— Ты с Ягой столкнулся, верно? — юноша отчётливо видит в глазах мужчины нехороший, глубокий и мрачный огонек.
— Да так, пересекся в коридоре, обменялись парой светских любезностей… — фыркает Иван, абсолютно точно не желая показывать, во многом, самому себе, насколько этот короткий диалог его задел, — Что она тут вообще делала?
— Надо было обсудить пару вещей, касаемо шабаша, скоро Ночь Ведьм на Лысой горе. Посчитал, что много чести будет выбираться ради нее, и лучше встретиться на своей территории — оскаливается Бессмертный: «И судя по всему, зря. Ничего, мне нужно лишь немного времени…и я не оставлю от нее живого места».
— Я прямо вижу на твоём лице, как ты планируешь ее убийство, — не может удержаться от смешка Иван, вытаскивая одну руку из плена слоев бархата и укладывая на лицо Кощея.
— Месть — это блюдо, которое подают холодным, но в ее случае я не собираюсь долго выжидать, — развернув голову, Бессмертный касается губами ладони возлюбленного.
Повисает молчание.
…куда вы денетесь-то –два проклятья, неуёмная похотливости, которая, к слову, остывает со временем, и весьма сомнительное прошлое…
Кощей едва заметно поджимает губы, испытывая расцветающую злость и неудовлетворение-эту светлую голову мучают явно не светлые мысли, но он едва ли понимает, как к ним сейчас подступиться, что спросить или сказать-или лучше не говорить и не спрашивать ничего.
Ибо молчание может сказать многое. Молчание и говорит многое, оплетая их нитями тишины, по которым скользит как утаенное, как и открытое, но не обличенное в слова-так очень часто было раньше, так случается и сейчас.
В итоге он просто укладывает голову на грудь юноши, обхватывая свою хмурую гусеницу рукой.
— Почему ты вообще влюбился в меня? — внезапно спрашивает Иван.
На самом деле более откровенно заданный вопрос мог бы звучать:
Любил бы ты меня без этого самого проклятья?
А еще более глубокий, относящийся к самому себе:
Неужели все во мне-лишь для того, чтобы понравиться в нужный момент тебе?
Обстановку разряжает искренний, тихий смех Бессмертного.
— Это забавный вопрос, свет мой.
— От чего же? — Иван запускает руку в темный шелк, пропуская между пальцев длинные, гладкие пряди.
— От того, что в целом, я могу перечислять достаточно долго… И как-то раз я это, можно сказать, сделал, — по губам мужчины пробегает улыбка, порожденная воспоминанием об укушенном кончике носа, заалевших щеках юноши{?}[Часть «дьявол в деталях» основного фанфика], — Интересно, что ты вообще задаешься таким вопросом.
«Странно было бы не любить тебя», — с нежностью, переходящей в тоску думает Кощей, — «А вот обратный вопрос…».
Ему до щекотки под когтями хочется задать его. И еще более откровенный:
Простил ли ты меня?
Можно ли простить в принципе?
— Ну, знаешь ли, ты все же… Кощей Бессмертный, с темным и загадочным прошлым, а я без году несколько десятилетий на земле, и вообще-то, явно куда менее интересная персона чем ты, — задумчиво произносит юноша, продолжая скользить по глади черных волос.
Быть может, захочешь переманить душу другого наивного и беспечного юноши на свою сторону, соскучившись по этой игре?
А кем тогда останусь я-отказавшийся от столь многого?
Есть глубина, на которую самому Ивану страшно пока нырять-а кто он такой, если отринуть его судьбу, проклятье, эти непрошеные силы, и все то, что породила его связь с Кощеем?
Кто я без тебя и этой истории?
Сам по себе?
Всякую юную душу подобные поиски тревожат, а его, судя по всему, обещают быть особенно не простыми.
— Не дури, свет мой, ты одна из самых интересных персон, что я знаю, — фыркает мужчина, нависая сверху.
У меня-то много поводов любить тебя, а у тебя?
Как ты вообще умудрился почувствовать это ко мне?
Ведь и у него есть глубина, в которую смотреть болезненно:
Не страшно, если я люблю тебя больше, но…
Как-то раз я весьма дорого за это заплатил, понимаешь?
— У тебя не высокие стандарты, — смеётся Иван в ответ.
— Нет, отнюдь: самые что ни на есть высокие, — ласковый оскал клыков, и в любой другой момент Кощей бы просто наклонился и поцеловал, но тонкое, прозрачное словно дым напряжение, все еще висит в этой комнате. Быть может, даже не между ними, но с ними рядом.
— Что тебе там наговорила Яга? — решается наконец спросить напрямую Бессмертный, — Точнее, что из этого привело тебя сюда?
Иван прикусывает губу, обращаясь внутрь себя, действительно пытаясь сформулировать честный ответ. Но он слишком расплывчатый, утекающий с пальцев рук, словно болотная тина, когда погружаешь руки в опустевший и темный пруд.
— Я не знаю, это сложно, — в конце концов произносит юноша, — И честно говоря, странно лежать здесь сейчас с тобой и просто говорить… Мне как будто хочется сбежать, и одновременно быть именно тут, — теплая рука касается шеи и движется вниз, к плечам.
— Не понимаешь, хочешь ли остаться закованным в это покрывало, или… — протягивает Кощей, скользя взглядом по телу перед собой, — хочешь, чтобы я стянул его?
— В том числе, — произносит Иван, ощущая, что в горле пересыхает, а в теле разливается тревожная, клокочущая нега.
Это как скольжение по острию ножа-а что я почувствую? Только желание? Желание, смешанное с отвращением? Желание и страх? Что это всколыхнет во мне? Или не всколыхнет ничего?
Опасность, разве не опасность, смешанная с азартом, так часто задавала направление движения этого урагана?
Бессмертный нагибается к лицу юноши-расстояние ничтожное, столкновение взглядов.
И Иван внезапно и отчётливо понимает, что нет, он не может сейчас, не может здесь, что он не хочет. Но все внутри сдавливается, оцепленное колючим холодом, окутанное цепями, тело буквально немеет, юноша чувствует, что не сможет выразить это отчаянное нет, что словно резко взметнувшаяся ввысь птица, бьется в его груди. Что если его губ коснутся, он раскроет их, и выпутав руки из покрывала, уложит на шею Кощея, что он не сможет сказать ни слова, несмотря на всю меру свободы, на его уста плотно ляжет невидимая ладонь, и выпустит из них только стон, оставив сдавленный, надламывающий крик внутри.
И что если эти когти проскользнут дальше, оставят его нагим, то его тело уже привычным образом будет ластиться к ним, и ему будет нравиться, ему понравится. Но что будет внутри после, с чем он посмотрит в глаза своему супругу? С отвращением к нему, к себе, к ним? С болью, которую не может облечь в слова и едва различает в чувствах?
Он чертовски не хочет узнать это.
Мужчина напротив него лишь касается поцелуем лба, затем отстраняясь.
— Как твои успехи с языком? — мягко протягивает Кощей, на том универсальном наречии, на коем изъясняется навь вне зависимости от вида.
Он видит на лице юноши облегчение, и это отзывается острым, болезненным уколом внутри, но Бессмертный не выдает этого — лишь незаметно для Ивана когти, лежащие сбоку от юноши, утопленные в складках покрывала, сжимаются на ткани, разрезая ее в лоскуты.
— Сносно, — ответ произносится на том же языке, и вызывает у мужчины искреннюю улыбку.
— С произношением беда, да? — он вновь опускается на укутанную в несколько слоев алого бархата грудь супруга.
— Да ужас, на самом деле, понимаю и читаю я достаточно хорошо, но говорить самому… Такая мука, — фыркает Иван, обнимая Кощея.
— Чужой язык бывает непросто осваивать, — в задумчивости протягивает Бессмертный.
— Ты небось их как орешки щелкаешь, — раздается вздох.
— Ничего, пару месяцев и будет достаточно хорошо.
— Достаточно хорошо для чего? — беспечным тоном вопрошает юноша, запутываясь пальцами в длинных волосах.
По губам Кощея пробегает не видная его собеседнику сейчас усмешка: « Что ж, не думаю, что сейчас хороший момент, что бы это обсуждать… Всему свое время».
— Для того, чтобы чувствовал себя комфортнее здесь.
— В целом, и так вполне нормально, — ответ, за котором не стоит и капли подозрений о далеко идущих планах Кощея.
