— Садись, — устало вздохнула она. — Карать тебя уже поздно, я смотрю. Оперился! Только крыльями сильно не маши. Ты для меня все-таки не петушок даже, а так — воробушек.

Кое-какое изменение внешности Гуаньинь все же допустила. Не сменила личину, а как-то словно осунулась и погрустнела. Если бы она и правда была японской императрицей, облик которой выбрала на сегодня, можно было бы легко представить, как под стенами здоровенного замка собрались несметные полчища врагов, муж только что совершил харакири, чтобы спасти честь, а она осталась одна с тремя детьми и горсткой верных самураев. И понятия не имеет, что делать дальше.

Не желая биться за право признания себя петухом — это все же сомнительное удовольствие, хотя в Китае так назвать человека было вовсе даже не обидно, — я выполнил ее просьбу и уселся, скрестив ноги, напротив этой императрицы в изгнании. Пристально посмотрел в ее так долго не меняющееся лицо и спросил, стараясь, чтобы прозвучал мой вопрос не сочувственно, но по-дружески.

— Хреново все?

Насколько я уже понимал, все неприятности, по мне прилетавшие, были лишь отголосками того, что творилось на условных «небесах» — в том плане или планах, где обитали боги.

— Да п…! — непечатно ответила хранительница всех страдальцев во вселенной. И далее закрутила еще несколько таких же неизящных оборотов, со всей откровенностью сообщающих, что дела у милосердной и тысячеликой Гуаньинь шли не лучшим образом.

— Ну, рассказывай тогда, — кивнул я, понимая, что права сейчас качать не время. — Будем думать, как выбираться из этой задницы. Вместе.

И она, что удивительно, действительно начала рассказывать. Как обычный человек, которому нужно выговориться, а вокруг никого, кому можно было бы открыться. Я же на роль жилетки подходил идеально. Крепко с ней повязанный, симпатизирующий (женщина же, у меня это на генетическом уровне прошито) — и к тому же человек. То есть существо неизмеримо менее значительное, чем она сама, а значит, и угрозы не представляющее.

На меня обрушился настоящий фонтан слов, в котором причудливо переплетались мировоззренческие, философские и космогонические понятия, замешанные на вполне понятных, абсолютно человеческих страстях. С ходу все это понять было достаточно сложно, но Гуаньинь, видимо, никуда не торопилась, и у меня было достаточно времени, чтобы все разложить по полочкам.

В общем, боги воевали. Тоже мне новость, скажете? Соглашусь. Это и без рассказа милосердной было понятно. А вот благодаря ему стало понятно — ради чего. Чтобы понять истинную причину разборок небожителей, нужно углубиться как раз в космогонию, о которой я без всякого стеснения у богини спрашивал.

Создания, которых тут называли богами, строго говоря, богами не были. То есть мир они не сотворяли, людей из глины не лепили, великие потопы не устраивали и казни египетские на несогласных с политикой партии фараонов не насылали. Исходно, как я понимаю, они и сами были людьми. Наверное. Просто развились до каких-то запредельных высот и перестали ими быть. Перешли в иное агрегатное состояние, назовем это так, для простоты.

— Десятый твой разряд — первая ступенька на этом Пути. Бесконечном, даже если смотреть с моего положения на лестнице, — произнесла Гуаньинь, глядя мимо меня. — И нужно постоянно идти вперед. Или карабкаться наверх, иначе сбросят вниз. Такие, как Янь-ван, и скинут!

Другими словами, эти ребята в ходе эволюции, густо замешанной на самосовершенствовании и постоянном развитии, обрели возможности, которые я себе пока даже представить не мог. Но от того, что составляло их суть — человеческой природы, — до конца не избавились.

Кроме того — милосердная, конечно, прямо об этом не сказала, но я умел уже между строк читать, — все они являлись в некотором роде паразитами. Если обычному человеку достаточно ци, которая буквально разлита в воздухе, то им этого было мало. Их движки работали на вере. На молитвах, которые к ним обращали люди этого и сотен других миров. На мольбах, упоминаниях в приносимых клятвах и даже на проклятьях. Ведь, как говорил один неглупый британец из моего мира-времени, не бывает плохого общественного мнения, оно либо есть, либо нет.

Ну так вот. Чем больше у бога было «очков веры» — я своими словами, ладно? — тем быстрее он развивался. Становился сильнее, но главное, получал возможность перейти на новую ступень развития. Не бога уже, а типа демиурга. Не продвинутого пользователя системы, а создателя. Или админа. Как-то так.

Янь-ван при этом был богом уже пожилым, довольно давно застрявшим на своем пути — ни вверх, ни вниз. До тех пор пока не открыл для себя интересного способа возвышения — в устранении конкурентов. А то ходят, понимаешь, по небесам, веру чужую себе присваивают, а ему, ветерану и вообще заслуженному работнику мира мертвых, достаются крохи.

И главное, с каждым столетием таких вот выскочек вроде Гуаньинь становилось все больше! Возвышаются в своих мистических практиках, выходят в космос… то есть божественный план, и начинают еще активнее жрать.

И Янь-ван придумал простой, но не лишенный изящества план. Бороться против богов напрямую — увольте, можно же и огрести. А вот создать такие условия, чтобы они сами ослабели и перестали быть таковыми — это можно. Главное — безопасно. Всего-то и нужно уничтожить… веру.

Ну, не способность верить как таковую, а способность верить в чудо. В невозможное, в то, что можно раскабанеть, как Бык, или научиться стрелять, как Юлька. В магию, короче говоря. В саму возможность магии.

И что интересно — установленные не им законы мироздания Янь-ван не трогал. Просто люди переставали верить, поскольку зримого воплощения чудес не происходило. И все. Поколение за поколением люди хоронили знания о невозможном на пыльном чердаке, снимали фильмы про вампиров — чтобы уже наверняка сделать их обитателями сказочного плана, а никак не реального мира. Все как в моем мире, короче.

При этом сам-то владыка загробного мира оставался в дамках. Магия-шмагия ушла, а он не пострадал. Веру в него, точнее, в собственную смерть и возможность посмертия люди будут поддерживать всегда. А значит, к нему приток «очков веры» не иссякнет, более того — усилится.

Действовал он тихой сапой. Один мир, другой, десятый. Пока такие, как моя патронесса, хватились — от магических миров, тех, где развитие плотно отпиралось на нерациональное, осталось немного. Эта вот реальность да еще, может, с десяток, но все под своими богами-паразитами. И идти Гуаньинь некуда, в то время как разожравшийся Янь-ван уже вполне мог попытаться пройти на новый уровень и стать демиургом.

Я ее слушал и понимал, что сама она такой же паразит, как и вышеупомянутый король ада. Симпатичнее разве что да помоложе. И преследует она свои шкурные интересы — сохранить статус-кво и оставить за собой мир, который будет ее потихоньку кормить верой.

Но при этом сторону я уже выбрал. Можете считать меня идиотом, но дать прорваться в демиурги типу, который мне козлил с момента попадания в тело Вэнь Тая, я не мог из принципа. И дело было не в том, что я такой несгибаемый борец за дело магии. Просто не хотелось мне, чтобы в мире, где будут жить наши с Юлькой дети (это же произойдет, да?), правил настолько подленький и нечистоплотный бог.

Гуаньинь, конечно, тоже далеко не ангел. Та еще стерва — вспомнить хотя бы, как она меня сюда затащила. Но при этом она могла свои ошибки признавать. Умела сотрудничать, а не только команды раздавать. И, что роднило нас еще больше — она, как и я, дралась за свое выживание. Мне, например, точно светило помереть, если Поднебесная не будет объединена. Как и ей — если Янь-ван победит.

— Некоторые боги встали на его сторону, — проговорила богиня, с преувеличенным вниманием рассматривая вышивку на своей туфельке-тапочке. — Сказали, что с Янь-ваном у них есть шансы, а против — никаких. Тот, кто известен тебе как Фу Си, сделал это одним из первых. Та еще тварь — вивисектор проклятый! Сам ничего создать не может, только кадавров своих плодит!