Прежде мир для Бенни заключался в ее брате. Когда он стал другим человеком? Или он всегда был таким? Байрон обвиняет Бенни в нежелании поддержать своих родных. А как насчет Бенни? Байрону, который привык к всеобщему восхищению, когда-нибудь приходило в голову, что Бенни в иные моменты тоже нуждается в поддержке?

Байрон не знает, что ему делать с Бенни. С ее приезда они не сказали друг другу ни единого доброго слова. Ее настроение меняется каждую минуту; она то проявляет враждебность, то требует внимания. Но в этом нет ничего нового. Бенни всегда делает из мухи слона. Это тянется уже давно, с тех пор как Бенни отчислили из колледжа. Ага, именно тогда это и началось.

Бенни поступает в колледж мечты своих родителей.

Бенни в семнадцать – лучшая ученица группы.

Бенни проявляет интерес к союзу темнокожих студентов.

Бенни не совсем темнокожая. Бенни не совсем белая.

Бенни не совсем гетеросексуалка. Бенни не совсем лесбиянка.

Бенни одна в субботнюю ночь.

Бенни в постели, вся покрытая синяками.

Бенни подписывает документы в администрации.

Бенни спускается по мраморной лестнице.

Бенни отчислена из колледжа в девятнадцать лет.

Как-то на третьем курсе колледжа Бенни была приперта к стенке двумя студентками, видевшими, как она флиртует с парнем из афроамериканского союза. Разборки происходили в общежитии. Студентки обозвали ее предательницей. Одна из них затолкала Бенни в свою комнату, и, когда та споткнулась о металлическую ножку кровати, девица стала пинать Бенни в лицо.

Скорее не удары мешали Бенни подняться, а шок от происходящего. В конце концов, в ней было росту шесть футов, и хотя она не так сильно, как родители и Байрон, увлекалась серфингом и плаванием, но все же занималась спортом и выросла довольно крепкой.

В конечном счете она отделалась синяками, которые так или иначе сошли. Но глубокая обида не проходила, поэтому Бенни приняла решение уйти из колледжа. Она-то рассчитывала, что, несмотря на несходство между ними, эти девушки поддержат ее, а они на нее набросились. Та, которая пинала упавшую на пол Бенни, однажды танцевала с ней в студенческом пабе, потом прижала ее к темной стене, пропахшей пивом и кроссовками, и поцеловала. Обе они заулыбались, а после вернулись на танцпол.

О таких вещах человек не говорит вслух. Незачем кому-то знать, что поначалу она радовалась, познакомившись в кампусе с этими студентками выпускного курса. Однако, вместо того чтобы протянуть Бенни руку дружбы, они отвернулись от нее. И пока одна девица била Бенни ногами в лицо, другая даже не пыталась остановить ее. Но Бенни никогда не донесла бы на них. Она никому не хотела давать шанс оглядывать ее с ног до головы, как это иногда делают люди, и говорить: вот видите?

Покинув колледж, Бенни сначала вернулась домой в Калифорнию, потом поехала в Италию, а затем в Аризону. На каждом этапе она всей душой стремилась к новой цели, но старалась особо не поддаваться эмоциям.

Аризона показалась ей хорошим местом для старта, раз уж она вознамерилась посещать художественный колледж. Она забралась как можно дальше от оставленного ею на северо-востоке университета, желая поскорее забыть обо всем, что с ним связано. Бенни хотела изучать то, что интересно ей, а не ее родителям. За время обучения она поймет, куда двигаться дальше, как найти свое место в деловом мире.

Бенни воодушевляли широкие и на первый взгляд бесплодные пространства, которые при ближайшем рассмотрении кипели жизнью. Мохнатые листья бархатистого мескитового дерева. Сине-зеленая кора и желтые цветки голубого пало-верде[12]. Щетинистые пека́ри, пятнистые аризонские ядозубы, молодые гремучие змейки, щелкающие крошечными хвостами, как бы предупреждая о скрытой в них мощи.

В Аризоне была отличная художественная программа, она вполне устраивала Бенни, а ее оценки позволили ей без особого труда поступить в колледж. И там Бенни познакомилась с Джоани, аспиранткой, проходившей ассистентскую практику на кафедре керамики. У нее был острый подбородок и волнистый конский хвост; он-то и привлек внимание Бенни, когда мимо нее по коридору прошла девушка в испачканном глиной комбинезоне.

Потом Бенни увидела голубую вазу. В конце первого семестра она вместе с другими студентами пришла на вечеринку в таунхаус Джоани. В гостиной холодил ступни голый цементный пол. Единственным ковровым покрытием здесь был бордовый настенный коврик, под ним на полу Джоани выставила на обозрение свою керамику. Гости сгрудились перед громадной голубой вазой.

Эту вазу только с натяжкой можно было назвать голубой, но все согласились с тем, что, по крайней мере, ее расцветка относится к синей части спектра. Бенни без малого час просидела, уставившись на арт-объект высотой в половину человеческого роста, переводя взгляд с изумрудного дна на яркую небесно-голубую середину и выше, к бледно-аквамариновым всплескам. У верхней кромки проступали крапинки золота и янтаря, и, наконец, часть горлышка и ободок оставались незакрашенными, сохраняя естественный красноватый тон керамики. Бенни долго созерцала вазу, потом глянула на Джоани. И та послала ей в ответ улыбку, смысл которой Бенни скоро постигла.

Они встречались уже четыре года, но Бенни так и не рассказала родным о Джоани, и ее скрытность в конце концов привела к конфликту. Джоани была на десять лет старше, она «уже это проходила». «К тому же, ради всего святого, мы живем в двадцать первом веке», – говорила она. Бенни старалась загладить свою вину перед ней. Она заполнила кухню Джоани – определенно, более симпатичную, чем ее собственная, – специями, готовила для нее соте. Рассылала имейлы для рекламирования выставок подруги. Каждую пятницу по вечерам поджидала Джоани у офиса, где та подрабатывала, и они вместе отправлялись ужинать пиццей.

Джоани, казалось, принадлежала к тем людям, которых совершенно не задевает чье бы то ни было пренебрежение. Так думала Бенни, пока они обе не перешли некую невидимую черту. И теперь настал ее черед гадать, что могло означать поведение подруги.

Приближались зимние каникулы, пора было строить планы на отпуск. И вдруг Джоани звонит и заявляет, что Бенни берет на себя слишком много, что она душит ее своими заботами, тогда как Джоани ни о чем не просила, кроме одного. Бенни помчалась к дому подруги. Едва та впустила ее, как Бенни увидела, что голубая ваза и еще пара предметов исчезли, их место на полу пустует. Еще Бенни заметила настенный коврик, свернутый в трубку и перевязанный бечевкой, а также картонные коробки, выстроившиеся у кухонной столешницы. Джоани сообщила Бенни, что решила перебраться в Нью-Йорк и заняться там преподаванием и что уедет перед Днем благодарения. Вот так-то, нет больше Бенни и Джоани.

Но это же только на время, говорила себе Бенни, отъезжая на машине от дома Джоани и вцепившись в руль изо всех сил. Это только на время, твердила она себе всю следующую неделю, когда гнала домой, в Калифорнию, стараясь следить, чтобы стрелка спидометра не перевалила за отметку девяносто миль в час.

День благодарения, 2010 год, здесь, в этом доме. Когда отец Бенни наконец уловил, о каких именно личных отношениях она пытается рассказать, он повысил голос. А папа был не из тех, кто часто выходит из себя. Она хотела вставить хоть слово, но он продолжал свою гневную тираду, не слушая ее. Потом вскочил.

– Не понимаю, как ты умудряешься вести приличную жизнь в таком бардаке! – рявкнул Берт.

– Приличную? – переспросила Бенни. – Ты хочешь сказать, что я потеряла всякое приличие?

– Тоном ниже, юная леди! – отрезал Берт.

– Папа, это ты на меня кричишь. Ты сам спросил, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Ты сам предложил привести этого человека домой. Я всего лишь пыталась объяснить, что это может быть либо он, либо она.