— Достаточно, — огрызнулся Уилл. — Про патогенность микрофлоры я и сам вспомню. Просто убери это из меня, особенно, если есть столбняк.

— За тем я и здесь, — почёл за лучшее согласиться Зеллер и обеими ладонями аккуратно и точно обнял шею Уилла.

— Боже, что это? — выдохнул тот, невольно начиная улыбаться. Жжение и тянущие судороги в шее пропали, и наступила полная сенсорная тишина.

— У меня диметилфенил*** вместо крови, — самодовольно подсказал Аполлон Брайана Зеллера. — Тем я и хорош: любая телесная боль со мною остаётся в прошлом. Потому что кто тут главврач поликлиники Олимпа?

В другой ситуации Уилл бы одёрнул Брайана, но теперь он был очарован его божественностью и чертовски благодарен.

Тем временем, что совершенно не вязалось с легкомысленным и самодовольным трёпом, Брайан пристально осмотрел и ушибленную розовую щёку Уилла.

— Потрясающе, как это чудовище не свернуло тебе твою очаровательную кудрявую головку, — ласково заметил он.

— Ты же про Тифона? — тихо спросил Уилл.

— Я про Тифона. А ты про кого? — в тон ему откликнулся Брайан.

Уилл, будучи под расслабляющей, анестезирующей волной, сокрушённо улыбнулся и, опять же под воздействием волны, протянул руку, намереваясь в благодарность за понимание пожать Брайану локоть.

— Нет, — сказал тот. — Не делай этого.

— Не благодарить?

— Не трогай меня. Вообще никого больше не трогай. Понял? Завязывай с этим.

Уилл нахмурился и заёрзал в лечащих ладонях.

Брайан сжалился:

— Слушай, я живу той жизнью, которая меня абсолютно устраивает. Всем устраивает, за исключением незначительных нюансов. Одного нюанса. Но только одного.

— Какого?

— Ненавижу суши.

— Ты же сам на прошлой неделе заказывал суши. Мне Джимми сказал, — удивился Уилл.

— Я вообще их каждую неделю заказываю.

— И ненавидишь.

— Ненавижу. Джимми любит. Ради него терплю. Но в остальном у меня всё отлично. Работа, здоровье, с Джимми порядок. Знаешь, мы даже дошли до того этапа в отношениях, чтобы взять на усыновление ребёнка. И вот сейчас, Уилл, мне совсем никуда не уткнулось огрести дерьма за то, что ты меня (что ты там хотел этим выразить — роли не играет) потрогал. Коснулся, дотронулся, задел, погладил. А я этого не пресёк.

Уилл, возможно, пострадал от удушения тентаклей сильнее, чем то казалось ему поначалу, потому что секунд десять пялился на Брайана в полном понятийном идиотизме. Потом же до него дошло. Дошло вместе с тем, что то, чего не хотел спровоцировать Брайан, сидело футах в десяти, заняв кресло и закинув ногу на ногу. Гадес доктора Ганнибала Лектера одним своим присутствием, положив на известную за ним привычку быть приятным собеседником, молча и однозначно контролировал ситуацию.

До Уилла дошло ещё и то, что десять футов — это достаточно близко, для того чтобы вежливое предупреждение Брайана оказалось слышным для Ганнибала. В памяти всплыла реплика Фрэдерики: «Слушай, я в душе не ведаю, как он понимает слово любовь». А понимал ли Уилл? И понимала ли Персефона Уилла Грэма, как на самом деле любит Гадес, если любит, и на что может быть способен с объектом этой своей любви? Знала ли она его близко или попалась в другую, совершенно замаскированную ловушку, запрятанную почище атеистического парадокса, своих девичьих заблуждений в отношении бога мрачного царства?

Тем временем Зеллер руки убрал.

— Всё, теперь ты как новенький. Твои шея и иммунитет. Прости, но с лицом делать ничего не буду.

— Спасибо, Брай, — вздохнул Уилл.

— Спасибо, Брайан, — поднялся Ганнибал. — Я у вас в неоплатном долгу.

— Нет, не в неоплатном долгу. Просто проводите меня до вашей кованой калитки, и мы в расчёте.

Комментарий к 10

*Гелиосом будет Риба Макклейн как дань серии «Жена, одетая в солнце»

**а Тифон у нас, как вы верно поняли, тот самый Тобиас Бадж

***компонент лидокаина

========== 11 ==========

«Яблочко», — язвительно и сам себе подумал Ганнибал, пока наблюдал за сидящим на крыльце Уиллом. Не просто наблюдал, а тайком. От недостойности ситуации внутри всё клокотало и восставало, но действовать как-то иначе он не решился. Гнев, вызванный своеволием Уилла, давно сошёл на нет, и достающее чувство вот-вот грозящей случиться катастрофы прошло, потому что всё сложилось как нельзя к лучшему. Доктор Лектер снова, и как всегда, смог выйти победителем из патовой ситуации. Вот только вполне ожидаемое чувство удовлетворения было отравлено горечью. Всё потому что Уилл сейчас был не рядом, а вышел вон из дома и сидел на ступенях, предпочитая общество бессловесной твари. А доктор Лектер, в собственном доме, сам себе указ, властитель мрачного царства, стоял тайно, вслушиваясь в каждое обращённое ко псу слово, что можно было расслышать из-под не до конца опущенной оконной створы.

Яблочком Уилл звал левую собачью голову, ту самую, что задушила Тифона. Правая была Уинстоном. К средней Уилл по имени не обращался, но Ганнибал был уверен, что у той имя тоже было. Уилл откинулся на собачье тело, словно в кресле, навалясь, и предлагал церберу слайсы из маринованной мраморной говядины. Тот обнюхивал, но не прельщался, а отворачивал морды, в конце концов положив их на доски, и только смотрел на Уилла снизу вверх, по-собачьи сообразительно двигая бровями. Иногда морды поднимались, провожая прохожих в темноте ранней майской ночи, и, теряя интерес, укладывались обратно.

— Да что вы едите, хотел бы я знать, в Эребе? Ну, кроме Гекаты, конечно. Пожираете эмоции смертельной тоски и страха? — нахмурился Уилл, разочарованно оставляя попытки скормить Яблочку мраморную говядину, вынесенную из кухни. — Там же нет ничего живого.

Цербер чуть сдвинулся и лёг мордой Яблочка же уже на опущенную ладонь Уилла. Чёрные аспиды в загривке пса молчали и, плотно прижавшись, почти сливались с шерстью.

После признания Ареса Беверли Катц Ганнибал звонил Уиллу, но тот не брал трубку. Приехав домой и спустившись в Эреб, Лектер понял почему. Сотовый лежал там же, где Уилл оставил раскрытую, исписанную матрицами тетрадь: на столе в его комнате. Самого Уилла не было. Зато вокруг дома васильковым полем (голубели глаза) стояли церберы и гулко ворчали. Один даже взобрался на крыльцо. Теперь Ганнибал знал, что то был Яблочко-Уинстон. А стоило Гадесу выйти к пёсьей стае, как ворчание распустилось настойчивым и побуждающим лаем.

Танатос, стоило сформировать мысль о необходимости того рядом, появился на тротуаре, перемахнул забор и встал рядом с заходящимся в лае Яблочком-Уинстоном. После короткого распоряжения смерть пропал, отправившись за Гелиос. А Гадес снял с крючка ошейник и поводок, надел на цербера и ввёл того в дом, чтобы выйти уже в Балтиморе. Случалось, что и прежде псы выходили на землю из мрачного царства, но то происходило преимущественно вечером, а чаще ночью. Проявить же свой потенциал тем более они могли лишь во тьме. Так что как только свет солнца стал сдавать в интенсивности, Яблочко-Уинстон пришёл в нетерпеливое собачье возбуждение. Искать Уилла для него становилось смыслом собачьего существования. Так что именно он, чувствуя Уилла по крови, встал на след, нашёл «Всем плевать» и, страдая от нетерпения, уселся у ног вышедшего из «бентли» Гадеса, позволяя снова защёлкнуть карабин в металлическом кольце ошейника.

Алана Блум появилась минутой позже, тоже вышла из автомобиля и встала рядом с Ганнибалом. Дождалась первого, кто решил зайти в паб, оседлала его сознание и чужим взором увидела, что Уилл и купидон весьма весело проводят время. Она не стала размениваться на комментарии, ограничившись ёмким «смертельно пьяны», покинула сознание ничего не подозревавшего работяги и занялась изменением картины видимого восприятия вообще всех людей, кто находились в Иннер-Харбор.

Танатос вывернул из-за угла вместе с Гелиос. Та, похоже, пришла прямиком с поприща, потому что одета была откровенно, а на взгляд Гадеса Ганнибала Лектера, даже вызывающе.