— И твоя идея?..

— Дай руку, — серьёзным тоном, будто и не сомневалась ни в чём, сказала Фруд.

Веель послушно протянул ей ладонь. Фруд привычным взором заботливой сестры обратила внимание на мелкие царапины — видимо, от лазания по особняку.

— И глаза закрой, — подумав, добавила она.

Пожалуй, ему так будет даже проще.

Веель хмыкнул, но вновь послушался. Просто золото, всегда бы так.

Фруд, играясь, ещё раз подкинула монетку и уронила её в ладонь брату, и тот сжал пальцы, и Фруд положила свою ладонь сверху.

Руки у Вееля холодные, и она сама тоже закрывает глаза, сосредотачиваясь, пытаясь поймать нужное.

Эмоцию или чувство.

Веель сейчас не смог — а ей надо было понять и прочувствовать именно как он. Впрочем, за столько лет она всё же действительно его хорошо знал и магии тоже учила сама — а потому знала и то, как он обычно её накладывает и использует.

А он запутался и не мог понять, чего хочет.

Фруд всегда представляла и ощущала нитями — Веель частично унаследовал такое же понимание у неё, и сейчас она ощущала себя так, как будто ищет начало клубка.

…поняла!

— Не забудь извиниться перед Мореной, — в самое ухо буркнула ему Фруд, мысленно потянув, когда Веель в тот же миг вздрогнул и разжал пальцы.

Монетка выпала у него из рук и подпрыгнула на земле, а Фруд внезапно почувствовала себя утомлённой.

Веель, наугад потянув пальцы, сдвинул монету прямо к себе под пальцы, не прикасаясь к ней, и поднял.

— А даль… — уши у него покраснели, но смущение сменилось внезапным пониманием. — И всё?!

— И всё, — кивнула Фруд. — Извиниться, говорю, не забудь, — уткнувшись лбом в плечо Веелю, она резко уснула.

***

Серебряный они выкинули в первый попавшийся в парке пруд. Веель, кидая, загадал желание и театральным голосом пожаловался, что в таком буквальном смысле деньги на ветер даже он ещё не выкидывал.

Фруд же почувствовала только облегчение, когда монетка безвозвратно скрылась в сомкнувшемся над ней тёмным слоем воды.

В дилижансе Веель всё никак не мог усидеть на месте: ёрзал, пытался пересесть, метался то к окошку перелезая через Фруд, то наоборот, вставал, что угодно, только не спокойно ехал. В итоге улёгся головой ей на колени и сказал, что она мягкая, а он не выспался.

Фруд даже не стала делать замечание, чтобы он не мешал людям — другие пассажиры ещё с самого начала послали парочку незамеченных Веелем не самых приятных взглядов, в ответ на которые она сама с вызовом поглядела, мол, попробуйте что сказать, потому чужое удобство её сейчас волновало меньше всего. В ответ Веелю она только вздохнула и наконец принялась распутывать пальцами его пряди — весь вечер руки чесались это сделать. Жаль, гребень в сумке, а сумку она запихнула ногой под сидение, иначе выжить рядом с Веелем у предмета не было возможно.

— Больно, — Веель прикрыл глаза и даже помолчал целую минуту.

Фруд почти поверила в тишину, когда он, не открывая глаз, вновь заговорил.

— Знаешь, ты больше… не делай так.

— Что именно из множества «так»? — уточнила она, заранее предугадывая ответ.

Веель вытянул руку, касаясь её волос.

— Сбегать и потом жить неизвестно где. А если бы не повезло так? Если б преступники какие или, того хуже, фанатики… Да и просто, тебе следовало больше думать о себе, а не обо мне, — слова Вееля звучат внезапно взросло.

Фруд вздохнула и впервые вслух призналась в том, что даже себе всё не хотела полноценно признавать, хоть и много ковыряла эту мысль как незажившую царапину:

— Я и думала о себе. Я хотела быть не только правильной, но и доброй, а потому не могла просто сидеть и ждать.

Неловкая пауза, которую прервал вновь Веель:

— Но ты и так хорошая, — растерянно произнёс он. — Вечно со всеми возишься…

— Доказывая это окружающим, — невесело тихо рассмеялась Фруд. — Я не уверена, что можно считать хорошим поступком то, что я начала делать, чтобы доказать, что я не такая, как… могут подумать.

«Из-за родителей».

Веель понял — Фруд считала по изменившемуся выражению лица.

— Тогда ты могла прекратить это уже несколько лет точно, а ты все равно, — хмыкнул он. — Так что не считается. Поэтому, уж прошу, в следующий раз как-нибудь по-другому.

Фруд фыркнула:

— Ладно, я подумаю.

Возможно, если в приюте на неё не будут сильно сердиться — или если она как-то искупит это лишнее чужое волнение, — ей действительно станет от этого легче.

Кажется, она тоже неплохо запуталась в себе, и эти доводы разума от Вееля — одна из самых милых вещей, случившихся в последнее время.

— Ты… ещё хочешь, чтобы я тебя забрал? — непривычно робким тоном поинтересовался брат, открывая один глаз, скользнув по ней несфокусированным взглядом.

— Да, конечно, — счастливо улыбнулась она.

========== Глава 23. Точка. ==========

Мида, стоя на крыльце, вежливо постучала, изучая взглядом сад.

Кажется, брат даже пытался им заниматься, хоть и бессистемно. Кустарник растёт криво, трава не выкошена, но при этом есть довольно аккуратная клумба — хоть уже и без цветов, слишком холодно, но видно, что ей занимались. Дерево у забора чуть сбоку склонилось под тяжестью плодов, и на одну из ветвей подвешены детские качели. Уж что-что, но сыном, кажется, Ру действительно занимался.

Она после суда была против, чтобы мальчик с ним оставался, но тот вцепился в него как мог. Почти все деньги отдал (а их у него было немало, несмотря на то, что мать отказала ему в наследстве отца), подкупил, кого смог, завёл связи.

Мида его тихо презирала — уйти от семьи можно было и по-другому, не обязательно расплачиваться за это чужими жизнями. Но раньше она сваливала это на подростковую глупость, его личный бунт, хоть и чересчур опасный для окружающих, но общественно одобряемый на тот момент, потому, конечно, не стала никак выдавать ни Ру, ни его жену, надеясь, что они просто повзрослеют и сами исправятся. Им с виной и так жить.

Она сама шла странным путём, хоть и полностью соответствующим её жизненным принципам. Даже матушка не поняла и не приняла, когда она, будучи наследницей баронессы, сбежала в отряд добровольцев. Когда она годы провела, тратя всю энергию на защиту даже не своих людей, когда своими для неё стали не аристократы, а эти самые простые люди, крестьяне, горожане.

Когда она пережила революцию и совершенно не ощущала себя победительницей — слишком многие умерли рядом.

Когда она промолчала не только про Ру, но и разгребала грехи родителей — на радость её скребущей совести, их хотя бы было немного, на севере люди вели себя свободнее и потому здесь сложнее было установить абсолютную власть.

Мать, воспитанная как аристократка, в атмосфере вседозволенности, была сложным человеком, и Миде действительно непросто было с ней держать хотя бы нейтралитет, так что за разрыв семейных отношений она никого бы не осудила.

А потом, разобравшись с родовыми проблемами, она просто шла по службе вверх, от простой солдатки до главы Ордена, наконец-то полностью отдавшись собственным идеалам.

Пожалуй, она даже действительно верила в исправление Ру — пока не узнала, что он убил собственную жену.

А вот за это не осудить уж точно не могла.

Ещё и дверь не открывает.

Мида постучалась громче, а потом толкнула дверь — и та внезапно открылась. Не заперто.

Все эти его странные письма… После того, как решилась судьба ребёнка, Мида Ру ни разу не видела, но и он не писал. Софина и Маргарет его навещали, когда бывали в столице, а она нет, да и не до того ей было. Тренировки, разборки с Амони, обучение новых воинов, постоянные перемещения из одного уголка страны в другой. Много дел.

— Руевит? Яр? — окликнула она, входя в дом.

Слуг у них точно сейчас не было, и вряд ли брат ушёл, оставив дом незапертым. Даже если красть нечего, все равно даже для него это выглядит потрясающей беспечностью.

Тишина.

Мида наугад заглянула в первую попавшуюся комнату — кухня. Здесь было чисто и убрано, не считая того, что детская тарелочка была наполнена едой: салат, рядом хлеб, булочка и наполовину пустой стакан сока. Поскольку еда была неостывающая, понять, как давно она лежит, сложно.