Бриджит побежала. А через пару секунд Сойер уже схватил её за плечо, дёрнув назад и бросая на пол. Упав на спину и на мгновения перестав дышать, Бриджит смотрела на Джона, который стоял над нею, но не делал больше чего-либо.
— Вы не послушали моего совета, мисс Иванз.
Бриджит сглотнула, вдруг сообразив, что лежит в чём мать родила, потому что от удара и движения пеньюар распахнулся. Можно ли было придумать более унизительную ситуацию? Ох, она была уверена, что у Джона Сойера ещё будет возможность для этого.
— И что, теперь вы поступите со мною так же, как с Питером Бауэром?
— Очень заманчивая перспектива, — обронил Сойер, — но нет.
И видя, как дрогнула не понятно на что надежда в голубых глазах Иванз, добавил:
— Не обольщайтесь, Бриджит. Питеру Бауэру повезло больше, нежели вам.
Джон отступил на шаг, давая понять, что она может попытаться встать.
— Что, отдадите меня своим шарлатанкам с хрустальным шаром?
— Шарлатанкам? — Джон улыбнулся. — Одевайтесь, мисс Иванз.
Бриджит направилась к гардеробной.
Сойер пошёл следом и встал в двери.
Пришлось переодеваться под его отвратительным равнодушным взглядом.
Выходя, Бриджит хотела закрыть дверь, но Джон запретил.
— Сир, но здесь часть моих драгоценностей…
— Бросьте, мисс Иванз. К чему это вам теперь?
***
Дайан слышал, что Джон отъехал от дома только тогда, когда он закрыл за собою дверь. В прихожей Брук посмотрел в зеркало и заранее посочувствовал миссис Шток, представляя, что придёт в голову няне, когда та его увидит.
Не было слышно ни детей, ни звука включённых телевизора или радио.
— Миссис Шток, всё в порядке? — спросил Дайан, стягивая пиджак.
— В полном, милорд, — пророкотала та из гостиной.
Дайан вышел к ней.
Няня сидела в кресле и читала.
— Простите, но дети уснули, а я позволила себе взять из вашей библиотеки… — тут она всё же подняла глаза, замолчала и пристально осмотрела того поверх стёкол очков.
— Я в порядке. Уже, — кивнул Дайан, предупреждая любые бурные эмоции, способные обуять няню.
— Милорд Джон?
— Тоже в порядке.
— Чья это на вас кровь?
— Моя и Джона.
— Что, на вас напали шаромыжники? Или вы на тех?
— Последнее было бы забавным, — повёл бровью Дайан. — Да, на меня напали. Всего скорее, что шаромыжники, как вы заметили. Спасибо, что не падаете в обморок. Я этого боялся.
Миссис Шток поднялась, оставив книгу в кресле.
— Знаете, я по молодости достаточно долго жила в Комптоне.
— Вы родом из Элэй? — Дайан совершенно не ожидал такого.
— Не совсем, но, как уже сказала, знакома с тем очень близко. Не приведи господь райончик, милорд. Не мне вам говорить. Так вот, я к чему веду разговор. Моего первого мужа ограбили прямо у калитки, когда он возвращался с ночной смены. Эй-Джей сумел взобраться на крыльцо, зажимая рану руками, и даже открыть дверь своим ключом. Но крови из него вылилось столько, что собачьи стаи две недели сидели у нас под забором, вероятно полагая, что открылась новая скотобойня. Эй-Джею повезло, что скорая находилась поблизости и вызов приняла быстро. Его спасли это и упаковка замороженного горошка на животе, которую я с перепугу шлёпнула на него сверху.
— Рад, что для мистера Штока всё закончилось так благоприятно.
— Ох, нет, милорд, — покрутила рыжей массивной головой няня, хмыкнув. — Миссис Шток — это у меня от второго мужа. А Эй-Джей утонул через два года на рыбалке. Но в то утро, после удара ножом, для него действительно всё закончилось благополучно. Так что вид окровавленных рубашек меня просто так из седла не выбьет. Если вам ничего не нужно, поднимайтесь к себе. Я, коли что понадобится, ещё здесь.
— Спасибо. А вы видели…
— Нет. Никаких здоровых чёрных британских котов. Не беспокойтесь, что бы вы там ни имели под этим в виду.
— Боже, да вы совершенство, миссис Шток, — сказал Дайан и стал подниматься по лестнице.
— Вот уж точно, — вдогонку ему ответила няня.
Дайан не сразу пошёл к себе. Он завернул в детскую.
Риган и Элиза спали. И пока Дайан смотрел на них, можно было наблюдать, как то один, то другая улыбались во сне. Он удержал себя от автоматического порыва поцеловать обоих и вышел.
Когда стоял под горячим душем, на него нахлынули десятки «если», которые заявляли о себе, одно отталкивало другое, а каждое претендовало на окончательное и бесповоротное. Если бы не природа Джона и магия его крови, он был бы мёртв. Если бы не решение идти закоулками, ничто бы не привело Дайана к потенциальной смерти. Если бы вообще не было в его жизни Джона, всё было бы несравнимо иначе: обыденно, знакомо, комфортно и в солнечной Калифорнии, а сам Дайан был бы иным. Но Дайан, остающийся в Калифорнии, сегодняшнему Дайану совершенно не нравился. Потому как если бы он до сих пор был студентом в Лос-Анджелесе, так назвать то своё состояние жизнью он не мог бы ни при каком раскладе. Мир, тёплый, мистический, с безграничными возможностями мир, в который попал Дайан прошлой осенью, прилетев в сырой Ливерпуль, был для него словно выигрышный билет какой-то божественной лотереи. Да пусть даже дьявольской, но Дайан всё это любил. Точно так же, как любили его. Он это знал и чувствовал. Как знал и то, что Джон и Милднайты, которым Сойер позвонил ещё по дороге на Виктория-Стрит, найдут напавших на него. И если тем придётся снова убить, убить из-за Дайана, то никакое этическое умозрение не сможет убедить его в том, что это неправильно.
«Милый, я воин, — сказал ему однажды Никки, — я умею убивать и делаю это с удовольствием. Я рождён для боя и сражения. Если я не получаю должного отпора, так только потому что это всецело вина моего противника, который оказался на поверку слабее или менее искусным. Я сильнее, следовательно, я побеждаю. Воин нападает открыто и не без причины, его ведёт цель. Я тебе клянусь, никогда мои руки не совершали убийства в отношении безвинного или того, кто не заявил о себе, как о способном противостоять мне».
После слов конунга убийства для Дайана стали восприниматься неким действом на арене, когда каждый из лёна сходился в поединках с кем-то и побеждал. Противники на поверку оказывались «слабее или менее искусными», чем сами определяли свою судьбу.
Был ли воином Джон? Дайан, зная о прошлом мужа и его беспринципных поступках в отношении окружающих прежде, понимал, что оправдывать того было нельзя. Джон жил как хаос в определённый период своего обращения. Он сбился с пути после смерти и перерождения и вновь вышел на дорогу, только обретя цель. Дайан знал, что целью Джона был он. Он стал для мужа якорем, точкой прибытия и домом.
Дайан так глубоко задумался, что пришёл в себя только тогда, когда в бойлере закончилась горячая вода. Он понял, что стоит, опустив голову под струями, положив обе ладони на живот и начиная замерзать.
***
Джон вернулся около четырёх часов утра и отпустил миссис Шток, оценив то, что та словно и не заметила беспорядка в его одежде.
Через стекло садовой двери он видел, что Дайан гуляет Ригана и Элизу в ночном саду. На том была удобная, неброская, домашняя одежда, а снова срастающие волосы Дайан собрал резинкой в небрежный пучок на затылке. Во время игры с детьми волосы начали выбиваться и падать на глаза, от чего тот отмахивался движением головы. Скулы его горели, а сам Дайан улыбался и даже смеялся, не в силах устоять перед живой и счастливой мимикой детских лиц.
Листья жасминовых кустов и шиповника в свете ламп галогеновых фонарей темно блестели, как и миндальные стволы. Белые и брусничного цвета рамблеры, увивающие скамейку и изгородь, светились резкими контрастными соцветиями, а влажная трава отливала глянцем от росы и давнего дождя.
Сойер не был против того, что Дайан вынес детей в прохладный влажный сад ранним тёмным утром на исходе лета. Его дети оказались маловосприимчивыми к человеческим инфекциям и всем младенческим хворям, избавив родителей даже от такой напасти, как горячка при прорезывании зубов. Так что беспокоиться о том, что Риган и Элиза подхватят насморк после кувырканий в мокрой траве, не приходилось. Джон просто стоял посреди гостиной, всунув руки в карманы брюк, и в некоем трансе зачарованно рассматривал семью.
