Он нашёл Дайана в луже его же крови, полусидящего, склонившегося головой к коленям.

Рядом с ним сидела серенькая бездомная кошка, обвернувшись хвостом, смотрела на Дайана, жмуря отливающие серебром глаза. И скрылась вглубь мусорного проулка, когда Джон метнулся и упал рядом с тем на колени.

— Открой, открой глаза, милый, — попросил он, поднимая мужа под спину и прижимая к себе. — Открой глаза.

Сойер вслушивался всем телом в его, слабое и пустое. Охватил ладонью шею Дайана. У того изо рта тонко пролилась кровь, сбежала на подбородок и закапала на ключицу.

Дайан был без сознания, и Джон понял, что тот не придёт в себя, чтобы самостоятельно сделать хотя бы глоток его крови.

Сойер, не особо разбираясь и церемонясь, разодрал себе запястье зубами, выбрал из руки ртом, разжал пальцами челюсти Дайана, прижался к его губам и с силой вдохнул свою кровь ему в рот. Голову уложил так, чтобы кровь сама соскользнула дальше по пищеводу.

— Дайан, открой глаза, — просил он, понимая, что не дозовётся.

Джон держал его в руках. Потом отпустил, разорвал по прыснувшим в стороны пуговицам сорочку, перекатил исколотым боком влево. Снова изодрал себе запястье и, помогая рукою, выжал кровь прямо на изрезанную кожу, растёр, заставляя смешаться кровь свою и Дайана. Следом снова обнял и затянул ближе на колени, прижимая. Руку Джон опустил мужу на голый, залитый кровью обоих живот, и слышал, как ещё работает маленькое сердце их ребёнка. Поэтому настойчиво продолжал просить Дайана открыть глаза. Он осознал, что это единственное, чего ему хочется и будет хотеться: видеть его глаза, их тёмный, яркий цвет, живой. И он знал, что если те не раскроются, для него всё будет кончено. Сойер не думал, что произошло, что привело к тому, отчего Дайан лежит в грязных лужах под мусорным баком. Он не думал, как расправится с тем, кто бил его ножом. Он только просил Дайана открыть глаза.

Джон даже не замечал, что плачет, сжимая Дайана руками и удерживая его голову у себя на груди. Он опустил лицо и поцеловал прохладные и испачканные губы. Потом ещё раз вдохнул в него полный глоток своей крови.

Между стен домов лежала кромешная ночь.

Джон продолжал просить.

— Всё, что угодно, — обещал он, — всегда всё, что угодно.

Сойер не знал и того, на что именно соглашался, пока укачивал Дайана и просил жить. Но готов он был именно на всё, что угодно.

***

Брук открыл глаза на резком первом вдохе, прогибаясь спиной вслед за мышцами диафрагмы, заставившими его грудную клетку раскрыться. Тут же выдохнул несколькими короткими, словно после долгого затяжного плача. Снова вдохнул. Было темно, но он всё же разглядел светящееся бледностью лицо Джона. Тот смотрел на него молча, сведя брови и скусывая губы.

Дайан поднял руку и огладил мужа по плечу, спустился до локтя.

— Ты что, до сих пор в костюме для свидания? — спросил он, хмыкнув.

— Знаешь ли, времени было в обрез, решил не переодеваться, — Джон улыбнулся, но криво. Заставить себя ослабить хватку рук он не мог.

Дайан тоже не пытался выбраться. Он прикрыл ресницы, чуть поёрзал головой, устраиваясь удобнее.

— Что с твоим лицом, милый? — спросил он.

Сойер закрыл глаза и услышал, как Дайан улыбнулся.

— Рыдал над нами, как простой смертный?

— Заткнись, — огрызнулся Джон, наконец спихивая того с коленей.

Дайан сел самостоятельно. Затем поднялся. Оглянулся на Джона, который продолжал стоять на коленях на асфальте. Небо прояснилось, и в свете узкого серпа месяца он видел, что кровь запятнала одежду и лицо Джона не чище, чем был уделан он сам. На щеках Сойера ясно отсвечивали разводы от слёз.

— Как ты нашёл меня?

— По чувству усиливающейся боли, — ответил Джон, поднимаясь.

Они вышли из проулка на пешеходный тротуар: оба в крови и мокрые от воды из луж. Дайан руками огладил сорочку без единой пуговицы, затем проверил пиджак справа, где тот превратился в решето.

— Что произошло? — Джон заступил его от прохожих.

— Я не знаю. Может, когда я срезал путь по железнодорожной ветке, за мною увязались какие-нибудь бродяги. У меня забрали телефон и деньги, что были с собою.

— Ты видел, кто это был?

— Нет. Было темно, нападали со спины.

— Сколько?

— Двое? Один стоял как прикрытие.

— Тебе говорили что-нибудь?

— Нет, — Дайан вдруг исказился в лице, словно его затошнило, прижал ладонь к носу.

— Что?

— Навсегда ненавижу мяту. От того, который был с ножом, несло мятной жвачкой. Блядь, — и, словно только теперь окончательно вспомнив и осознав, что произошло с ним в последний час, весь смертельный ужас и все риски для себя и ребёнка, Дайан прислонился к Джону. Лбом в плечо, руками вцепился в одежду. Тот обнял.

«Ну надо же, жвачка», — решил Джон, ничего ещё не в состоянии сопоставить, но зная, что времени потребуется немного, чтобы понять, куда двигаться, когда он оставит Дайана дома.

Добрались до автомобиля на парковке «Тёмной рыбки».

— А что, там очень щепетильны насчёт внешнего вида посетителей? — кивнул Дайан на вывеску ресторана.

— Да, — Джон позволил себе улыбнуться. — Перенесём наше свидание.

Дайан дотянулся до него и прижался губами к губам. Хотел коротко поцеловать в знак благодарности, но поцелуй стал затягиваться и разгораться, пока Джон, охватив его ладонями за лицо, не отстранил.

— Прекрати. Я так рад, что ты жив, что могу отыметь тебя прямо здесь, — без улыбки предупредил он.

Дайан вернулся на место.

Сойер включил зажигание:

— Завтра немедленно к доктору Келли.

Дайан кивнул.

***

Марта Ривз не думала, что вытянула счастливый билет, завязав отношения с Лео Тёрнером. Нет, конечно. Просто со временем ко многому можно было привыкнуть, это она знала. Можно было привыкнуть к пьющему недели напролёт отцу, издёрганной матери, недалёким дружкам и периодическому отсутствию работы. И можно было привыкнуть к Лео.

Как-то весною Марта шла по Чёрчхилл Уэй.

«Не подумайте чего. Могут же честные девушки позволить себе пройтись по улице, где в основном встречаются шлюхи. Иногда вот так прямо и не скажешь, что перед тобою она самая. Выглядит прилично и даже разговаривает так, словно школу без проблем окончила», — будто оправдывалась Марта во внутренних диалогах сама с собою.

И на пешеходном переходе на развилке с Хаттон-Гарден Тёрнер за нею увязался. Тащился на своём «Харлей Дэвидсоне» вдоль тротуара, задерживая движение и раздражая прохожих. И пытался завязать с Мартой беседу, полагая, что протягивать руку и гладить её по волосам было замечательной идеей. Нет, конечно, волосы у неё были красивыми, все так считали. Вот Тёрнер и сыпал комплиментами. Даже не самыми заезженными. Но, тем не менее, Марта была не в восторге в тот раз и думала, что «вот мудак».

В конце концов она сбежала в первую попавшуюся парикмахерскую. А когда вышла, Лео нигде не было.

Зато в следующий раз она обнаружила его перед калиткой своего дома на Венис-Стрит, который делила с сестрой и матерью. Тёрнер пялился на окна Марты и, что уж точно, все соседи успели проделать то же самое с ним в ответ, с любопытством глазея на байк и бритую голову Лео.

Миссис Ривз, заметив, как закатила глаза и выдохнула Марта, поняла, по чью душу околачивается под забором байкер в куртке с перевёрнутой козлиной головой, и безапелляционно потребовала, чтобы дочь вышла и, не важно как, заставила того убраться.

Марта вышла. А Тёрнер уехал только тогда, когда она пообещала сходить с ним на свидание.

Вот с тех пор всё и тянулось. Недели через две Лео начал показывать характер: прекратил контролировать высказывания, мог шлёпнуть по заднице в компании своих же и отпустить какую-нибудь, на его взгляд, сногсшибательную остроту в её адрес, а когда Марта наконец нашла работу у Кемерона Грэя, стал закатывать ревнивые скандалы.

Но сегодня скандал случился не в приватной обстановке, а прямо в «Потеющем и грязном».

Претензия к работе в пабе у Лео была одна: много мужиков и короткие джинсовые шорты. А Марта и Холли любили носить короткие джинсовые шорты. Надеть такие и раздавать в них пиво не было требованием Кемерона. Может, именно свободные в этом отношении вкусы Марты и взвинчивали Тёрнера.