— Подожди, я же ещё ничего не сказала, — хихикнула купидон, тоже гася сигарету. — Никогда никому меня не выдашь. Не то чтобы это тайна уровня масонского заговора, но моя репутация сплетницы и бессовестной равнодушной дурочки будет погублена, коли ты откроешь рот. Клянись.

— Клянусь.

— Продолжим? Это я про надираться?

— Думал, больше не предложишь, — с облегчением улыбнулся Уилл.

— Жди тут.

Купидон ушла, а к столику наконец-то подошла официантка, собрав липкие и пустые шоты. Не исключено: только потому что в баре вообще закончилась посуда. За почти три часа, что Уилл и купидон здесь надирались, такого удостоились впервые. Официантка мокрой ветошью вытерла стол и оставила относительно чистую пепельницу взамен набитой окурками. Прекратив оделять вниманием труды официантки, Уилл оглядел паб, замечая, что шея стала своенравной и норовит дружелюбно опуститься на плечо. Это его умилило. В следующую секунду Уилл зацепился взглядом за темнокожего посетителя за соседним столиком, который, очевидно, что так же блуждая вниманием вокруг, тоже смотрел на него.

— Так вот, помни, ты поклялся, — вернулась Фрэдерика с новой выпивкой.

— Я поклялся, — переключился вниманием Уилл и оперся локтями о стол.

— Твой невъебенный доктор Лектер, мальчик, безусловно, ведёт себя по отношению к окружающим как высокомерный, наводящий ужас мудак. Но мудак принципиальный и благородный. Помни, ты поклялся, — снова напомнила Фрэдерика. — Чтобы тебе стало понятным, насколько велики его принципы и благородство, я могла бы использовать гиперболу о том, что даже дерьмо его принципиально и благородно, но я знаю, что Персефону могут изрядно покоробить столь лишённые изящества аналогии, поэтому промолчу.

— Так-то ты всё же сказала, чего не планировала, — поджал губы Уилл, — но спасибо.

Фрэдерика выпила.

Уилл проводил её шот взглядом, прикончил свой и вдруг с любопытством поинтересовался:

— Фрэдди, а как ты собралась везти нас по домам?

— Ещё не думала, — призналась та. — Так на чём я остановилась?

— На гиперболах.

— Да, принципы и кодекс чести. Ест. Он ест. Но только грубиянов. Лжецов, убийц, предателей. Это, походу, приносит ему сакральное удовлетворение. Потому что, хочу тебе напомнить, он бог мрачного царства. Мать моя цветёт рядом с любым проявлением эроса, Гадес использует энергию, ускоряющую духовную, нравственную или физическую смерти. Арес Беверли Катц… Нравится же тебе Беверли?

— Да, — смиренно кивнул уже совершенно пьяный Уилл.

— Так вот. Когда она выходила в патрули, то каждое второе задержание, организованное ею, в лучшем случае оканчивалось просто пальбой, в худшем на её счету шестеро жмуров. Наркобарыги и сутенёры из Иннер-Харбор, но тем не менее. Кейд Прурнел пришлось здорово извернуться, чтобы пристроить её к криминологам, в лабораторию, и спустить на тормозах все инциденты со злоупотреблением табельным стволом и превышением служебных полномочий.

— А ты?

— Я? — Фрэдерика, тоже совершенно пьяная, но не делающая из этого из ряда вон выходящего события, сбила пепел с сигареты.

— Ты. Что с тобою не так? Какие свои сакральные черты ты не можешь увязать с человеческой этикой?

— Кошки, — сказала Фрэдерика.

— Кошки?

— Ага. И старые девы.

— Да так не бывает, — не поверил Уилл.

— Вот ещё. Конечно я порядком перебарщиваю, когда старая дева одна, а у неё котов аж за три дюжины. Но каждый, абсолютно каждый, вот моё кредо, должен огрести потенциала моей золотой стрелы в своей жизни. Когда для человека не находится человека, ему подходящего, я перекрываю дефицит котами.

— Это просто коцит какой-то, Фрэдди, — подвёл итог Уилл.

Купидон секунду другую смотрела на него, усваивая каламбур, а потом портовый грузчик вырвался из неё и беззастенчиво заржал.

— Коцит, — повторял портовый грузчик, — кошки и коцит!

— Мяу, — подлил масла в огонь Уилл и тоже беззастенчиво захохотал.

***

Лектер посмотрел на часы и только потом ответил:

— Могу, офицер Катц, разве что не долго. О чём вы хотели со мною поговорить?

Беверли сняла испачканные в пчелином воске перчатки, оставив те в лотке, и закрыла двери в лабораторию.

Ганнибал чуть двинул бровью, отмечая таким образом намерение Беверли относительно уединиться.

— Я буду предельно кратка, доктор Лектер. Полагаю, что у вас нет заблуждений на тот счёт, что истинная причина новой свары между моими родителями осталась для меня неясной?

— Заблуждений на этот счёт у меня нет, — кивнул Лектер. — В какой-то мере я вам искренне сочувствую, Беверли.

— Благодарю, — коротко отозвалась та. — Теперь к сути. К тому, что Зевс и Гера перманентно в состоянии скандала, я привыкла с младенчества. Так что подобное положение вещей для меня, скорее, норма.

— Ещё раз сочувствую.

— Теперь совсем близко. Моя мать обратилась ко мне с просьбой о содействии, — Беверли чуть отошла, встав за лабораторным модулем. — Я ответила ей отказом, потому что Уилл мне симпатичен. И я считаю, что притязания моей матери давно себя изжили и можно было бы поступать иначе, нежели того требует наша природа.

— Какое удивительно зрелое умозаключение, Беверли, — то ли похвалил, то ли подтолкнул Лектер.

Беверли хмыкнула:

— Я отказалась по многим причинам. Одну вы уже услышали. Персефоне выпало достаточно страданий, а Уилл мне чистосердечно нравится. Но того более мне не хочется оказаться в числе ваших врагов, выбрав неверную сторону, и, как вполне может быть, — тут она долго и прямо посмотрела Лектеру в глаза, — однажды оказаться изрезанной в кусочки.

— Спасибо, офицер Катц, что расставили приоритеты.

— Я скажу вам ещё кое-что, но за ответную услугу.

Лектер улыбнулся.

— Кейд отказали почти все её дети.

— Геба***, вы и Гефест Мириам Ласс?

— Да. Но она настойчива. А самым беспринципным и находящимся у матери под каблуком всегда был Тифон****.

Ганнибал ответил задумчивым взглядом, прежде чем сказал:

— Как давно ваша мать разговаривала с вами?

— Три дня тому. После того как вы ужинали у доктора Дюморье.

— Что вы хотите, чтобы я сделал в обмен на ваше признание, Беверли?

— Оставьте мою мать в живых.

***

Из «Всем плевать» вышли под руку. Фрэдерика, опасно раскачиваясь на тонких лаковых шпильках, чуть навалясь, прислонилась к Уиллу, и оба двинули к парковке.

— Не находишь, что солнце уже село? — сказал Уилл.

— Так и быть, нахожу. Мы перебрали во всех смыслах. Хотя я была уверена, что справимся засветло, — сдалась на поживу обстоятельствам купидон.

— Фрэдди, вызывай такси. Сами мы никуда не доедем, — нетвёрдо остановился Уилл.

— Само собой, — устало и покорно вздохнула, соглашаясь и с этим.

— Зачем тогда мы идём к парковке?

— За телефоном. Он остался в машине. Оставался, если, конечно, моему «пежо» не выломали замки и его не обнесли голубчики с района, — фаталистично смиряясь, поделилась перспективами Фредерика.

Но красный «пежо» стоял цел и невредим.

— Уилл, помнишь, я сказала, что не в претензии к тебе за мать?

— Помню.

— Это потому что она сама создала ситуацию, в которой оказалась. Это называется отв… ств…

Фрэдерика выпустила Уилла из руки и принялась рыться в сумочке, звеня мелочью, ключами и зажигалками.

— Ответственность. Ненавижу это слово, — купидону удалось закончить мысль.

Уилл слушал звон, копошение и обрывки фраз, которыми она увещевала автоключ найтись быстрее. Нетрезвое сознание творило с чувствами и анализом реальности что хотело, поэтому Уилл не успел подхватить Фрэдерику, когда та шлёпнулась на коленки, а потом легла лицом вниз.

— Фрэдди, мать твою… — вздохнул Уилл и замолчал, отрешённо наблюдая, как затылок купидона окрашивается пьяно бегущей кровью. Рыжие, в долговременной укладке локоны, облаком стоящие вокруг сообразительной, но взбалмошной головы купидона, стали мокро-огненными. Уилл успел ошалело сморгнуть, чувствуя диссонанс ситуации, прежде чем сам оказался в положении ни лучше. Потому что тонкая, но вероятно прочная струна захлестнула его шею, обвившись дважды. Уилл успел отследить две чёрные кисти и какие-то (что за чёрт?) не то тентакли, не то водоросли, что мелькнули перед глазами, а потом боль и полное отсутствие возможности сделать вдох сбили его с ног, поставив на колени рядом с истекающей кровью купидоном.