Когда разбрасывающие и мучающие до сладких судорог пальцы пропали, Уилл горько пожалел и с укором зыркнул на Ганнибала. Тот иронично качнул головой в движении «ну надо же» и, не выпуская взгляда Уилла, удерживая тот, взял его одним плавным и глубоким движением, для верности стягивая к себе жимом за ключицы. Уилл зашипел, схватываясь и изнутри, и ладонями в держащие его локти. Коленями стиснул Ганнибала с боков, пытаясь вывернуться только лишь за тем, чтобы он ухнул глубже. Ганнибал, сдерживаясь, крутанул головой, намереваясь изводить Уилла медленно и с оттягом. Намереваясь видеть его лицо, чтобы следить за вызверяющимися от похотливой, заводящейся боли нежными чертами. Намереваясь растянуть близость на глубоко, неторопливо и на, действительно, долго. Намереваясь. Но Уилл, своенравный до ебли и входящий во вкус невероятно быстро, хищно задрожал ртом, прогнулся в пояснице, схватывая его ногами вокруг, стройно и крепко, обвился руками вокруг шеи и выстонал горячечное «пожалуйста».

Ганнибал стиснул его в руках так, что, казалось, непрочные юные кости его смертного тела сейчас начнут переламываться и пропарывать мокрую кожу, прорываясь кончиками невиданных оленьих рогов. Но даже если точно так же казалось самому Уиллу, он на то наплевал, вцепившись в рот Ганнибала мокрыми, дрожащими губами, остро расчерчивая ему спину и упираясь пятками, словно подстёгивая. И даже если Уиллу казалось, что он сейчас окажется располосован надвое от подпирающей беспощадной похоти, разбит короткими и мощными попаданиями на куски, а голос его сорвётся от таких же коротких, хриплых вскриков, он не выпустил ни дюйма доставшегося ему бога. Он, когда мог и оказывался способен, снова и снова находил в поцелуе губы Ганнибала, а когда способен на это не был, запрокидывался в его сжимающих руках и тонко-тонко скулил.

Ганнибал драл его со всей дарованной ему силой, чувствуя, как искренне и безоглядно заходится под его телом Уилл. Доступный, согласный и хотящий на сотни шепчущих и орущих тональностей, мокрый, горящий и подчиняющий Ганнибала своим желанием на раз-два.

***

Гадесу Ганнибала Лектера пришлось провести некоторое время в доме на Пратт-Стрит, 1119. Он бывал там несколько дней подряд, убеждая Афродиту Беделии Дюморье уступить и открыть ему некий секрет, весьма его волновавший.

Доктор Дюморье решительно замыкалась и очевидно усугубила своё положение, чрезвычайно навредив собственной красоте и полноценности.

Уходя от неё в последний раз, Гадес оставил Афродиту в стабильном состоянии, хотя и с порядком спутанным от анестезии сознанием. Он заручился её согласием на скорый ужин, выражая надежду, что именно во время того Афродита скажет, как именно находить атеистический парадокс, идею использовать который она подкинула Гере.

«Я буду не один», — предупредил Гадес.

Чуть позже, спустившись в Эреб, он нашёл Персефону Уилла Грэма безмятежно спящей в своей постели. Оба, потусторонне прекрасные, с длинными росчерками ресниц и сросшими тёмными кольцами волос, что почти сливались с сатиновым блеском простыней и одеяла, спали и совершенно не знали о том, какое грызущее чувство потери охватило Гадеса Ганнибала Лектера. Потери, тянущейся тысячи лет. Тех самых, что могли быть наполнены всем тем, чем заполнялись теперь. Любовью. Потому что Персефона любила Эреб именно таким, каким и было мрачное царство, без беспочвенных и не свойственных этому миру ожиданий. И она любила Гадеса таким, каким он был. Именно это чувство потери усадило его в кресло, заставив застыть, стискивая галстук в кулаке. И оно не прошло, пока в постели, завозившись, не проснулись и не посмотрели на него фарфорово-синими, абсолютно здешними глазами. Влюблёнными глазами.

«Ганнибал, — мягко и полусонно выбрался из-под одеяла Уилл, пытаясь подняться на локте. — Всё в порядке? Все живы?»

Этот вопрос и сонный мирный голос стёрли чувство потери, бесцеремонно заменив его на выжигающее ощущение счастья от момента, от теперь, в котором мрачное царство Гадеса обрело своё сердце.

Комментарий к 7

*крылатые сандалии — атрибут Гермеса

**сначала в древнегреческой мифологии Геката не являлась отрицательным персонажем. Позже, с развитием культа Афродиты, Афины, Артемиды и других богинь, Геката отходит на задний план, опускается всё ниже во владения Гадеса, превращаясь уже в богиню ночи и чародейств, ослепительную женщину с чёрными волосами, которая выходит по ночам на охоту в сопровождении адских псов. Наиболее часто встречается изображение богини в количестве трёх фигур, сросшихся спинами. Здесь же Геката не будет прекрасной женщиной, которую сопровождают адские псы, поскольку собаки являлись её священными животными и приносились ей же в жертву у перекрёстков. Здесь она будет, по прихоти ассоциаций, Мэйсоном Вёрджером. А церберы, что вполне закономерно, не одобряя многочисленные смерти своих земных сородичей, принесённых в жертву богине, не только не сопровождают Гекату, но и стойко её ненавидят. Полагаю, что фанаты сериала помнят второй сезон, в котором собаки Уилла Грэма съели прежде красивое лицо Мэсона Вёрджера. Ну так о том и речь

========== 8 ==========

Дверь из красной бронзы открыла Фрэдерика. И Уиллу стало ясно, что она вообще не рада их видеть. Ну, может, к нему купидон и относилась чуть лучше, но Ганнибал Лектер для неё был уж точно персоной нон грата. Тем не менее, набрав в грудь воздуха, словно перед нырком, Фрэдерика пригласила:

— Здравствуйте, доктор Лектер. Привет, Уилл, проходи.

Взгляд Уилла упал на мозаичное столовое блюдо, встретившее их прямо в гостиной, на закусочном столике, выложенное раскрытыми гранатами и крупными тигровыми лилиями. Он закрыл глаза всего лишь на секунду, но понял, что Ганнибал видел.

«Завтра нас ждут к ужину, Уилл», — сказал Ганнибал, прижимая его к себе спиной, пока оба, измотавшись, лежали в постели.

«Кто ждёт нас на ужин?» — мыркнул Уилл, вытягиваясь ровно настолько, чтобы и отереться о Ганнибала, и глубже завернуться в сатин.

«Доктор Дюморье».

«Пф, разве же есть повод?»

«Повод есть. Помнишь, я хотел быть твёрдо уверенным в том, кого «благодарить» за твоё исчезновение?»

«Мы же убедились, что это Гера Кейд Прурнел», — Уилл развернулся вверх лицом и в локте Ганнибала.

«Это Гера Кейд Прурнел. Но у неё был союзник, вдохновитель».

«И ты хочешь сказать, что это Афродита Беделии Дюморье? Но какой у неё был мотив?»

Ганнибал с полминуты смотрел в синие, широко раскрывшиеся глаза Уилла:

«Ровно такой, чтобы фактически не испачкать своих рук, но ограничить варианты моих поисков. И поисков Зевса и Деметры. Она злилась на твоего отца за то, что он, как ему свойственно, весьма небрежен в отношении чувств и желаний прочих. В одно время он принудил её к нежеланному браку. А в возможности лишить Зевса тебя она увидела шанс его уязвить».

«Но основным подозреваемым была всё же Гера».

«Заказчиком», — кивнул Ганнибал и снова приобнял крепче.

«Ты злишься на неё», — Уилл сунулся носом в грудь Ганнибала и протянул руку, обнимая того за талию.

«Очень. Она единственная знала правду. И молчала».

«А мой отец? Что о нём? По сути, я угодил под горячую руку: был инструментом, с помощью которого причиняли боль ему».

«Зевс сам себя казнит, потому что день за днём будет жить с последствиями своих легкомыслия и темперамента. С этим я сумею свыкнуться», — Ганнибал повёл головой, устраиваясь удобнее и опускаясь подбородком в перепутанные волосы Уилла.

«Так всё же почему мы идём к доктору Дюморье, если она совершила то, что совершила?»

«Я дал ей шанс сохранить при себе хотя бы то, что у неё осталось, Уилл. И ужин — это рубеж для Афродиты».

Уилл повозился, всовывая колено между коленей Ганнибала, ложась теснее:

«Хорошо, завтра идём на ужин. Кстати, я видел Харона, Джимми и Гекату. Харон просто пиздец, Джимми душка, а последняя отвратительна, но не лишена дружелюбия».