— Угу, — ответил Джон, — ты один?

— Никки будет позже.

Джон кивнул.

— Погано выглядишь, — добавил Элек.

— Я, блядь, мёртвый. Как мне ещё выглядеть? — Джон произнёс это так, что Элек замер на месте.

— Не до румянца, что верно, — покорно согласился он, — прости. Это, похоже, трудно.

— Всё в порядке, Элек. Подожди здесь.

Сойер снова поднялся наверх. Он одел Дайана так же, как и себя, думая о том, что лежать в земле ему будет удобно. Поднял на руки и отнёс вниз. Потом в сад. Опустил на траву, спрыгнул в могилу, снова поднял, уложил, натянув на голову капюшон, чтобы в волосы и в нос не засыпалась земля. Потом устроился рядом, пропихнув руку Дайану под голову. Немного развернул его к себе, подтащил ближе, почти касаясь лицом лица.

— Засыпай, — сказал он Элеку и натянул свой капюшон.

Тот взялся за лопату и, закидывая, произнёс:

— Я останусь на всю ночь, Джон. Утром Никки меня сменит. Мы решили не оставлять вас одних, поэтому разделились.

— Не подумай, что я не ценю вашей помощи, — ответил Джон уже порядком из-под земли.

***

Сойер видел сны, когда спал. Они отличались от тех снов, что снились ему в человеческой жизни. Сон же сегодняшнего дня отличался от его привычных снов вампира.

Кровь Дайана, перешедшая в его тело до капли, будоражила. Она грела и ласкала изнутри так, словно его любил сам Дайан.

До восхода солнца Джон просто лежал, закрыв глаза и слушая, как на поверхности в траве ходят соседские кошки, а утром на траву спускаются птицы. Потом птицы пели. Потом шёл снег: недолгий и пропадающий, едва коснувшись земли. Под этот исчезающий снег он заснул.

Джон стоял перед высоким зеркалом. Его отражение жило само по себе, потому что вдруг протянуло руку, ухватило за локоть, подволокло ближе.

«Милый», — улыбнулось отражение, но вид у того, несмотря на улыбку, был равнодушный и высокомерный.

«Дайан», — произнесло отражение, показывая длинные яркие клыки.

Джон ощутил опасность, накатывающую, но вместе с тем вполне переносимую. Приемлемую для него. И томящее чувство ожидания, стремление к близости, вызывающее стон. Сойер поднял руку и опустил ладонь отражению на плечо. Рука была не его. А отражение не было отражением. Джон осознал, что каким-то образом оказался в теле Дайана, чувствует его душой и видит его глазами. Кровь Дайана хозяйничала в нём, диктуя своё восприятие окружающего. Кровь Дайана говорила о том, каким он видел Джона. Кровь Дайана и часть его души словно пели в его крови и душе, плавились и тянулись ближе.

Сойер наконец-то ощутил ту мощь, что равнялась одной мегатонне урана и определяющую любовь Дайана. И понял, какие чувства и ощущения пробудил в муже. Это понимание ожило в лице отражения. Оно помрачнело, словно от боли, и остановилось тёмным взглядом. Дайан же сдвинул ладонь ему на шею, приблизился так, что светящееся лицо Сойера стало единственным, что он мог различать. Ладонь Брука гладила всё жёстче, пока не сжалась совсем, холодно и непререкаемо.

Джон проснулся под землёй, когда Дайан сдавил ему шею рукой, пытаясь подтянуть ближе. Он ещё не пришёл в сознание полностью, но уже начал искать присутствие и пищу. Сойер перетерпел хватку его руки, которая вскоре ослабла. Нашёл ладонью лицо Дайана, огладил ему рот пальцами, обежал большим по дуге кромку верхних зубов. Острые, гладкие и такие чистые клыки уже полностью выдвинулись у того из челюсти. Брук повёл головой на вмешательство, но затих.

Джон не чувствовал солнца на поверхности. Только сумерки. Пробуждения оставалось ждать недолго. Дайан вот-вот мог проснуться.

Едва осознав, что всё получилось, Сойер захотел как можно скорее увидеть его и то, как изменился Дайан. Услышать, что он скажет. Каким станет его поведение. Насколько красивым он окажется. Окажется ещё красивее, чем был.

Джон сжал запястье мужа, подтянул к губам, прижался. Оно пахло Дайаном, но было непривычно прохладным. Сойер досадливо дёрнул ртом от острой тоски, но взял себя в руки. В конце концов дети несли в себе Дайана. Тоске должно было остаться в этой могиле, под землёй и дёрном.

— Джон, — глухо произнёс Дайан.

Сойер вернулся к действительности.

— Да, милый.

Но тот молчал. Первым, что он произнёс, даже ещё не приходя в сознание, было имя Джона.

Ладонь Дайана снова несколько раз конвульсивно сжалась на шее.

Сойер погладил ему пальцами кожу запястья.

— Дайан, — позвал он.

В сад вышел Милднайт, остановился у края могилы, стал копать.

Никки не пришлось долго возиться.

Сойер поднялся сам, едва груз земли стал меньшим, стрясая с себя влажные комья, и вынул на воздух Дайана, оставляя его ноги всё ещё в земле. Он держал его голову, всматриваясь в лицо.

— Дайан, ну же, — сказал он.

Тот открыл глаза.

Джон увидел, как стали меняться его зрачки, приспосабливаясь к полутонам сумерек. Как остановились на нём, узнавая.

— Уже? — спросил Дайан.

Джон прижался лбом к его и кивнул. Потом посмотрел на Никки, который стоял опершись о лопату и не говоря ни слова. Снова склонился к Дайану. Нашёл губами его, поцеловал. Тот ответил, зацепив локтем вкруг шеи. Он не втягивал клыков и царапнул Сойера по языку, вздрогнул, среагировав на кровь, прижался сильнее, желая большего.

Джон отстранился. Он знал, как голоден Дайан, так, что ему почти больно. Но тот не сказал ни слова, просто смотрел на Джона.

— Я, пожалуй, пойду, раз у вас всё в порядке, — подал голос Никки, отставляя лопату.

И вот тут Дайан обернулся.

Джон почувствовал, как он задрожал, готовясь к броску.

— Дайан, не стоит, — тихо сказал он, удерживая его в руках чуть крепче.

Дайан вибрировал, желая добраться до Никки.

Милднайт очень хорошо понимал, что ему грозит, поэтому бросил лопату в траву, развернулся и пошёл. Не спеша, но Джон мог представить, как ему хотелось припустить.

Сойер окончательно выбрался из земли.

Дайан вскарабкался следом. Встал, выпрямился, повёл плечами.

Джон смотрел на него во все глаза. Действительно, Дайан проснулся ещё красивее, чем прежде. Черты лица стали резче и словно бы обозначились мерцанием: скулы, переносица, линия челюсти, прямые тёмные брови — всё набралось хищного и порочного. Сам же Дайан едва сутулился, его вело, словно на отходах после наркотического загула. Просто невиданный голод и новизна ощущений в теле сводили его с ума.

— Джон, — произнёс он, — как ты живёшь с этим?

Сойер обнял его за плечи:

— Идём, милый, — потянул его в дом.

Оказалось, что Никки не уехал. Более того. Элек тоже был в доме. Оба, ни слова не произнося, разглядывали Дайана.

Джон оценил некий комизм ситуации, потому что Дайан тоже пристально разглядывал конунгов. Разве что двигали им не любопытство и насторожённость. Нет. Джон знал, что единственное, чего хотел его мальчик — это крови. Яркой алой крови конунгов, потому что та заслоняла собою всё в мире Дайана. Джон прижался губами к его уху и сказал:

— Нельзя пить Элека и Никки. Я тебе запрещаю.

Ненависть, с которой взглянул на него Брук, едва услышал запрет, могла бы отшвырнуть, существуй физический её эквивалент. И если бы Джон сам не знал, что это временное явление, пережить этот взгляд ему было бы непросто.

Он разогрел для Дайана кровь. Тот выпил сразу полбутылки, отставил, сморщился, глянул с раздражением:

— Это что, в самом деле как настоящая человеческая?

— Только по химическому составу.

Дайан закрыл ладонью рот.

— Она даёт возможность к существованию.

— Она отвратительная и мерзкая. Я не буду этого пить, — Дайан с треском опустил недопитую бутылку на стол.

Милднайты, становясь свидетелями первого скандала между новым Дайаном Бруком и прежним Джоном Сойером, переглянулись сначала друг с другом, а потом уже с Джоном.

— Дайан, я её пил при необходимости, когда ты не оставлял мне иного выбора, — сдерживаясь, напомнил Джон.

Тот зыркнул так, словно хотел ударить, но вовремя охолонул: