был вынужден опуститься затылком в диван, отступая под натиском розовых губ и прикусывающих зубов.